– Джилл выйдет за меня замуж.

– Конечно, выйдет. Какое это имеет отношение ко всему?

Родри снова пожал плечами и посмотрел в пол.

– Ты ревнуешь к двеомеру, молодой болван! Не ко мне и не к Саламандру!

Когда Родри сильно покраснел, на мгновение Невин подумал, что он собирается развернуться и убежать, но вместо этого Родри поднял голову, и ему удалось выдавить кривую улыбку.

– Ну, может, и так… – В последний раз Родри колебался, уйти или нет, затем вздохнул. – Ты можешь меня вылечить, Невин?

– Не могу, но я способен помочь тебе исцелиться самому. Я думал, парень, о плохо сделанной работе Барумы. Его заговор развязывается сам собою и со временем – кто знает? – он может полностью исчезнуть.

– У меня мало времени, черт побери. Если я намерен править в Аберуине, у меня вообще нет времени ждать.

– Вот именно. Даже если его магия и была с изъяном, Барума оставил тебя со шрамами. Что он с тобой сделал?

– Не помню.

– Ты не хочешь вспоминать.

– Не могу! – Родри в бешенстве поднял голову.

– В самом деле? В таком случае ты никогда не вспомнишь остальную свою жизнь. Барума посеял у тебя в сознании изгородь из шипов. Ты должен прорваться сквозь неё и затоптать её.

– Я не могу, говорю же тебе!

– Ты боишься вспоминать всю ту боль. Я не виню тебя. Я сам бы боялся.

Ярость в глазах Родри стала убийственной.

– Это дело чести, Родри. Ты собираешься позволить ему выиграть это сражение?

– Лучше умру.

– А, я так и думал. – Невин протянул руку. – Иди сюда, парень, и сядь. Я буду здесь, с тобой, мы вместе будем делать каждый шаг.

После того, как Родри отправился в комнату Невина, Джилл пыталась ждать в общем зале, но шум и смех и просто вид людей Родри, наслаждающихся игрой в кости и рассказами Саламандра, выгнали её наружу. Она оказалась во дворе гостиницы, где было довольно тихо. Когда Джилл прошла до главных ворот, стражники предупредили её, что не следует выходить на улицу без сопровождения. Все они обращались к ней очень дружелюбно, но ей хотелось кричать на них – несомненно, она в состоянии о себе позаботиться в незнакомом городе гораздо лучше, чем все эти мужчины, окажись они на чужбине. Джилл отправилась назад в небольшой сад, предоставляемый гостям, и села там на скамью, в тени статуи одного из предков владельца гостиницы. Она пыталась думать о том, что Невин делает с Родри, и способен ли старик на самом деле помочь её возлюбленному. В тишине казалось, что она может слышать, как они разговаривают… Хотя Джилл застыла в полной неподвижности, как заяц, на которого идёт охота, значение произносимых слов ускользало от неё. И все же она получала ощущения, её окатывали волны эмоций, которые приходили извне: боль и горечь, всеохватывающий страх, и снова боль, тени мучительной физической агонии. Один раз ей показалось, что она слышит, как Родри плачет, как ребёнок, и ей потребовалась вся её воля, чтобы остаться там, где она сидела, и не броситься бежать наверх, в номер Невина, чтобы вмешаться. Наконец Джилл вспомнила свои уроки. В сознании она нарисовала защитный круг и запечатала его пентаграммами. После того, как она визуализировала его снаружи и вокруг себя, шёпот и тень боли прекратились.

Со вздохом облегчения Джилл подняла глаза и тут увидела, как на неё неотрывно смотрит Перрин, стоявший между эвкалиптовыми деревьями примерно на расстоянии двадцати футов.

– Чего ты хочешь, сопливый маленький хорёк?

– Э, м-м…

– Выкладывай, или я перережу тебе горло!

– Джилл, прости меня! Это все.

Она обнаружила, что встала и держит свой серебряный кинжал. Только память об обещании, данном Невину, заставила её снова убрать оружие в ножны и сесть.

– Я никогда не хотел причинять тебе боль, – взвыл Перрин. – Я любил тебя.

– Конское дерьмо! Слушай, хорёк. Знаешь, почему ты до сих пор жив? Невин приказал мне оставить тебя в покое. В противном случае я бы тебя убила. Понял меня?

С последним воплем, как привидение на рассвете, Перрин повернулся и побежал. Насколько Джилл могла видеть, побежал он к спасительным конюшням и своим любимым лошадям. Она ощущала свою ярость, как огонь, который взметается к небу, лижет её магический круг и угрожает прорваться сквозь него. Усилием воли Джилл призвала его назад и заново представила пентаграммы, чтобы установить магическое ограждение. После того, как круг снова стал по ощущениям плотным, Джилл поняла, что больше не боится Перрина. Она опасалась того, что с ним сделает, если даст себе волю. Она заметила эту перемену в себе, как самый приятный подарок, какой только получала за последние годы.

Примерно час Джилл оставалась в относительной безопасности сада. Хотя она пыталась делать упражнения по двеомеру, она не могла должным образом сосредоточиться, постоянно думая о Родри. Наконец Джилл отправилась назад в общий зал, где Саламандр развлекал толпу и даже угрюмого владельца гостиницы, рассказывая одну из своих неприличных историй, одновременно жонглируя яйцами и апельсинами. Хотя большинство людей посчитали бы его бессердечным, Джилл могла сказать, судя по его болтовне, что он страшно беспокоится о брате. Она села в уголок и наблюдала за ним, почти не слушая, в то время как её разум блуждал от Родри к Невину и обратно. Сломав защитный круг, Джилл постоянно чувствовала мысли этих двоих, но боль ушла, оставив горькую пустоту. По мере того, как тянулся день, она временами ловила вспышки эмоций или слышала призраки слов, но их напряжённость падала. Когда солнце спустилось совсем низко и владелец гостиницы стал обрезать фитили для ламп, они окончательно исчезли.

Отпустив последнюю шутку, Саламандр оставил зрителей. Он взял кувшин с вином и два кубка и сел рядом с ней с нарочитым вздохом. Джилл разлила вино им обоим.

– Великий Криселло устал?

– О, попридержи язык, красивая помощница. После всего, что наговорил мне Невин, я никогда не хочу снова слышать это имя. – Однако Саламандр все равно улыбнулся. – Но представление получилось великолепное, не так ли?

– Да. Мне его даже не хватает…

– И мне. А теперь придётся возвращаться к скромному ремеслу гертсина. Это все, что остаётся таким, как я. – Саламандр салютовал ей кубком, затем сделал большой глоток. – Интересно, что там наверху делает Невин. Клянусь всеми демонами, это продолжается целую вечность.

– Думаю, худшее позади. Я в некотором роде могла чувствовать, что там происходит, но все прекратилось.

– В некотором роде? Не хочу больше ничего знать.

– Не думаю, что мы оба хотим что-либо знать об этом.

Владелец гостиницы зажигал масляные лампы длинной лучиной, когда Родри вернулся в общий зал. Когда он остановился перед дверью, Джилл встала, думая, что ему потребуется её физическая поддержка, как человеку, выздоравливающему после долгой болезни, но заколебалась, внезапно испугавшись, когда робкий свет разросся и взметнулся вокруг него. Джилл никогда не видела человека в такой ярости.

Его ярость изливалась наружу, как горящее масло из лампы, горячая и опасная.

– Я думаю, он помнит, что они с ним сделали, – сказал Саламандр с оттенком дрожи в голосе.

Когда Родри уставился в зал, все замолчали. Люди оборачивались, чтобы взглянуть на него, затем быстро отворачивались снова, пока он наконец не сдвинулся с места. Широкими шагами Родри прошёл к Джилл, кивком признал присутствие Саламандра, затем схватил со стола её наполовину наполненный кубок.

– Я даю клятву, любовь моя, – его голос казался рычанием. – После того, как я займу своё законное место в Аберуине, то соберу флот и сожгу Слайт и всех вонючих пиратов вместе с ним. – Родри поднял кубок над головой. – Пусть боги будут свидетелями! Эта адская нора сгорит дотла!

Затем Родри повернулся и бросил кубок в очаг с такой силой, что он разбился. Вино зашипело на горящих углях, вверх взметнулись языки пламени, и среди них Джилл увидела Властелинов Огня. Они принимали клятву.