Хотя у неё, конечно, имелись свои странности. Никто не мог убедить Кейту носить какую-либо обувь – ни ботинки, ни башмаки на деревянной подошве, – если только зима не становилась холодной настолько, что ноги мёрзли на снегу. Что касается волос, Кейта отказывалась их стричь и не позволяла расчёсывать. Временами на неё находило: это напоминало приступы, – она швыряла в кухне дрова или железные сковородки, затем выбегала на улицу и, рыдая, падала в траву. В такие дни она никого к себе не подпускала, даже своего отца или домашних кошек, к которым обычно относилась, как к детям, нянчилась с ними и кормила с рук.

Ночью, после окончания всех работ, Миддир обычно рассказывал Перрину легенды и предания, связанные с Керуном, и это не была просто болтовня или занимательные истории. Обычно Миддир обсуждал какой-то вопрос, затем спрашивал Перрина о том, что тот запомнил, и терпеливо поправлял полного энтузиазма ученика, пока Перрин не запоминал все детали. Временами они занимались самим святилищем, чистили и мыли каменный алтарь, смазывали маслом и полировали деревянную статую бога. Хотя Миддир рассказывал Перрину об истории храма, тут он по большей части сохранял тайну, передавая только те подробности, которые может знать человек, не прошедший посвящение.

Когда первая пшеница заблестела золотом на полях, Перрин понял, что не хочет уезжать отсюда. Однако он был также уверен: его присутствие вскоре всем надоест, просто потому, что рано или поздно всегда наступало время, когда его больше не хотели видеть – даже близкие родственники. Однажды прохладным вечером они с Миддиром сидели за круглым столом, рядом с очагом в кухне, и обсуждали, как Керун родился в дикой пуще, и как олениха выкормила его своим молоком. Рядом сидела Кейта, перебирая горох, а шесть кошек расположились у её ног. Рыжий кот любил спать, положив голову прямо ей на ступни. Она всегда хмурилась, когда работала. Её волосы, как обычно, были спутаны, но чисто вымыты, и блестели в свете огня. Дождавшись паузы в разговоре, Перрин наконец собрался с духом.

– Э-э, – пробормотал он. – Я тут кое-что собирался сказать… М-м, я вёл себя достаточно бесцеремонно, вовсю пользуясь вашим гостеприимством. Пора мне, э-э, снова тронуться в путь…

Кейта подняла голову с воплем, от которого разбежались все кошки.

– Ну, я же не могу оставаться здесь вечно, – сказал Перрин, чувствуя, что готов расплакаться. – Не могу объедать вас, и все такое.

Она бросила миску с горохом через комнату, вскочила на ноги, снова закричала и выбежала вон.

– У меня сложилось такое впечатление, что она хочет, чтобы ты остался, – потирая щеку мозолистой ладонью, заметил Миддир. – Боюсь, парень, это я тебя использую, а не ты нас. Кейта – моя единственная дочь, и я никогда не видел её такой спокойной и счастливой, как на протяжении последних нескольких недель. Что до меня, так можешь оставаться, сколько хочешь. А лучше бы – навсегда.

– Правда?

– Правда. Кто будет жрецом, когда я умру? Ты – единственный человек из всех, кого я встречал, желающий служить Керуну.

– О, – Перрин задумался на мгновение. – Спасибо. Я очень хочу остаться. На самом деле. Э-э…

Он посмотрел вниз и увидел, что на него гневно глядят возмущённые кошки.

– Мне лучше взглянуть, куда пошла Кейта, – сказал Перрин. – Я не хочу, чтобы она убежала.

Радуясь, что может остаться, он выбежал в ночь. Светила полная луна, омывая все вокруг серебряным светом. Хотя двор фермы был погружён в тишину, дверь амбара оказалась открыта, и Перрин мог догадаться, где скрывается Кейта, потому что, как и он сам, она находила общество лошадей успокаивающим. Кейта лежала на копне сена, вытянувшись во весь рост, и рыдала в темноте. Когда Перрин сел рядом с ней, она подняла голову и зашипела на него.

– Э, ну, я все-таки не уеду, ты знаешь?..

Она прекратила рыдать.

– Никогда?

– Никогда.

Через окно внутрь падал лунный луч, и в нем Перрин видел длинные спутавшиеся волосы Кейты, которые в этом свете казались бледно-золотистыми; они окутывали девушку, как одеяло. Он слегка погладил их, затем, начав у талии, выбрал особенно запутавшуюся прядь и стал разбирать её пальцами. Вначале Кейта лежала неподвижно и напряжённо, затем медленно расслабилась, когда со временем он добрался до шеи и высвободил каждый длинный волосок. Когда Перрин принялся за следующую прядку, Кейта придвинулась поближе к нему, а когда он вошёл в ритм работы, она придвинулась ещё ближе. Внезапно он понял, что выполняет какой-то ритуал… нечто наполовину забытое, восходящее к самым глубинам его души. Кейта расслабленно потянулась и тёрлась о него все время, пока он работал, словно тоже это ощущала. Хотя спина начала болеть, поскольку потребовалось несколько часов, чтобы привести в порядок эту гриву, Перрин ни разу даже не подумал остановиться.

Наконец он смог расчесать её волосы пальцами, не встречая никаких препятствий, кроме случайных соломинок. Затем Кейта села, улыбнулась, положила руки ему на плечи и стала гладить его, как кошку. Тепло этой улыбки было таким ощутимым, что Перрин почувствовал, словно они сидят не в лунном свете, а на солнце.

– Э-э, наверное, нам лучше пожениться, а? Сперва, я имею виду. Э-э, ведь твой отец – все-таки жрец, ну и все такое…

Кейта вскочила и дала ему пощёчину, но она смеялась, когда выбегала во двор. Когда Перрин последовал за ней, то удивился, почему никогда раньше не замечал, как она красива.

Хотя деревенские посмеивались насчёт того, каким ловкачом оказался Миддир, подыскав разом мужа для своей полоумной дочки и себе ученика, сам Перрин знал, что Керун наконец услышал его молитвы и привёл странника домой.

В северо-западном Кантрейе, на берегах реки Кан находится небольшой городок Брин Торейдик, который получил название от странной горы, поднимающейся прямо посреди равнины, примерно в двух милях к югу от города. У покрытой травой насыпи находится провал – глубокая расщелина, такая прямая и гладкая, словно гигант прорубил её мечом. Если ехать верхом в ту сторону, то горожане расскажут: мол, это злой демон однажды построил себе дан на горе и начал войну против богов, пока Бел не сразил его молнией. Через этот пролом демон отправился назад, в третий круг ада. А расселина может увести вас в Иные Земли – если только у вас хватит смелости, чтобы туда отправиться. Но даже после того, как демон давно провалился в ад, странные вещи продолжают происходить на скалистой вершине. По крайней мере, так говорят. Голубые огни пляшут в лунном свете, звучат какие-то вопли, скрипы и удары в ночи…

Поскольку Джилл всегда предполагала, что Невин любит жить среди простых людей, то не удивилась, когда он сказал, что у него там дом.

– Точнее, совсем рядом с деревней, – сообщил Невин. – Для нашей работы нужно уединение. Ты все увидишь сама… Я не был дома пятнадцать лет, но послал вперёд дикий народец, чтобы они там проветрили, и все такое. Интересно, как они поработали?

Они выяснили это жарким летним днём, когда наконец прибыли на место. Под чистым, безветренным небом стояла поросшая клевером гора, похожая на мрачного старого гиганта, превратившегося в камень, а пролом был как шрам, полученный в битве. Когда они приблизились, Джилл увидела Диких, собравшихся в расщелине. Её лошадь пританцовывала и дрожала, пока Невин не успокоил её несколькими ласковыми словами.

– Нам придётся вести лошадей в поводу, – заметил он. – Слишком круто, чтобы ехать верхом.

– Вот как? И ты тут живёшь?

– Жил пятнадцать лет назад. Признаюсь, рад снова увидеть это место.

Пролом составлял примерно шесть футов в ширину, и одна его сторона была просто природной стеной из земли и сорняков. Однако другая оказалась каменной, сделанной из массивных блоков, и там имелась деревянная дверь с большим железным кольцом посередине. Дикие вышли встретить их, сильфы собирались в воздухе, гномы с костлявыми лицами и длинными руками, приплясывая, сгрудились вокруг Невина, как дети, которые приветствуют вернувшегося домой отца. Голубой домовой, с пастью, полной острых зубов, материализовался на плече Джилл, затем так сильно потянул её за волосы, что ей стало больно. Взвизгнув, Джилл отогнала его.