Последнее совещание КОНР прошло 28 марта в мрачной обстановке неизбежно приближавшегося краха Германии. Было принято решение сосредоточить все части РОА в районе Инсбрука, установить контакт с казачьим корпусом и — в зависимости от характера ситуации — либо сдаться западным союзникам, либо включиться в боевые действия на территории Югославии.

На следующий день Власов с Крёгером поехали в Берлин, чтобы добиться быстрого снятия 1-й дивизии с Одерского фронта. В Берлине оставался лишь небольшой вооруженный контингент КОНР под командованием полковника Кромиади и вновь назначенного начальника разведки подполковника Николая Тензорова. Они занимались эвакуацией семей русских в Вюртемберг. 31 марта Власов принял делегацию казачьего корпуса во главе с Кононовым и полковником Кулаковым, которым было поручено передать КОНР и германскому правительству декларацию съезда делегатов казачьих частей.[213] На этом сходе, состоявшемся 29 марта в Вировитице, генерал-лейтенант фон Паннвиц стал в истории казачества первым иностранцем, избранным в походные атаманы казачьих войск; полковника Кононова выбрали начальником штаба.

Единодушным голосованием было решено передать все казачьи формирования под начало Власова как главнокомандующего вооруженными силами КОНР и прекратить полномочия казачьего руководства, возглавляемого генералом Красновым, которое отказалось принимать верховенство Власова. Данное решение, однако, имело практическое значение только для казачьего корпуса Паннвица. В полном несоответствии со схемами Розенберга было установлено, что казачество является составной частью русского народа. Резолюции в пользу Власова ни в коем случае не являлись направленными против Паннвица, которого казаки боготворили. (Гиммлер одобрил передачу казачьих формирований Власову только 28 апреля.)

Власов дал согласие на то, чтобы Кононов принял командование казачьими частями после капитуляции немцев, и произвел его в генерал-майоры, согласно документу, скрепленному подписью Гудериана. Перед отъездом на фронт к Одеру Власов добился от Кальтенбруннера освобождения руководителей НТС. Повлиять на Кальтенбруннера удалось лишь одним аргументом — нельзя, чтобы убежденные антикоммунисты попали в руки Советов.[214] В случае, если бы не удалось добиться их освобождения прямым путем, Власов готовился перед подходом советских войск привести в действие план Тензорова по спасению арестованных — если придется, даже силой. 4 апреля русский вооруженный отряд сопроводил руководство НТС в Карлсбад. Несмотря на решение Кальтенбруннера, существовали оправданные опасения, что Гестапо может организовать похищение и убийство этих людей, как это произошло в случае с Зыковым.

8 апреля Власов вместе с Крёгером и Кононовым отправился на Одерский фронт, где у него состоялась продолжительная беседа с генерал-полковником Хейнрици. Когда Хейнрици поинтересовался у Власова, почему он все еще готов сражаться, тот ответил, что Гиммлер настоял на боевых операциях как на условии для создания большего числа частей. В любом случае, немецкие вожди обманывали его более чем непристойным образом.[215]

Затем Власов обсудил планы боев с генералом Буссе. Местность совершенно не благоприятствовала наступающим, особенно если учесть тот факт, что разлив реки сузил протяженность участка фронта потенциальной атаки всего до ста метров. Требовался сильный артиллерийский огонь, который смог бы подавить советские позиции на восточном берегу. Однако артиллерийских батарей, как и пикирующих бомбардировщиков, катастрофически не хватало. В сложившейся ситуации Власов считал операцию бесполезной и хотел дать приказ об отступлении на юг. Крёгер, боявшийся реакции Гиммлера, использовал всю силу убеждения, чтобы выторговать у Власова согласие на участие в операции.[216] Несмотря ни на что, Власов настаивал, что он должен оставить расположение дивизии до ее ввода в бой. Таким образом, он выражал свой протест и оказывался вне досягаемости в случае конфликта с немецким командующим в связи с провалом атаки и последующим отводом дивизии с фронта.

После продолжительного обсуждения положения с Буняченко Власов созвал командиров полков и сказал им, что операция необходима вне зависимости от того, будет она успешной или нет, напрасна она или нет. Отказ может поставить пол угрозу планы расширения РОА. О чем именно он говорил с Буняченко, неизвестно, однако можно предположить, что темой обсуждения служило отступление с фронта после провала атаки и марша в южном направлении. Буняченко мог бы тогда парировать немецкие приказы, ссылаясь на то, что дивизия не может вступать в бой без распоряжения Власова, что оговаривалось соглашением.[217]

11 апреля Власов поехал в Берлин с Бергером, который передавал Хейнрици письменные гарантии Гиммлера. 12-го числа Власов вернулся в Карлсбад и на следующий день женился на Аделаиде Биленберг. До того он, лишенный последних иллюзий, навещал ее между Рождеством и Новым годом.

— С какой охотой, — признался он ей, — я бы жил тут тихо и крестьянствовал. Заботы совсем одолели меня.

Теперь же надежда вновь вернулась к нему. Он еще верил, что сможет продолжить борьбу «на стороне союзника, который изберет более умную политику, чем немцы».[218] Вскоре после этого он попросил фрау Биленберг выйти за него замуж. Крёгер, поначалу противившийся женитьбе по политическим соображениям, получил одобрение от Бергера. Итак, перед лицом неумолимо надвигавшейся катастрофы Власов и Биленберг связали себя узами брака.[219]

14-го числа Власов встретился с освобожденными вожаками НТС. Было решено устроить все так, чтобы некоторые из членов НТС попали в руки к наступавшим с запада союзникам и вступили в контакт с ними. 16-го Власов поехал в Прагу. В число сопровождавших его лиц входил и Фрёлих, который наладил связи с чешским подпольем. Среди возможных вариантов развития событий предполагалась совместная с чешскими антикоммунистическими силами оборона так называемого Богемского бассейна против Советов до того момента, когда Богемию оккупируют американцы. План предполагал скорое возникновение конфликта между западными союзниками и СССР. Русские эмигранты помогли Фрёлиху встретиться с чешским генералом Клечандой, который во время Гражданской войны в Россиц сражался под знаменами Колчака. Он заявил, что чехи с радостью примут русских, поскольку с ними возвратится президент Бенеш. Их глаза откроются потом, но в данный момент ничего нельзя поделать. Сам он не может покинуть поста, потому что на нем лежит, командование подпольной армией Праги и прилегающих районов.

Клечанда не выражал оптимизма в отношении перспектив Власова. Он находился в Риме, когда немцы оккупировали Чехословакию, и умолял западных союзников спасти двадцать тысяч чешских офицеров, которые понадобились бы им позднее, однако никто не проявил никакой заинтересованности. Они не станут помогать и Власову. Так же как тогда они не поверили в реальность предстоящей войны с Гитлером, так и теперь не станут верить в возможное столкновение с Советами.[220]

17-го Власов принимал в пражской гостинице «Акрон» Кромиади и Тензорова. Они приехали с последней группой после того, как успешно эвакуировали из Берлина русские семьи, которым грозила опасность со стороны Советов. С ними прибыл и Жеребков, привезший письменное коммюнике доктора Бухардта. Там говорилось, что надежды на предотвращение передачи членов освободительного движения Сталину маловероятны, поскольку движение создавалось при участии Третьего рейха. Однако переговорная позиция будет более выгодной, если Власов обратится к Гиммлеру и убедит его прекратить убийства узников концентрационных лагерей накануне крушения Германии. Жеребков заверил представителя Красного Креста, что Власов сделает все от него зависящее для выполнения этого пожелания. Власов попросил находившегося при нем Крёгера выйти к Гиммлеру с предложением подобного рода.