Эта суматоха в действительности прикрывала собой определенные притязания. Ассамблея не смирилась с тем, что была лишь консультативной. Она хотела, чтобы от нее зависела власть. Вскоре моя догадка подтвердилась, и намерения Ассамблеи были подтверждены. 19 марта я принял делегацию представителей большинства политических группировок. «Мы явились, — сообщили мне уполномоченные, — чтобы сообщить Вам, что Ассамблея находится в большом замешательстве. Причина этого в той ограниченной роли, которая ей предоставлена, и в том факте, что правительство действует, не считая себя связанным нашим мнением и результатами голосования. Мы требуем, чтобы отныне исполнительная власть не принимала решений, противоречащих точке зрения Ассамблеи».
Уступить этим требованиям означало бы, естественно, усугубить смуту в стране. «Только народ является верховной властью, — ответил я делегатам. — Пока он не будет в состоянии выразить свою волю, управление я беру на себя. Вы захотели мне помочь, ответив на мой призыв. Это была ваша миссия и ваша слава. Но это отнюдь не умаляет моей ответственности. Даже тот шаг, что вы совершаете сейчас, доказывает, что вся ответственность за государство лежит на мне, ведь именно у меня вы просите выделить вам ее часть. Но положение во Франции не позволяет распылять власть».
«Однако, — возразили делегаты, — мы представляем Сопротивление! Не ему ли надлежит выражать волю народа в отсутствие законной власти?»
«Вы являетесь, — сказал я, — уполномоченными движений и партий Сопротивления. Это, несомненно, дает вам право заявлять [123] о себе. Именно поэтому я учредил Консультативную ассамблею и выбрал вас для участия в ней. Все проблемы передаются вам на рассмотрение. Я сам и мои министры участвуем в ваших прениях, прислушиваемся к вашему мнению. Вы участвуете в работе правительства, задавая ему вопросы, получая от него разъяснения, давая заключения по различным вопросам. Но дальше этого я не пойду. Учтите, что французское Сопротивление шире, чем политические движения, и что Франция шире, чем Сопротивление. От имени всей Франции, а не какой-либо фракции, сколь бы значительна она ни была, я выполняю свою задачу. До будущих всеобщих выборов я отвечаю за судьбу страны перед ней самой и только перед ней одной».
Делегаты удалились, не скрывая своего недовольства. Но после их визита в Ассамблее спала напряженность. Привыкнув к той перспективе, что была ей четко представлена, она вернулась к нормальной работе. В целом ее деятельность была полезна. Изучение в комиссиях и обсуждение на открытых заседаниях проектов, касающихся экономических и социальных реформ, реформ правосудия, администрации, образования, управления заморских территорий, дали правительству не только поддержку большинства при голосовании, но и множество удачных предложений. Внимание и почтение, с каким люди, сами прошедшие немало испытаний, относились к действиям армии, вдохновляли командиров и бойцов. Регулярные заседания предпарламента в зале Люксембургского дворца, идеи, которые свободно там высказывались, факт того, что проводимая правительством политика, в общем и целом, одобрялась, усилили внимание других стран к Франции. Наконец, сложившееся в обществе впечатление, что основные меры, принимаемые правительством, обсуждаются открыто, выслушиваются жалобы и критика, что таким образом правительство соблюдает права народа, внесло свой вклад в возрождение свободного обмена мнениями и мыслями, который собственно и является основным условием национального возрождения.
Не менее важна была демонстрация торжества правосудия. В этой области пришлось столкнуться с яростными требованиями мщения. После всего происшедшего эта реакция была вполне понятна. Коллаборационизм приобрел, в виде политических решений, полицейских и реже военных мер, определенных административных действий, публикаций в прессе и пропагандистских речей, не только характер национального [124] унижения, но и дискриминации и преследования большого числа французов. При помощи многих официальных лиц и массы доносчиков, подстрекаемых и одобряемых шайкой газетных писак, было казнено 60 000 человек, свыше 200 000 — депортированы, из них выжили не более 50 000. Кроме того, 35 000 мужчин и женщин были осуждены трибуналами режима Виши, 70 00 «подозрительных лиц» интернированы, 35 000 чиновников смещены со своих постов, 15 000 военных лишены званий по обвинению в участии в Сопротивлении. Теперь же бушевала ярость. Несомненно, правительство должно было сохранять спокойствие. Но предать забвению столько преступлений и злоупотреблений означало дать возможность чудовищному нарыву отравить страну навсегда. Нужно было вершить правосудие.
Правосудие свершилось. В течение зимы активно работали суды, созданные для вынесения приговоров по фактам коллаборационизма. Естественно, строгость применяемых к преступникам мер зависела от состава судебных заседателей. Влияла и обстановка на местах. Иногда слушания проходили при массовых беспорядках. В некоторых районах даже произошли волнения с требованиями к судам выносить смертные приговоры. Так было, например, в городах Ним, Мобеж, Бурж, Аннеси, Алес, Родез. В некоторых местах около двадцати несчастных, представших перед судом, были растерзаны толпой. Правительство было вынуждено много раз подавлять эти вспышки гнева. Мне пришлось воззвать к бдительности и твердости министров внутренних дел и юстиции, чтобы применить санкции против чиновников, виновных в мягкотелости в деле поддержания порядка, потребовать наказания людей, вызвавших волнения. Но роль правосудия все же была выполнена настолько беспристрастно, насколько это было по-человечески возможно в водовороте разбуженных страстей. Редкие приговоры были, задним числом, признаны необоснованными.
Суды вынесли 2071 смертный приговор, не считая приговоров, вынесенных заочно. После рассмотрения и заключения комиссии по помилованию Министерства юстиции и мотивированного одобрения этих заключений министром юстиции дела были переданы мне. Я изучил их все при непосредственной помощи советника Патэна, начальника управления по уголовным делам и помилованию Министерства юстиции, принимая адвокатов столько раз, сколько они просили о встрече. Ничто в [125] мире не показалось мне таким печальным, как картины убийств, пыток, доносов, призывов к предательству, прошедшие перед моими глазами. По совести говоря, кроме сотни случаев, все приговоренные заслуживали смерти. Тем не менее, я дал разрешение на помилование 1303 из них, смягчив приговоры всем женщинам, почти всем несовершеннолетним, а из мужчин тем, кто действовал по официальному приказу и рискуя своей жизнью. Я отклонил 768 просьб о помиловании. В этих случаях речь шла о приговоренных, чьи собственные и самопроизвольные действия явились причиной смерти других французов или непосредственно служили на пользу врагу.
Что касается 39 900 приговоров к лишению свободы, вынесенных судами, в целом они были справедливы и умеренны. В то же время в Бельгии было вынесено 55 000 таких решений, а в Голландии свыше 50 000. При этом правительство, сократив сроки тюремного заключения, смягчило большое количество приговоров. Так, в частности, поступили со многими несчастными молодыми людьми, давшими себя вовлечь в ряды «Милиции», «Легиона французских волонтеров» или в «Африканскую фалангу», им позволили записаться в Индокитайский экспедиционный корпус. Следует добавить, что судьи вынесли 18 000 постановлений о закрытии дел. К середине 1945 из 60 000 виновных или подозреваемых, арестованных в ходе освобождения, не осталось ни одного, кто бы оставался под стражей, по меньшей мере, без предъявления обвинения по всем правилам. Учитывая большое число случаев коллаборационизма, множество зверств, совершенных против борцов Сопротивления, памятуя о той волне гнева, охватившей страну, как только враг бежал, можно сказать, что «чистка» с помощью судов прошла настолько снисходительно, насколько возможно.
То же было и в сфере государственной власти. Там, правда, чувствовалось особенное озлобление в связи с тем, что режим Виши лишил должностей порядка 50 00 человек, а также с тем, что некоторые представители власти с омерзительным рвением служили захватчику. Временное правительство приняло решение проконсультироваться с самой администрацией на предмет установления карательных санкций. В каждом департаменте министерства комиссия по «чистке» проводила сбор информации, решение же выносилось министром в виде постановления или правительством в виде декрета. Естественно, чиновникам была предоставлена возможность направлять [126] ходатайства в Государственный совет. В действительности же огромное большинство чиновников проявило себя достойно. Многие из них даже, выполняя свои обязанности, помогали в борьбе против врага и его приспешников. При персонале в 800 000 человек было заведено лишь 20 000 дел, по которым было вынесено 14 000 приговоров, из которых менее 5 000 составляли решения о снятии с должности. Поэтому я со всей ответственностью за свои слова объявил по радио 18 января: «Те, кто имеют честь служить государству, служат ему пылко и дисциплинированно и заслуживают поддержки и уважения со стороны граждан».
