Муниципальные выборы еще не закончились, когда во Францию стали возвращаться военнопленные, депортированные и угнанные на работы. Это огромное событие для страны, полное волнением, радостью и слезами! За несколько недель по всей Франции семьи приняли в свои объятия два с половиной миллиона своих детей, самых дорогих, поскольку больше всех познавших тяготы и беды войны. Это «великое возвращение» поставило перед правительством множество сложных проблем. Не так просто отправить во Францию, а затем доставить к своим домам так много народу. Тяжело накормить и хорошо их одеть в то время, как в стране ощущается страшная нехватка продовольствия и одежды. Трудно быстро вновь обеспечить их работой в стране, где промышленность только набирает обороты. Нелегко также разместить по больницам и окружить заботой массу больных и инвалидов. Но поскольку разгром Рейха освободил одним махом всех французов, содержавшихся в Германии, вопросы об их судьбе должны были решаться без промедления.

Эта широкая операция была подготовлена. Министерство по делам военнопленных, депортированных и беженцев, созданное в 1943 в Алжире, приложило все силы к подготовке этой операции, руководству ею и обеспечению оптимального ее проведения. Необходимо собрать людей на местах в Германии и организовать их переправку на родину. Это относительно несложно в зоне французской армии. Сложнее в американском и британском секторах. Очень сложно у русских, держащихся отстранение, крайне подозрительных, занимающихся в этот период переселением целых областей. Однако в короткий срок в Лейпциге было заключено соглашение по урегулированию сотрудничества между армиями союзников в вопросе о бывших военнопленных. Больших осложнений не возникло, кроме вопроса о молодых жителях Эльзаса и Лотарингии, насильно мобилизованных в вермахт, плененных советскими [278] войсками и на данный момент смешанных с немцами в концентрационных лагерях для военнопленных по всей России. Наш посол, генерал Катру, и его военная миссия в Москве с трудом связались с ними, установили их личности и добивались их репатриации. Некоторых нашли позже. Некоторые не вернулись.

Однако 1 июня, то есть через три недели после начала операции, миллионный из освобожденных пленных пересек французскую границу. Месяцем позже большинство французских пленных Рейха вновь обрели родину. Принятые как можно лучше, пройдя медицинское обследование в госпиталях, получив денежное пособие, демобилизованные, они вновь заняли свое место в родной стране, лишенной всего, но нуждающейся как никогда в своих детях.

Несмотря на принятые меры, возвращение во Францию такой массы людей в короткий срок не могло проходить бесперебойно. Впрочем, иногда вернувшихся домой после столь долгого отсутствия ожидали горе и разочарование. Наконец, некоторые из тех, кто в окопах мечтал об обновленной родине, опечалены упадком духа и пассивностью, в которой пребывают большинство французов. Смягчить эту горечь требуют высшие интересы страны. Но любители политических торгов, наоборот, пытаются ее использовать. В этом состязании, разумеется, в первых рядах коммунисты.

Используя ситуацию, горечь и недовольство людей, они взяли под свое крыло «Национальное движение военнопленных», начавшее борьбу против министра Анри Френэ. Помимо оскорбительных выпадов, которые «Движение» публикует в газетах, и выступлений его ораторов на митингах, оно организовывает манифестации в местах сбора военнопленных и в госпиталях, где проходят обследование вновь прибывшие. Многолюдные церемонии, которые проводятся в честь освобожденных пленных и депортированных бойцов Сопротивления, дают «Движению» возможность использовать своих крикунов. В Париже собираются манифестации, проходящие по бульварам, по авеню Фош под окнами Министерства по делам военнопленных с криками: «Френэ! К стенке!» В их рядах идут люди, одетые по этому случаю в полосатую одежду мучеников концлагерей. Несомненно, репатриированные в большинстве своем не принимают никакого участия в этих скандальных шествиях. Но заводилы надеются, что правительство бросит силы [279] против манифестантов и тем самым вызовет народное негодование или же под влиянием угроз пожертвует смешиваемым с грязью министром. Другие же политические фракции, присутствующие на этой ярмарке опасной демагогии, не оказывали правительству никакой поддержки.

Однако дело было быстро закрыто. Я собрал в своем кабинете руководителей «Движения». «То, что происходит, — сказал я им, — недопустимо. Я требую, чтобы этому был положен конец».

«Речь идет, — уверяют меня они, — о вспышке праведного гнева заключенных. Даже мы не можем этому помешать». Я ответил им: «Общественный порядок следует поддерживать. Или вы бессильны перед своими собственными людьми? В таком случае вам следует во время этого заседания написать мне заявление об уходе и объявить об этом. Если вы действительно лидеры, тогда вы дадите мне письменное обязательство, что все волнения сегодня же прекратятся. Если же до того, как вы выйдете отсюда, я не получу от вас письменное или устное обязательство или уведомление об отставке, вы будете арестованы в коридоре. Могу дать вам не больше трех минут, чтобы вы сделали свой выбор». Они отошли посовещаться к окну и тут же вернулись: «Мы все поняли. Решено! Мы можем гарантировать вам, что демонстрации прекратятся». Что и произошло в тот же день.

Дело заключенных показало, что власть остается сильной, пока она не поделена, а также то, что «политики» не намерены ее поддерживать. То же самое можно сказать по поводу финансово-экономических проблем, которые возникли с новой остротой летом после победы. Поскольку было установлено четкое время выполнения обязательства, а также оттого, что меры, которые следовало принять, задевали избирателей за живое, я решил, что партии предоставят в конце концов моему правительству возможность заниматься своими делами, а сами умоют руки. Так и произошло.

Речь шла о том, чтобы разом обеспечить финансами из неожиданных источников, противостоять инфляции и сдержать рост цен. Именно тогда встала вечная проблема, когда общественные расходы неизбежным образом возрастали, когда окончание военных действий вызвало среди населения всеобщую тенденцию к активному потреблению, а уровень производства был еще весьма низким. Действия, предпринятые накануне освобождения, [280] позволили тогда избежать самого худшего. Сейчас следовало сделать новые усилия. Но, как бы то ни было, это привело к большим затруднениям и в ряде случаев к существенным потерям. Поскольку приближались всеобщие выборы, я мог отложить принятие решений на несколько недель, чтобы ответственность была поделена между членами будущей Национальной ассамблеи. Было достаточно прибегнуть к временным мерам. Но они стоили многого. Я решил не ждать дольше и целиком возложить на мое правительство ответственность за меры, необходимые для оздоровления страны.

Первой из них стал обмен банкнот. Процедура была нацелена прежде всего на то, чтобы узнать, какими сбережениями располагает каждый француз. Правительству уже была известна стоимость имущества, заключенного в недвижимости, ежегодном доходе, акциях, именных облигациях. Ему оставалось выяснить, как распределены среди держателей массы ценных бумаг, а именно банкноты и краткосрочные боны. Владельцы должны были представить и декларировать свои ценные бумаги. Франк за франком их заменяли на новые дензнаки. Сразу оказались недействительными купюры, не прошедшие через общественные кассы, прежде всего те, что были изъяты немцами, а также те, чьи владельцы предпочли потерять свою собственность, но не декларировать ее. С другой стороны, нередко владельцы крупных сумм задумывались о том, чтобы обратить их в боны, поскольку размер их состояний был отныне известен.

Все прошло очень хорошо в период с 4 по 15 июля под руководством Плевена. В экономической жизни это вызвало тяжелое потрясение, но не допускало замораживание активов, которое произошло в Бельгии. Бумажно-денежное обращение, достигавшее 580 миллиардов в конце мая, в июле составило всего лишь 444 миллиарда. При этом такое подробное изучение базы для налогообложения позволило правительству определить, как и в каком объеме можно собрать налоги, которые оно планировало собрать.