В те выходные в Вашингтоне Мел успел познакомить меня со многими руководителями религиозных групп. В жизни мне не приходилось посещать столько богослужений за пару дней. Меня удивило, что на «альтернативных» богослужениях поют обычные евангельские гимны, соблюдают те же обряды. Да и в проповедях не было ничего «подозрительного» с богословской точки зрения. «Большинство геев придерживаются вполне традиционного богословия, — пояснил мне один из их руководителей. — Церковь отвергает нас с такой ненавистью, что мы бы вовсе не стали ходить на службу, если бы не верили в евангельские истины». Я выслушал много личных признаний, которые подтверждали эти слова.

Каждый из геев, с которыми я имел возможность общаться, рассказывал дикие примеры отвержения, ненависти, унижений. От половины моих собеседников отвернулись родные и близкие. Даже заболев СПИДом и попытавшись примириться с семьей, они не могли добиться участия. Одного все–таки пригласили домой в Висконсин на День благодарения после десятилетней разлуки. Родная мать накрыла ему отдельный стол с одноразовыми тарелками и пластмассовыми приборами.

Некоторые христиане возражают: «Да, мы должны относится к геям сочувственно, но в то же время обязаны нести им весть о суде». После этих разговоров я понял: каждый гей уже выслушал в церкви весть о суде, выслушал ее неоднократно и не получил ничего другого. Те из моих собеседников, кто имел склонность к богословию, пытались по–своему истолковать тексты о гомосексуализме. Они предлагали своим консервативным собратьям открытую дискуссию, но никто не пошел им навстречу.

Я покидал Вашингтон. Голова у меня раскалывалась. Я побывал подряд на нескольких богослужениях с восторженным пением, молитвами, свидетельствами, и вокруг меня были люди, образ жизни которых всегда считался греховным. Помимо прочего, я видел, что мой друг Мел стоит на грани выбора, который я считал дурным и неверным: он собирался развестись и отказаться от сана, чтобы начать иную, страшную жизнь на пути искушения.

Мне казалось: насколько проще была бы моя жизнь, если бы мы не были знакомы с Мелом Уайтом. Но я был с ним знаком, был его другом. Какую же позицию мне следовало занять в отношении него? К чему призывала меня благодать? Как поступил бы Иисус?

Когда Мел открыто признал свою ориентацию, и его книга была опубликована, прежние коллеги и работодатели отвернулись от него. Прославленные христианские проповедники, привечавшие Мела, путешествовавшие вместе с ним, наживавшие сотни тысяч долларов на его труде, попросту забыли о нем. В аэропорту Мел подошел к известному политику–христианину, с которым был хорошо знаком, протянул руку, а тот, нахмурившись, повернулся спиной и даже словечка из себя не выдавил. Когда вышла в свет книга Мела, некоторые христианские руководители, с которыми он сотрудничал, созывали пресс–конференции и опровергали близкое знакомство с ним.

Какое–то время на Мела был большой спрос. Его приглашали на радиопередачи и телевизионные ток–шоу, в том числе в «Шестьдесят минут». Светской прессе нравилась история: тайный гомосексуалист работает на консервативных христиан, и в поисках свежих сплетен они расспрашивали его об известных в христианских кругах руководителях. После участия в таких шоу Мел получал угрожающие звонки. «Почти каждый раз, — говорил он мне, — кто–нибудь звонит только затем, чтобы назвать меня позором рода человеческого и потребовать, чтобы со мной обошлись согласно предписаниям Книги Левит, то есть побили камнями».

Лишь потому, что Мел упомянул меня в своей книге, до меня христиане–фундаменталисты тоже добрались. Один из них послал мне копию письма, отправленного Мелу, с таким итогом:

Я написал автору этого послания и спросил его, в буквальном ли смысле он употребил выражение «благодарение Богу». Он ответил утвердительно, подкрепив свои слова длинным списком библейских цитат.

Я начал знакомиться с другими геями в своем квартале. В том числе с теми, кто вырос в христианских семьях. «Я сохранил веру, — признался мне один из этих людей, — хотел бы посещать церковь. Но куда бы я ни пришел, слух обо мне уже донесся и туда, и все от меня отворачиваются». Он добавил страшную фразу: «Мне, гею, скорее достанется секс на улице, чем объятия в церкви».

Я знал и христиан, пытавшихся подойти к гомосексуалистам с любовью. Барбара Джонсон, автор популярных христианских книг, узнала, что ее сын — гей. Позже она убедилась, что церковь не знает, что делать с такими людьми. Она создала организацию «Скребок» (мол, разбилась в лепешку — отдирайте теперь), чтобы помогать другим родителям, оказавшимся в таком же положении. Барбара уверена, что Библия осуждает гомосексуализм и решительно против «голубых» церквей. Но она пытается протянуть руку помощи семьям, которые не находят поддержки в церкви. Ее рассылки полны рассказов о семьях, которые сперва пережили разрыв, а потом мучительное и болезненное воссоединение. «Это наши сыновья, наши дочери, — твердит Барбара. — Мы не можем просто захлопнуть перед ними дверь».

Я общался и с Тони Камполо, известным христианским оратором, который выступает против однополого секса, но признает, что гомосексуальная ориентация является врожденной и ее практически невозможно изменить. Он отстаивает идеал полного целомудрия для таких людей и подвергается нападкам со стороны христиан–фундаменталистов. Отчасти и потому, что его жена служит в коммуне геев. Нередко срываются заранее запланированные выступления Тони. На одном собрании его противники распространяли «подозрительную» переписку Тони с лидерами геев, причем эти письма оказались подделкой.

Неожиданно я довольно много узнал о взаимоотношениях с «не такими, как мы» от Эдуарда Добсона, выпускника университета Боба Джонсона, в недавнем прошлом — помощника Джеррри Фэлвелла и основателя «Фундаменталистского журнала». Добсон ушел из организации Фэлвелла и сделался пастором в Гранд Рапидз (Мичиган), где ему пришлось столкнуться с проблемой СПИДа. Он встретился с лидерами геев города и предложил помощь добровольцев из числа своих прихожан.

Хотя Добсон по–прежнему считает однополый секс недопустимым, он видит свой долг в том, чтобы проявить христианскую любовь к геям. Активисты этой группировки встретили первые попытки сближения, мягко говоря, недоверчиво. Им была хорошо известна репутация Добсона как фундаменталиста, а фундаменталист — это человек вроде тех контр–демонстрантов, которых я наблюдал в Вашингтоне.

Однако постепенно Эд Добсон завоевал доверие коммуны геев. Он уговаривал своих прихожан подготовить рождественские подарки для больных СПИДом, искал другие способы помочь больным и умирающим. Многие из числа его паствы никогда раньше не соприкасались с гомосексуалистами. Кое–кто отказался участвовать в этой работе, но понемногу обе стороны присматривались друг к другу. Один из геев признался: «Мы видим вашу позицию и знаем, что вы не с нами. Тем не менее, вы проявили к нам любовь Христову, и это нас привлекло».

Теперь для многих больных СПИДом в Гранд Рапидз слово «христианин» имеет совсем не то значение, что несколько лет назад. Опыт Добсона доказал: христианин способен сохранять твердые этические убеждения по поводу того или иного вида поведения, не отказывая при этом ближним в любви. Как–то раз Эд сказал мне: «Если на моих похоронах только и скажут: «Эд Добсон любил гомосексуалистов», я буду рад».

Я брал интервью у д–ра Эверетга Купа, когда он был назначен министром здравоохранения. Это был евангельский христианин с самой безупречной репутацией. Вместе с Фрэнсисом Шеффером он организовал консервативных христиан для политической борьбы против абортов.