Инес лежала в двухместной палате, соседняя койка была пуста и кое-как прикрыта мятыми простынями. Привет, говорит Инес, голова ее утоплена в подушку, левая нога в гипсе подвешена к какому-то приспособлению, очень мило, что ты пришла. Губы Инес отливают синевой, взгляд лишен живости и силы, такой вид может быть у умирающего. Ты хорошо выглядишь, говорю я. Она пожимает плечами, при этом одеяло соскальзывает вниз. На Инес белая ночная рубашка, подчеркивающая бледность кожи. Я присаживаюсь на край кровати, ставлю рюкзак в ногах. Подарок, лежащий в нем, не слишком гармонирует с тем, что сейчас скажу. Инес, начинаю я свой заумный, свой невозможный, свой смехотворный доклад, ты теперь сама видишь, что на свете существует множество других вещей, кроме этой болезни. Я продолжаю в том же духе, говорю, а Инес кивает — отчасти весело, отчасти презрительно, пока я говорю в точности те вещи, которые она от меня ждала и которые ждала, видимо, и я сама. Но у меня в запасе есть и еще кое-что. Я принесла тебе одну вещь, говорю я и загадочно улыбаюсь. Если нужна ваза, бесконечно устало и абсолютно безрадостно произносит Инес, надо позвонить сестре. Отрицательно качаю головой: нет, я бы не положила цветы в рюкзак. Высоко поднимаю подарок и даю ей на него полюбоваться. Она смеется, интересно, что же там внутри? Она недоверчиво щурит глаза, она не верит, да, признаться, я и сама не верю. Я пытаюсь вспомнить ход моих мыслей, повинуясь которым пошла в винный магазин и купила бутылку дорогого отличного виски, сама марка гарантировала надежность действия. Понятно, продолжаю ораторствовать, что тебе будет трудно начинать с нуля, и мне бы не хотелось, чтобы ты просила об этой услуге соседку по палате. Вот и основание. Но если отвлечься от этого, то ты должна будешь бросить окончательно и скоро, естественно, с помощью профессионалов. Произнося все это, я извлекаю из рюкзака и ставлю на тумбочку бутылку, откуда она горделиво выставляет напоказ свое солидное, отливающее золотом брюшко. Я провожу ладонью по прохладному стеклу. Я не говорю одного — не хочу, не желаю, чтобы Инес и дальше унижала себя. Она согласно кивает, не выказывая при этом никакой радости. Мне вдруг кажется, что я совершила ошибку. Возьми мой стаканчик для полоскания зубов — он стоит на раковине — и, пожалуйста, налей мне. Я наливаю полстакана, и она пьет, так же, как часто пила при мне и раньше. С тех пор я всегда узнаю алкоголика по первому глотку спиртного. Лицо Инес принимает естественный цвет, словно она приняла волшебное лекарство; глаза блестят, происходит чудесное выздоровление. Яд и лекарство — одно и то же, дело только в дозе. Как ты думаешь, Кай тебя бросит? — без всякого перехода спрашиваю я. Странно, когда она пьет, я становлюсь необычайно словоохотливой. Она кивает. Да, когда мне станет лучше. Сейчас он на это не решится. Ответ меня удивляет, я переспрашиваю, да, говорит она, ты не ослышалась. Он слаб. Он начнет искать больную женщину, нуждающуюся в его помощи и в его сострадании, но если у него ничего не получится, он уйдет, не чувствуя за собой вины. Она говорит монотонно, невыразительно и угрюмо, такой тон должен казаться мне несимпатичным, но этого не происходит. Да и почему, собственно? Я вспоминаю отца, его безнадежные унылые речи и мое самомнение — я воображала себя единственным человеком, до конца его понимавшим. Мне страшно неуютно в белой больничной палате. Взгляд мой упирается в неубранную койку. В ногах лежит серо-коричневый свитер, от которого пахнет собакой, или лошадью, или обеими вместе. Кстати, о Кае, говорит Инес. Он сейчас очень занят, поэтому мне не хочется его ни о чем просить. Ты не могла бы принести мне пару вещей из моей квартиры? Книги, пару футболок, шампунь, ну и там всякую мелочь? Она протягивает руку и вытаскивает из ящика тумбочки карандаш и лист бумаги. Я напишу список, где что искать. На письменном столе в кабинете лежит пакет «Гугендубель», там детективы. Забавно, что я купила их именно сейчас, как будто что-то предчувствовала. Она сухо смеется, смех переходит в кашель. У меня еще есть цветок, который стоит на кухне. Если он безнадежно засох, выброси его, если нет, то лейка в ванной. Она пишет, губы ее влажно блестят, волосы стекают на грудь и переливаются на лист бумаги, она нетерпеливым движением отбрасывает их назад. Мне становится грустно, когда она заговаривает о цветке, едва ли сестрица ухаживает за своими вещами более старательно, чем за собственной персоной. Я решаю поливать цветок в любом случае. Вот, изволь — она протягивает мне список. Ключ, кажется, в кармане пальто. Я послушно встаю и направляюсь к шкафу, в этот момент дверь открывается и в образовавшуюся щель втискивается загипсованная рука, вслед за которой появляется маленькая голова женщины с коротко остриженными каштановыми волосами; у соседки красные воспаленные глаза. О, восклицает она высоким, делано удивленным тоном, у тебя гостья. Она окидывает меня мрачным взглядом. Да, говорит Инес, но она уже уходит, женщина проскальзывает в палату, на гипсе ловко подвешена джутовая сумка, из которой во множестве торчат газеты. Подойдя к своей койке, женщина здоровой рукой снимает сумку с гипса. Получила все бесплатно. Ни одну не пришлось покупать, надуваясь от гордости, говорит женщина. Когда я с ними покончу, можешь взять почитать. В этом нет необходимости, говорит Инес, сестра мне все принесет. Сестра. Так это ты? Женщина окидывает меня оценивающим взглядом. Вероятно, она тыкает всем, не удосужившись при этом представиться. Я отчужденно киваю; соседка с удовольствием бы принесла Инес что-нибудь попить, если бы только у нее была мелочь для автомата, так что с этой точки зрения мое решение оказалось верным. Женщина шумно падает на койку и с громким хрустом начинает устраивать себе уютное гнездышко из добытых газет; вместо того чтобы приняться за чтение, она достает щетку и начинает причесываться, время от времени бросая на нас косые взгляды. На фоне белизны больничных простыней белки ее глаз кажутся желтыми. Совершенно очевидно, что она относится не к тем людям, которые охотно говорят, скорее, она предпочитает слушать. Я поднимаю с пола пустой рюкзак и подхожу к Инес. Впервые за много лет мы обнимаемся на прощание.
По зоопарку бродили редкие посетители. Узкие дорожки освещались скудными лучами пары фонарей. Я машинально задерживаюсь на пару минут перед каждой клеткой или вольером и заглядываю внутрь. Некоторые клетки пусты, вероятно, зверей прячут от холода. Перед декоративной скалой, скучая, сидят два медведя. Одногорбый верблюд, увидев меня, подходит к решетке. Ламы, козы, пони, кабаны. Из вольера с птицами доносится громкое пронзительное верещание. Я ненадолго останавливаюсь и здесь. Какаду, канарейки, ара — все демонстрируют свое клубнично-красное или ослепительно-зеленое оперение. В длинном, плоском и низком вольере — его стенки едва достают мне до бедер — дерется за салат орда морских свинок. Каждая свинка, если ее не оттеснили в сторону, жрет салат стереотипными однообразными движениями, как маленькая, горбатая, жестокая машина, при этом салата не становится меньше, так как из короба с кормом беспрерывно сыплются все новые и новые листья. Чем дольше я смотрю, чем в более мелких деталях начинаю я различать этих крошек, тем более чудовищными они мне кажутся.
Вскоре мой энтузиазм иссяк, и, пройдя мимо клеток с хищниками, я направилась к выходу. Смеркалось. В птичнике зажгли свет. Над пустыми бассейнами тюленей и пингвинов носились какие-то серо-фиолетовые, слегка фосфоресцирующие тени. Я так и не поняла, что за животные так громко кричали здесь днем.
Я подхожу к подъезду, открываю входную дверь, и на площадке автоматически вспыхивает неоновый свет. Я зажмуриваю глаза. На нижней ступеньке лежит каталог «Квелле», адресован он не мне, но я беру его с собой. В квартире я бросаю толстенную книжку на письменный стол и начинаю перелистывать оглавление. Детская одежда, подушки, принадлежности для художников. Вот: на странице 1276 профессиональный мольберт, точно такой, какой подарили Инес в тринадцать лет ко дню рождения. Фотография мольберта занимает всю левую половину разворота, перед мольбертом стоит разыгрывающая простодушную невинность фотомодель в белой рубашке; кисти и палитра в ее руках выглядят как чужеродные тела, словно она только что нашла их на улице, а теперь не знает, что делать с этими странными предметами. Я аккуратно вырываю страницу. Некоторое время расхаживаю по гостиной, потом иду на кухню, открываю пакет с картофельными чипсами и снова принимаюсь ходить, роняя крошки на паркетный пол.
