У каждого человека в жизни бывает такой особенный миг, — говорил ей Квинн, — момент, который возносит его на вершину. Мгновение, когда он сияет, как звезда. И у каждого есть какое-нибудь отклонение… Какая-нибудь маленькая тайна. Иногда ее называют извращением, но это чересчур сильно сказано. Грубо, неопределенно. Разве можно считать извращением то, что возносит человека на вершину и позволяет насладиться его индивидуальным, уникальным мигом?

Амелия едва заметно кивнула, наблюдая за стариком сквозь бокал «Совиньон блан». Сейчас он сам ответит на свой тупой вопрос, и ответом, который он уже давно для себя выбрал, будет: нет, нельзя. Весь этот треп на самом деле является прелюдией к совсем другому вопросу: даст она ему сегодня или нет? Амелия была уверена, что ответ у него в голове уже готов. Он выложил девяносто пять баксов только за обед, не считая вина и чаевых. Он заказал дорогущий десерт, калорийный, шоколадный, изысканный. Он брал такси и дарил подарки.

Она девять месяцев проработала секретарем приемной в отделе кредитов Сберегательного банка округа Колумбия. Пожилые клиенты довольно часто приглашали ее на свидания. Когда Квинн предложил составить ему компанию за обедом в выходные, она отыскала его данные, посмотрела на цифры и согласилась. Абсолютно все девушки в офисе поступали так же. Ведь он ездил на «Ягуаре XJS» и занимался строительством жилых домов.

Обеденная часть свидания закончилась два часа назад. Сейчас они находились у него дома. Когда доход вашего визави представляет собой шестизначное число, то понятие «изнасилование на свидании» к вам не применяется. У Амелии был герпес, в настоящее время в пассивной форме. Но лучше держать рот на замке. Пусть это будет ее компенсацией. Насколько ей было известно, она никогда не спала с бисексуалами и наркоманами и боялась заразиться СПИДом так же сильно, как попасть под автобус на пешеходном переходе. Это могло произойти. А могло и не произойти. Пока не придумали презерватив, который можно было бы натянуть на рот, то теоретическая вероятность всегда есть, не так ли?

Поблескивая своими бледно-серыми глазками, Квинн продолжал распространяться на тему отклонений и особенных моментов. Вино брало свое. Амелия почувствовала, что пьяна, около получаса назад. Окутанная мягким облаком винных паров, она отключила звук у Квинна, смотрела сквозь него, периодически кивала и тихо поддакивала, создавая впечатление, будто внимательно слушает. На самом деле она давно не следила за разговором и чувствовала себя превосходно. Глубоко и равнодушно вздохнув, она посмотрела на него сквозь бокал с вином и едва сдержала смех. Такое приятное ощущение, будто голову накачали воздухом и мозг поплыл. Она собиралась точно так же смотреть сквозь него тогда, когда он, сопя и потея, залезет на нее в полной уверенности, что соблазнил… Точно так же, как сейчас он верит, что она его слушает.

Она отмотала назад до последней запомнившейся ей фразы и сыграла на этом.

— И у меня есть отклонение, — произнесла она, добавив к словам ослепительную улыбку и играя своим длинным медным локоном. Само очарование.

Это вызвало невероятно бурный интерес с его стороны.

— Серьезно? Правда? — Он поставил свой бокал на прозрачную акриловую столешницу и подался вперед, чтобы выслушать ее откровение.

А она играла с ним, как кошка с мышью.

— Ну… на самом деле это так, глупости, — сказала она, скомандовав про себя: «Смотри на мои ноги».

Сквозь прозрачную столешницу он проследил, как она кладет ногу на ногу. Его бросило в жар от звука трения капрона о капрон. Мысли унеслись далеко вперед, к предстоящему им сексу.

— Расскажи, пожалуйста, — вежливо попросил он заботливым голосом.

Она тонко чувствовала, что он уже теряет контроль. Своей очаровательной улыбкой она стабильно удерживала рыбку на крючке.

— Ну хорошо.

Она поднялась с места, стройная, изящная женщина тридцати четырех лет, старавшаяся изо всех сил удержаться в жизни на плаву, но добившаяся лишь места в приемной банка, работы, которая годилась и для пустоголовых девиц. Он понятия не имел, сколько горечи скрывалось за маской накрашенной кокетки.

На антикварном столике возле камина стояла высокая ваза с ирисами. Свет от огня смягчал блики на всех стеклянных и хромированных предметах, находившихся в комнате, и танцевал на стекле громадных окон, занимавших все пространство от пола до потолка и открывавших из логова Квинна панорамный вид на город.

Квинн не отрывал от нее взгляда. Язычки пламени отражались у него в глазах.

Неисправимая кокетка Амелия откусила нежный лепесток у одного из ирисов, прожевала его, проглотила… И улыбнулась.

Лицо Квинна напряглось от удовольствия. Взгляд старика прояснился.

— Это у меня еще с детства, — объяснила Амелия. — Может, из-за моего кота Стерлинга: я наблюдала за тем, как он ел траву. Не знаю, мне нравится этот вкус. А раньше я считала, что жизнь цветка прибавляется к моей.

— Это и есть твое… — Квинн кашлянул, прочищая горло, — отклонение. Понятно.

Он встал и приблизился к ней. Стало видно, что эрекция мешает ему передвигаться.

Амелия на секунду опустила взгляд и, достаточно впечатлившись, сжевала еще один цветок. Она делала намеки раньше, что любит цветы, и его золотая кредитка сделала все, чтобы доставить ей удовольствие. По всему пентхаусу стояли розы на длинных стеблях, букеты гвоздик, букетики весенних цветов и хризантем.

У Квинна перехватило дух от созерцания Амелии, жующей цветы, — настолько эротичным ему казалось это зрелище. Хриплым голосом он повторял ее имя. Настал момент для хищного прыжка.

— Моя дорогая Амелия… Позволь теперь я покажу тебе свою изюминку. Свое отклонение…

Ее и раньше связывали. Ничего особенного, по крайней мере пока. Полосками шелка Квинн привязал ее за запястья и щиколотки к столбикам кровати из красного дерева. Затем длинным ножом с изогнутым лезвием и эбеновой рукоятью он разрезал посередине ее платье. Уткнувшись в белые мягкие полушария ее грудей, он бормотал, что купит ей другую, по-настоящему дорогую одежду. Его прикосновения постепенно потеряли изысканность и стали грубыми. В похотливой спешке он разодрал на ней колготки и схватил за промежность, проверяя, что она действительно течет так же сильно, как он воображает. И всадил ей. Сотрясаясь от толчков, Амелия имитировала оргазм. Значит, все пройдет быстро и в спешке. Подумаешь.

Он вышел из нее все еще в сильном возбуждении и сказал:

— Не бойся.

А Амелия потихоньку засыпала.

Она предположила, что он опять возьмет нож и начнет гладить ей лезвием соски или станет щекотать нервы фальшивыми угрозами. Но вместо этого из ящика над изголовьем кровати он достал резиновую маску с кожаными вставками, какими-то пряжками и молниями. Амелии стало смешно, и она пыталась протестовать. Изделие обтянуло ей лицо, как толстая, тугая перчатка. Амелии пришло в голову сравнение с узкой горловиной свитера, с той разницей, что материал маски не пропускал воздух. На мгновение она поддалась панике, почувствовав трудности с дыханием, но успокоилась, когда маска была надета и она смогла глотнуть воздуха через полагающиеся отверстия.

Квинн снова ей вставил и на этот раз стал делать более резкие толчки. Он выходил из ритма только для того, чтобы одну за другой застегивать молнии на отверстиях в маске.

Страх зародился в душе Амелии и постепенно разрастался, пока не запылал, как огонь. Она едва успела глубоко вдохнуть перед тем, как Квинн покончил с последней открытой молнией носового отверстия, и только зря потом потратила этот воздух на невнятое мычание, пытаясь говорить через плотно застегнутую ротовую щель маски. Теперь она не могла рассказать ему о том, что у нее с рождения нездоровые легкие и что иногда просто дышать для нее — тяжелая работа. В определенную погоду ей даже приходилось пить лекарства. В течение свидания болезнь ни разу не проявила себя. Они слишком увлеклись поеданием цветов и разговорами об отклонениях, возносящих на вершины…