Затем она поспешила прочь, оставив его удивлённо смотрящим ей вслед, и нырнула в покои Невина. Старик стоял у открытого окна, и она с большим удивлением обнаружила, что небо на востоке уже сереет. Занимался рассвет.

– Невин, я должна отсюда уехать. Мы можем прямо сейчас упаковать вещи и тронуться в путь?

– Конечно. Моя бедная Джилл, я…

– О, не надо меня жалеть! Я не могу этого вынести и не заслуживаю этого. Я солгала ему, Невин. Я сказала ему, что бесплодна и поэтому не могу выйти за него замуж.

– Несомненно, ему требуется какая-то причина… та, которую он может понять.

– Но ложь – это ужасный способ начинать новую жизнь.

– И все же есть ложь, а есть бальзам для души…

Восходящее солнце уже окрашивало золотом горизонт, к тому времени, как Джилл и Невин оседлали во дворе лошадей. Из казармы вышел Каллин и присоединился к ним. Он бросил взгляд на нагруженного мула, затем с пониманием кивнул.

– Ты не выходишь замуж за Родри. – Это не было вопросом.

– Нет, папа. Я просто не могу. Это двеомер.

– А-а.

Каллин обвёл взглядом двор, посмотрел на камни, которыми он был вымощен, затем повернулся и бросил взгляд на конюшни.

– Я провожу вас. Подождите, я возьму своего коня.

Когда отец отошёл, Джилл также поняла, что она и его оставляет тоже, причём безвозвратно. Мгновение она колебалась, затем заметила, как Невин наблюдает за ней.

– Ты была права, – сказал он. – Чем раньше мы уедем, тем лучше.

Они направились по дороге, ведущей на юг от Белглеафа, к побережью, а затем прямиком в дан Дэверри. Солнце становилось все горячее, словно обещая скорое лето. Когда примерно через час Каллин остановил коня на дороге и объявил, что поворачивает обратно, Невин отъехал немного вперёд, чтобы оставить их вдвоём. Каллин завёл Джилл на боковую дорожку, в яблоневый сад, где ветки, густо усыпанные цветами, свисали над побелённой каменной оградой, и потому казалось, что Джилл с отцом сидят в сёдлах среди облаков.

– Ну что ж, моя милая, ты выбрала странную дорогу.

– Она сама выбрала меня, папа. Очень-очень давно.

Каллин согласно кивнул, его глаза смотрели вдаль, он что-то обдумывал. Сквозь благоуханный туман проникало солнце.

– И все же эта дорога лучше, чем моя, – сказал наконец Каллин и поднялся в стременах, чтобы ухватить ветку и отломить несколько яблоневых цветков. – Хочешь?

Он разделил веточку напополам и вручил ей часть, затем заткнул свою за ухо и засмеялся, при виде удивления на её лице.

– Судьба воина подобна этим цветам, Джилл. Как и они, мы великолепны весной, но очень скоро дорога заканчивается, черт побери. Я был достаточно удачлив, чтобы увидеть лето, но немногим из нас так везёт. Думай об этом, когда будешь вспоминать меня.

– Хорошо, отец. Обещаю.

Он посмотрел, как Джилл закладывает веточку за ухо, затем повернулся и уехал, не произнеся больше ни слова. Её глаза были полны слез, но она вытерла их с мыслью: как странно, что в последний раз она видит отца с цветами в волосах…

Родри возвращался домой в Аберуин в день, казалось, нарочно созданный богами для торжества: светило яркое солнце, но было достаточно прохладно, дул мягкий весенний ветерок, от которого развевались знамёна и конские гривы. Везде вдоль дороги зеленела трава и озимая пшеница, на деревьях появились молодые листья. Крестьяне и лорды выстроились вдоль дороги, приветствуя всадников, и махали своему новому господину, когда процессия проезжала мимо. Когда они добрались до городских ворот, то обнаружили, что там собралась целая толпа. Городские стены также были усыпаны людьми, и все они приветственно кричали. Когда процессия пробиралась по петляющим улицам, женщины бросали цветы, а маленькие дети бежали за всадниками.

– Похоже, они рады видеть вас, ваша светлость, – заметил Каллин.

– Несомненно. – Родри улыбнулся ему. – Ведь моё возвращение означает, что войны не будет. Они бы приветствовали любого демона, если бы он имел неоспоримые права на рин.

Судя по лёгкой и ироничной улыбке Каллина, Родри знал, что капитан с ним согласен.

У массивных дверей дана стояла леди Ловиан в клетчатых одеждах Аберуина и ждала сына, но её накидка была сшита из коричневой и красной клетки, чтобы напомнить: Ловиан является не только регентшей, но и правительницей собственных владений. Она также пристегнула церемониальный меч гвербретов, перебросив перевязь через плечо, поскольку была слишком маленького роста, чтобы изящно носить оружие на поясе. Когда Родри спешился, Ловиан вышла вперёд, чтобы встретить его. Золотая рукоятка поблёскивала в свете солнца, а драгоценные камни отбрасывали лучи на её лицо.

– Меня здесь ждут, госпожа? – спросил Родри.

– Всегда, мой господин. И все это по праву твоё, – широким жестом Ловиан обнажила меч и протянула его сыну рукояткой вперёд. – Я рада приветствовать тебя дома.

Толпа восторженно загомонила, когда Родри взял у матери меч и поднял над головой так, чтобы все могли его видеть. Каллин шагнул вперёд и ловко вынул собственный клинок Родри, чтобы освободить ножны; затем, когда Родри с Ловиан вошли в дан, встал за спиной гвербрета. Вдоль их пути выстроились слуги и воины, и все они приветствовали вернувшихся и махали Родри, и по обеим сторонам ворот на ветру дрожали знамёна с драконом, словно тоже встречали наследника. Внутри их ожидала миловидная темноволосая женщина, придерживая за плечи красивую маленькую девочку, умытую, причёсанную и одетую как взрослая дама благородного происхождения.

– Это моя жена, ваша светлость, – сообщил Каллин. – И ваша дочь.

Судя по тому, как за ним наблюдала толпа, Родри знал: они ожидают какого-то значительного жеста. Простое признание отцовства для такого случая не подойдёт. Он склонился перед ребёнком, чьи широко распахнутые лиловые глаза насторожённо изучали его. Вокруг неё собралась толпа гномов и духов, а в воздухе витала пара сильфов. От Родды исходило нечто дикое и необузданное; увидеть её было все равно, что войти в лесную чащу.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Родри.

– Мой папа.

– Правильно.

«Боги, – думал он. – Кого же я породил? Она куда больше эльф, чем я сам!»

– Хочешь сидеть за одним столом вместе со мной?

– Хочу.

Когда он протянул руки, девочка позволила ему поднять себя; у ног Родри. плясали гномы, когда он нёс её через большой зал.

Из-за всех этих пышных церемоний Ловиан в тот день не представилось возможности поговорить с Родри с глазу на глаз. Вначале все находившиеся в услужении лица благородного происхождения должны были поприветствовать вернувшегося домой Майлвада, затем появились его вассалы, чтобы произнести клятвы верности, после чего начался грандиозный пир, который продолжался далеко за полночь. Ловиан отправилась спать задолго до его окончания и, спускаясь вниз из спальни на следующее утро, она ожидала найти большой зал пустым, но Родри все ещё сидел во главе стола для почётных гостей, пил эль и смотрел на огонь в очаге.

– Ваша светлость рано встали, – заметила Ловиан.

– Мне никогда не требовалось много сна, – он поднялся и сделал ей полупоклон. – Садись, мама. Я должен тебя за многое поблагодарить.

Слуга принёс ей обычную утреннюю миску с тёплым молоком и мёдом, корзиночку со свежим хлебом и масло. Родри взял хлеб и принялся за еду, пока они обсуждали текущие дела рина, весенние налоги и проблемы враждующих лордов, которым может потребоваться его суждение. Её удивило то, с какой серьёзностью слушал сын. Он то и дело просил объяснить какие-то детали или рекомендовать кого-то из советников, чтобы рассказали ему все поподробнее. Наконец Родри улыбнулся матери.

– Уверен, ты сейчас думаешь: боги, как он изменился!

– Да, ты изменился. Я не видела тебя три года.

– Помнишь, мама, ты сказала мне, что меня воспитывали не для того, чтобы править? Ты была права, и теперь я тоже это знаю. Впереди меня ждёт большая работа, но я обещаю тебе, что займусь ею должным образом.