Новые музыкальные инструменты — на музыку.

Изобретение масляных красок фактически создало новый род живописи.

Но все же техника не определяла художника, музыканта, поэта. Техника обслуживала, а ее прогресс шел совсем по иным законам, чем в искусстве.

Это разные державы, кое-где граничившие, но чаще державшиеся поодаль, весьма и весьма самостоятельно.

Что будет?

Прежде вспомним, что было задолго до «кроманьонской революции»; весь «конечный вывод мудрости земной», вся наука, техника, искусство заключались в ручном рубиле (и еще паре каменных орудий).

Позже техника и художество пошли своими путями.

Но кажется, дело идет к новому синтезу (надо ли извиняться, что не к рубилу, а совсем иначе!).

Огромная отрасль искусства — кино («ровесник» пещерной живописи) — создана техникой. Это явная агрессия технической державы.

Правда, науке, придумавшей кино, быстро указали ее место. Кино желает подчиняться только кодексу искусств.

Но техника не унимается: цветное кино, стереокино и тому подобное подготавливают для любителя могучее оружие грядущего уравнения в правах с профессионалом.

Грезится такое повышение доли каждого зрителя в высоком творчестве, что кружится голова.

Кружится по законам техники и по правилам искусства.

Может быть, мы накануне (десятилетия не в счет!) невиданного, органического слияния техники и искусства — великой унии двух держав! Может быть, тогда включатся в искусство все пять человеческих чувств, ибо «благородные»—зрение и слух — уж очень третируют «низменные» — обоняние, вкус, осязание.

Но все же главным искусством станет когда-нибудь прапраправнук кино, телевидения и фотоаппарата — человеко-технико-искусство будущего.

Искусство начиналось с техники и к ней вернется.

«Главное искусство». Но помилуйте, разве бывает такое?

Бывает. В древности и средневековье — архитектура. Все прочие «подчинялись»: книги, фрески, мозаика, орнамент, музыка — все вносилось внутрь храма или дворца, все приспосабливалось в большей или меньшей степени к архитектуре. Так было во времена пирамид и храмов Древнего Египта, романских и готических соборов, мавританских мечетей.

В эпоху Возрождения, пожалуй, лидировали живопись и скульптура (хотя архитектура не отступала!). Великие мастера Ренессанса — прежде всего художники и скульпторы — влияли на состояние, дух всех других искусств.

Россия XIX века—тут первенство за литературой. Литература определяла направление умов: передвижники, «Могучая кучка» — духовные дети Пушкина, Герцена, Гоголя, Чернышевского.

XX век. Литература по-прежнему власть, но резко выдвигается вперед кино; берет многое у литературы и само вторгается в стили, жанры, течения.

Кино лучше и легче всего впитывает темп, настроения века. В нем заложен тот синтез с техникой, от которого мы ждем больших последствий.

А какое искусство главное для древнейших художников, расписывавших Ляско, Каппову пещеру, Зараут-сай?

Сказать трудно: их живопись, гравюра, скульптура были приноровлены к пещерам, скалам, гротам (выступы, трещины использовались иногда как часть изображения). Если б скалы, пещеры можно было назвать архитектурой, то у древнейших, как и у древних, все определяла бы архитектура.

Если сказать, что главным искусством 40–10 тысяч лет назад была природа, ведь улыбаться будете!

Посему обойдемся без формулировок «главное — неглавное», а заметим: связь с природой у первых художников необычайно прочна, недаром их рисунки так легко смешать с игрой природы, они сами как бы составляют явление природы.

Недавно замечательный французский исследователь Норбер Кастере из глубокой подземной пещеры передавал по телевизору цветных кроманьонских быков и оленей, а по радио — эхо и звон капель.

Это была прекрасная идея — использовать новую технику для передачи миллионам людей красок и звуков темных, далеких жилищ 1000-прадедов.

Капли и эхо были в этой передаче произведением искусства. Как и естественные изгибы скал, черное подземное озеро. О связи искусства с природой, использовании природного ландшафта знают давным-давно. Храм Вознесения в Коломенском, вырастающий из холма; синее самаркандское небо, зеркально отраженное в изразцовой глади; храм Посейдона, застывший над морским обрывом; город-чудо Бразилиа, вписанный в бразильскую землю, небо и воздух.

В будущем эти связи искусства и природы станут громадны и неожиданны: в дуэт природы и искусства вступят гигантские постройки, космические пейзажи, искусственные спутники, подводные города.

Когда-нибудь появятся произведения, природным фоном которых будет планета Земля в целом. («Ах, как хорошо гармонирует этот голубой диск с зеленоватым блеском северного полушария!»)

В общем будет грандиозный сплав: человек — искусство — техника — природа. Человек и природа — «элементы» нового искусства, техника — связь элементов.

Но искусство и природа еще разорваны. Мыслители нашей эпохи не раз вспоминали о древнем единстве с природой у греков, единстве, во многом уничтоженном за следующие тысячелетия социальными противоречиями, грандиозными войнами, чудовищными городами-спрутами, миром эгоизма и равнодушия.

Однако пример Древней Греции обнадеживает…

И на несколько сот веков раньше Древней Греции уже было первое великое слияние человеческого искусства и природы: в живой, искренней, без «мудрствования лукавого» пещерной живописи Ориньяк и Мадлен.

Это единство, слияние дало титанов древнейшего искусства, но мы не знаем ни их имен, ни названий их племен.

Потом — после Мадлен, после ледника — первое разъединение человека и природы: пещерная живопись заменена менее реалистическими, более схематическими, абстрактными образами. Былого не вернуть, что-то невидимо изменилось, молодой мир стареет и умнеет.

Но через много тысячелетий детство возвращается: что не дано отдельным людям, дано народам и человечеству.

Древние греки — новое детство человечества; новое объединение человека и природы.

Потом эллинизм, Рим; снова разлад; опять потеря прежнего счастья, детства, безмятежности.

И снова искусство, может быть, более умное, внимательное к деталям, более острое, чем прежде, но уже без свежей, стихийной «божественной» мудрости.

Средние века — христианство, мусульманство — готические соборы, Феофан Грек и Андрей Рублев, мавзолей Исмаила. Но это другая красота и мудрость, нежели у греков и кроманьонцев.

Возрождение — новое бурное соединение человека и природы: новая эпоха титанов, расправляющих мускулы. Затем «наши столетия». Новое раздвоение, разъединение. Но мечта, стремление к древней гармонии уже осознаны, объявлены; художники античного склада — Пушкин и Моцарт — могут появиться и в эту эпоху.

Но как вернуть спокойную детскую безмятежность и радость, не утратив сомнений и поисков «раздвоенного времени»? Старые мысли и споры об искусстве перешли к нам по наследству и стали новыми.

На очереди (через десятилетия, века) время нового соединения с природой, нового Парфенона и Альтамиры, новых титанов, соединяющих в себе мудрых старцев и наивных детей.

Но никогда ни человеческие мастера, ни природа не закончат последнего узора, не дорисуют последнего рисунка.

Обязательно оставят себе дел на завтра.