Однако обмануть Синод с помощью подложной грамоты послам было довольно трудно. Во-первых, патриаршая канцелярия располагала точными данными о том, что на митрополию в Москве назначен Михаил, а не Пимен. Во-вторых, похороны Митяя в Галате не могли остаться тайной для Константинополя. В-третьих, в приемной у патриарха послы столкнулись лицом к лицу с прибывшим из Киева Киприаном, доказывавшим свое исключительное право на митрополичий стол»[172].

Дело решили деньги, причем не столько привезенные из Москвы, сколько занятые Пименом у генуэзских купцов в Константинополе. Новый патриарх Нил и священный собор поставили Пимена митрополитом всея Руси, а Киприана — митрополитом Малой Руси и Литвы, причем, в случае смерти Киприана его митрополия должна перейти к Пимену.

Но 17 августа 1380 г. великий князь Дмитрий еще не знал ни о гибели Митяя, ни о поставлении Пимена на русскую митрополию. Наоборот, он ждал со дня на день появления своего любимца Митяя, утвержденного константинопольским патриархом. Сергия Радонежского князь наоборот считал своим врагом и не мог простить ему ни неприятие Митяя, ни защиту владыки Дионисия.

Конфликт между игуменом и великим князем имеет и документальные подтверждения. Так, известно, что Сергий не участвовал в крещении сыновей великого князя Семена и Андрея, родившихся, соответственно, в 1379 г. и в 1382 г, зато вместе с Кип-рианом крестил родившегося летом 1381 г. у Владимира Андреевича Серпуховского сына Ивана.

Примирение игумена и великого князя состоялось только около 1385 г., когда Сергий урегулировал конфликт с рязанским князем Олегом.

А вот перед Куликовской битвой великий князь Дмитрий обратился за благословением к митрополичьему местоблюстителю коломенскому епископу Герасиму. Да, кстати, и чисто технически почти невозможно за два дня съездить от Оки до Радонежа, благо, тогда не было ни железных дорог, ни автомобилей.

Как писал Андрей Петров, «в рассказе "О побеждении татаръ и иже на Дубенке о монастыри" в Житии Сергия нет даже упоминаний ни о "Мамаевом побоище", ни о "Донскомъ бою"»[173].

20 августа русское войско во главе с великим князем Дмитрием выступило из Коломны. Вскоре оно достигло устья Лопасни, то есть вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Затем последовала переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли.

После переправы через Оку Дмитрий получил весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя». Русское командование тогда, вероятно, приняло решение идти навстречу Мамаю к верховьям Дона.

Впереди русского войска шла конница, а пехота сильно отставала. В статье Александра Быкова и Ольги Кузьминой «Олег Рязанский» приводится достаточно убедительное доказательство того, что Олег Рязанский пассивно оказывал помощь Дмитрию Ивановичу. Он еще в июле—августе мог перебить московских сторожей, ездивших через его княжество следить за Мамаем. После переправы через Оку русское войско шло частями, и Олег мог атаковать отдельные отряды, например, отставшую пехоту, которую вел Тимофей Васильевич Вельяминов.

Тем не менее СМ. Соловьев изволил написать: «Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали так: "Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места или в Великий Новгород или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами, с его согласия, разделим Московское княжество на две части — одну к Вильне, а другую к Рязани, и возьмем на них ярлыки и для потомства нашего"»[174].

При этом Соловьев так и не уточнил, кто это «говорит». Может, ему во сне явился сам Дмитрий Иванович и поведал сию тайну?

На самом же деле у наших историков не было и нет достоверных данных о походе и намерениях Ягайло. Литовский князь действительно шел к Дону, но не через находившуюся под его властью Северскую землю, а через владения союзников Дмитрия Ивановича — черниговских князей. Надо ли говорить, что если бы Ягайло шел с намерением атаковать Дмитрия Московского, то через враждебные территории литовское войско шло бы с боями.

Кстати, мы говорим «литовское войско», но оно более чем на 90% состояло из православных русских бояр и ратников, а этнические литовцы не составляли в нем и 5%. Приказы в «литовском войске» отдавались на русском языке. Да и сам Ягайло к 1380 г. был православным и носил православное имя Яков. Его отец великий князь литовский Ольгерд был двоеверцем, то есть формально он был православным (православное имя Александр), но когда умер в 1377 г., ему устроили пышные языческие похороны. Матерью Ягайло-Якова и второй женой Ольгер-да была Мария, дочь великого князя тверского Александра Михайловича. Замечу, что и бабка Ягайлова также была русской княжной Рюриковной.

Победа Мамая и разгром Москвы вряд ли устраивали Ягайло, ему было гораздо важнее использовать сложившуюся ситуацию для укрепления своего влияния в землях бассейна верхней Оки. В «Летописной повести» говорится, что литовцы «не поспеша... на срок за малым, за едино днище или менши», то есть находились на расстоянии одного дневного перехода от места сражения. А по «Сказанию о Мамаевом побоище» выходит, что Ягайло дошел до Одоева, находившегося в 140 км от Дона, и, узнав о выступлении войска Дмитрия Ивановича к Дону, «пребысть ту оттоле неподвижным». Очевидно, Ягайло просто хотел защитить свои земли от татар. И тогда, и позже татарские ханы часто шли на Русь, а потом сворачивали и нападали на Литву, и наоборот.

Тем не менее Соловьев сделал хорошую и добросовестную выжимку о Куликовской битве из вышеупомянутых источников. Поэтому я и приведу ее с небольшими сокращениями.

6 сентября 1380 г. русские войска достигли Дона. «Тут приспела грамота от преподобного игумена Сергия, благословение от святого старца идти на татар; «чтоб еси, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица», — писал Сергий. Устроили полки, начали думать; одни говорили: «Ступай, князь, за Дон», а другие: «Не ходи, потому что врагов много, не одни татары, но и литва и рязанцы». Дмитрий принял первое мнение и велел мостить мосты и искать броду; в ночь 7-го сентября начало переправляться войско за Дон; утром на другой день, 8 сентября, на солнечном восходе был густой туман, и когда в третьем часу просветлело, то русские полки строились уже за Доном, при устье Непрядвы. Часу в двенадцатом начали показываться татары; они спускались с холма на широкое поле Куликово; русские также сошли с холма, и сторожевые полки начали битву, какой еще никогда не бывало прежде на Руси: говорят, что кровь лилась, как вода, на пространстве десяти верст, лошади не могли ступать по трупам, ратники гибли под конскими копытами, задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала, как скошенное сено, и татары начали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские полки под начальством князя Владимира Андреевича и известного уже нам воеводы московского, Димитрия Михайловича Волынского-Боброка. Владимир, видя поражение русских, начал говорить Волынскому: «Долго ль нам здесь стоять, какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки мертвы лежат». Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что ветер дует прямо в лицо русским. Но через несколько времени ветер переменился: «Теперь пора!» — сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось на татар. Это появление свежих сил на стороне русских решило участь битвы: Мамай, стоявший на холме с пятью знатнейшими князьями и смотревший оттуда на сражение, увидал, что победа склонилась на сторону русских, и обратился в бегство; русские гнали татар до реки Мечи и овладели всем их станом.