– Вы полагаете, что несчастный мистер Мейси умер именно так?

– Повреждения скелета определенно указывают на использование тисков, – уверенно сказал Ньютон.

Он достал нож мистера Осборна, все еще остававшийся при нем, и соскреб что-то с кандалов на листок бумаги, который показал мне.

– Если не ошибаюсь, это засохшая кровь. Позже мы изучим ее под микроскопом.

– У вас есть микроскоп? Мне никогда не доводилось в него заглядывать, – признался я.

– Тогда вам можно позавидовать. Первый раз это производит захватывающее впечатление.

– Если вы правы и это кровь, – сказал я, – то Джордж Мейси не пожелал добровольно рассказать им то, что знал, в противном случае они не стали бы прибегать к таким жестоким пыткам.

– Работники Монетного двора всегда владеют какими-нибудь тайнами, – сказал Ньютон, – хотя я не сомневаюсь, что любой, в том числе и Мейси, охотно бы выдал их за несколько гиней. Нет, здесь невольно напрашивается предположение, что Мейси мучили ради получения сведений, которыми он не располагал, иначе чудовищная боль заставила бы его рассказать все гораздо раньше и он не получил бы смертельных повреждений.

– Какой ужас, – глухо проговорил я.– Когда тебя пытают из-за информации, которой ты обладаешь, это страшно. Но если тебе нечего рассказать твоим мучителям…

– Ваш инстинкт самосохранения приводит в изумление, – заметил Ньютон, складывая листок с засохшей кровью, и холодно улыбнулся мне.– Это убеждает меня, что не стоит рисковать здоровьем и болтать о том, что мы узнали. Человек, убивший Джорджа Мейси, перережет нам горло с такой же легкостью, с какой другие нарезают огурец. Ладно, нам пора уходить отсюда, чтобы никто не заметил нашего интереса к этому механизму.

Мы вышли наружу, и Ньютон объявил, что хочет зайти в мой дом, чтобы воспользоваться микроскопом, который поможет нам продолжить расследование. Но у входа в домик мы встретили мистера Кеннеди, еще одного информатора Ньютона, а также двух джентльменов, которых я не знал.

Мистер Кеннеди производил отталкивающее впечатление из-за фальшивого серебряного носа, заменявшего у него этот полезный орган. Он утверждал, будто потерял нос из-за несчастного случая во время работы на прессе; но ходили слухи, что несчастный случай произошел из-за того, что он сунул нос в вагину шлюхе. Эта черта придавала внешности мистера Кеннеди разбойничий вид, что позволяло ему отираться среди самых отпетых мерзавцев Лондона. Получив шиллинг от одного из джентльменов за то, что привел их к Ньютону, он ушел, предоставив им самим назвать свои имена. Заговорил тот из двоих, что был выше, старше и выглядел не таким щеголем.

– Сэр, – сказал он и изящно поклонился, – для нас большая честь встретиться с вами. Позвольте мне представиться. Меня зовут Кристофер Лав. Возможно, вы читали мою работу по преподаванию химии в Лейденском университете?

– К сожалению, не имел удовольствия.

Голос Ньютона звучал мрачно, потому что, занимаясь делами Монетного двора, он ненавидел отвлекаться на встречи с поклонниками своего научного гения.

– Неважно, – сказал доктор Лав.– Это граф Гаэтано из Италии, в своей стране он широко известен как философ и добился огромных успехов в тайном искусстве.

Граф, разнаряженный в напудренные шелка и украсивший свою шляпу самым большим пером, какое мне только доводилось видеть, выглядел довольно странно рядом со своим спутником, одетым в простой черный костюм. По моим представлениям, ему было около пятидесяти лет. Его поклон показался мне слишком витиеватым, словно у ирландского актера; когда же он заговорил с моим наставником, меня возмутил его невероятно высокомерный тон, а чудовищный акцент показался тошнотворным.

– Сэр, я буду чрезвычайно польщен, если вы согласитесь пожаловать ко мне на обед. В любое удобное для вас время. Исключительно.

– Я ценю честь, которую вы мне оказываете, граф, – ответил Ньютон, – однако должен сказать, что я принимаю очень мало приглашений.

– Граф прекрасно понимает, что вы очень занятой человек, – вмешался доктор Лав.

– Исключительно.

– И тем не менее ему кажется, что у него есть кое-что, могущее представлять для вас научный интерес.

– Исключительно.

С этими словами доктор Лав вынул из куска бархата унцию золота и протянул Ньютону.

– У меня на глазах, – пояснил доктор Лав, – граф использовал раствор собственного изобретения, чтобы превратить кусок ничем не примечательного свинца в этот золотой слиток.

Ньютон взволнованно посмотрел на слиток.

– Я немедленно отнес его к золотых дел мастеру, – продолжал доктор Лав, – который заявил, что это самое чистое золото, какое ему когда-либо доводилось видеть.

– Да уж, – пробормотал Ньютон, взвешивая слиток на ладони и даже не стараясь скрыть возбуждение.

– Кто лучше доктора Ньютона, смотрителя Королевского Монетного двора и величайшего ученого Англии, сможет проверить качество этого золота? И если вы убедитесь в том, что оно настоящее, вам, вероятно, будет интересно собственными глазами увидеть процесс перехода одного вещества в другое.

– Исключительно, – ответил Ньютон.

Договорившись о времени демонстрации, нам удалось наконец убедить двух алхимиков оставить нас, и мы смогли войти в дом, где Ньютон протянул мне золотой слиток.

– Действительно очень похоже на настоящее золото, – сказал я.– Мне бы хотелось посмотреть, как он это делает. Если такое возможно.

– У нас сейчас полно других дел.

Отыскав микроскоп, Ньютон поставил его на стол около окна, а рядом установил зеркало и свечу, чтобы лучше осветить образец.

– Попробуйте отыскать книгу мистера Левенгука9, – велел он мне, высыпая на стеклышко то, что ему удалось соскоблить с тисков.– Или «Микрографию» Хука.

Однако мне не удалось отыскать ни ту, ни другую книгу.

– Не имеет значения, – сказал Ньютон.

Вытащив из лацкана булавку, он проколол собственный палец, на котором появилась капелька крови. Он приложил палец к другому стеклышку, сравнил их и предложил мне посмотреть.

Постепенно мне удалось разглядеть тусклую, увеличенную во много раз картинку, которая, по словам Ньютона, являлась изображением его крови. Ничего более замечательного я никогда в своей жизни не видел. Кровь из пальца Ньютона казалась почти живой.

– Да ведь она состоит из тысяч мельчайших частичек, сэр! – сказал я.– Но не все из них красного цвета. И они плавают в жидкости, которая кажется прозрачной. Словно я заглядываю в пруд в солнечный летний день.

Ньютон кивнул и пояснил:

– Эти крошечные частички называются клетками. Считается, что они есть во всей живой материи.

– Я даже подумать не мог, что в человеке живут такие маленькие частички. Теперь, при ближайшем рассмотрении, человеческая жизнь почему-то не кажется мне такой загадочной. Словно мы сами не больше того, что плавает в деревенской луже.

Ньютон рассмеялся.

– Думаю, мы немного сложнее, – проговорил он.– Но прошу вас сказать мне, что вы думаете по поводу образца, который мы взяли с тисков?

– Вне всякого сомнения, он точно такой же, сэр. Однако я не вижу никакого движения. Словно жизнь, наполнявшая пруд, ушла.

– Совершенно верно.

– Значит, это кровь, – сказал я.– И что же мы будем делать дальше?

– Делать? Ничего, разумеется. Я немного подумаю в спокойной обстановке над тем, что нам удалось узнать, и попытаюсь найти объяснение. А до тех пор забудьте о нашем открытии, иначе, размышляя о нем, вы, не дай бог, невольно проговоритесь, кому не следует.

Ньютон исследовал слиток золота и убедился в правильности своего первоначального вывода, что это действительно золото. Через три дня я сопровождал его в дом доктора Лава в Сохо, где граф Гаэтано встретил известие о выводах Ньютона со скромной улыбкой и несколько раз даже смущенно пожал плечами, словно ни секунды не сомневался, что демонстрация его открытия дело решенное и Ньютон уже поздравляет его с успехом. В столовой был накрыт великолепный обед, но, прежде чем мы успели положить в рот хотя бы кусочек изысканных яств, Ньютон, который заскучал от разговора двух философов, посмотрел на часы и объявил, что он желает посмотреть, как граф превращает свинец в золото.