Но вернемся к Руссо, в его главному шедевру — "Исповеди", где предельно откровенно обнажены все его увлечения, все пороки. Книга не была опубликована при его жизни. Руссо оставил её в трех рукописях, хранящихся в трех библиотеках согласно его завещанию: города Невшатель, французского парламента и Женевы. Именно последний (полный) вариант публикуется сегодня во всех странах.
Жан-Жак родился 28 июня 1712 года (следовательно недавно исполнилось 285 лет со дня его рождения). Через неделю после родов умерла его мать Сюзанна Бернар, дочь пастора. Ребенка воспитывала сначала тетушка, мадам Гонсерье. Когда ему исполнилось 10 лет, его отец, часовых дел мастер, Исаак Руссо ранил шпагой в щеку некоего капитана Готье и немедленно бежал из Женевы, после чего женился вторично. А мальчик стал, можно сказать, полным сиротой. Его поместили в пансион к пастору Ламберсье. Началась новая страница жизни.
Надо сказать, в то время было принято сечь детей без разбора! И именно порка сразу же выявила в Жан-Жаке мазохиста, флагеллянта, он стал желать снова и снова испытать это наказание, доставлявшее ему через боль и стыд неописуемое удовольствие. Гораздо позже Руссо признавался: "безумие в соединении с моей прирожденной робостью сделало меня очень непредприимчивым по отношению к женщинам из-за того, что я не смел все сказать и не мог все сделать, так как наслаждение, для которого другое являлось бы только заключительным аккордом, не мог я взять насильно, как бы ни желал его, и не могла та, от которой зависело доставить мне его, отгадать, чего я хочу. Так я проводил мою жизнь, мучаясь желаниями, но храня молчание возле тех, кого любил страстно. Я не смел откровенно признаться в своих желаниях и обманывал их отношениями, напоминавшими мне мои вкусы. Стоять на коленях перед властной возлюбленной, повиноваться её приказаниям, молить её о прощении — все это для меня было большим наслаждением и чем более мое необузданное воображение зажигало во мне всю кровь, тем более я имел вид трепещущего влюбленного. Понятно, такой способ ухаживания не ведет к быстрым успехам и не представляет особой опасности для добродетелей любимого предмета. Таким образом я редко обладал женщинами, но тем не менее наслаждался по-своему, то есть в воображении, очень сильно".
Первые его любовные опыты были, как уже понятно, не очень удачными. И вот в 16 лет Жан-Жака отдали под покровительство 29-летней пансионерки сардинского короля, баронессы Луизы Элеоноры де Варанс, сыгравшей в жизни Руссо весьма значительную роль. Кстати, по её настоянию Жан-Жак сменил вероисповедание — из кальвиниста обратился в католичество. Впрочем, возможно вынудил его к этому банальный голод. А госпожа Варанс вышла замуж в 14 лет и, прожив с мужем тринадцать лет, сменив кучу любовников, покинула надоевшего супруга, захватив с собой впрочем все свои наряды, столовое серебро, драгоценности и самого преданного из слуг — Клода Ане, садовника и любовника по совместительству.
Дни летели за днями, месяцы за месяцами. Разные женщины встречались Руссо на жизненном пути, но страх по-прежнему сковывал его, зато как роскошно обладал он ими в своем воображении. Пока мадам де Варанс, его "мамочка" не научила его любви (как и многому другому, в её доме, кстати, оказалась весьма неплохая по тому времени библиотека, где Жан-Жак ознакомился с сочинениями Монтеня, Вольтера, Ларошфуко и Лабрюйера, П. Бейля, Лейбница, Декарта и Локка). Мадам рассчитывала таким нехитрым способом удержать его около себя. На границе 1733-34 г. г., когда "мамочке" было 35 лет, а "малышу" — 21.
"Мамочка", по словам Жен-Жака, "могла бы жить с двумя десятками мужчин хоть каждый день, чувствуя не больше угрызения, чем желания".
Господи, как же он страшился и не хотел близости е мадам де Варанс! Он давно привык смотреть на себя, как на её сына, и вот она сама загодя назначила ему день соития. Вот что пишет Руссо о своих переживаниях: "Мне хотелось сказать ей: нет, мамочка, не надо этого. Я и без этого отвечаю вам за себя. Но я не смел этого сделать, во-первых потому, что такие вещи не говорятся, а во-вторых потому, что в глубине сердца я чувствовал, что это не так, и что на самом деле только женщина могла меня оберечь от других женщин и спасти меня от искушений. Не желая обладать ею, я был очень доволен, что она избавит меня от желания обладать другими: настолько я дорожил ею и смотрел на все, что могло отвлечь меня от неё как на несчастье".
И вот настал этот одновременно пугающий и желанный день. "В первый раз я очутился в объятиях женщины — и женщины, которую я обожал. Был ли я счастлив?.. Нет: я испытывал наслаждение. Не знаю, какая непобедимая печаль отравляла мне его очарование. Мне казалось, что я совершил кровосмешение. Два или три раза, с восторгом сжимая её в объятиях своих, я орошал её грудь слезами. Что касается её, то она не выражала ни печали, ни восторга: она была ласкова и спокойна, так как она по натуре совсем не была чувственна и не искала сладострастных наслаждений, то и не знала связанных с ними радостей и угрызений".
Действительно, мадам де Варанс тоже жертва окружающей срееды, развращенная с раннего детства и жившая в развращенном веке (впрочем, все времена развращенные, не правда ли!) Тогда для любимого любовника всё считалось законной добычей: выгодные места службы, военные чины, ордена, поместья. Многие знатные господа того времени жили за счет своих любовниц и без брезгливости делили их с другими вельможами, а подчас и слугами. Что уж тут выдрючиваться разночинцу Руссо! И он делил "мамочку" с Клодом Ане, не особенно задумываясь над правилами морали и нравственности. Вирочем, через три месяца Клод Ане умер от воспаления легких, когда собирал растения в Альпах для своего гербария. К Жан-Жаку в наследство тут же перешли и его имущество, и его должность.
Но уже через год природа взяла свое, Жан-Жак затеял на стороне, в Лионе, куда он время от времени наезжал для развлечений, маленький роман. Он как-то углядел в реке Сона аппетитную наяду, мадемуазель Лабюссиер и с тех пор стал засыпать её пламенными письмами. Они встречались, но, видимо, достаточно платонически.
А от мадам де Варанс Руссо просто непросто утомился, устал. Он признается в этом с циничной откровенностью: "Пословица говорит — от меча ножны протираются. В этом вся моя история. В моих страстях вся моя жизнь, но они же меня и убивают. Какие страсти, спросят меня?.. Пустячные… самые пустые вещи в мире, но волновавшие меня, как будто дело шло об обладании Еленой или троном вселенной… Прежде всего, женщины. Когда я обладал женщиной, чувственность моя успокаивалась, но сердце — не успокаивалось никогда. Потребность любви пожирала меня посреди наслаждений. У меня была нежная мать, дорогой друг — а мне была нужна любовница. Я представлял её себе на месте той: я создавал её в воображении на тысячу ладов, чтобы обмануть себя самого… Итак, я пылал любовью — без предмета любви, а это истощает веего больше".
Руссо ослабел физически, изнемог, и мадам де Варанс быстро подыскала ему на замену крепкого юношу по фамилии Винценрод. а Жан-Жаку приказала ехать в Монпелье, учиться медицине. По пути, прямо в почтовом дилижансе Руссо познакомился с попутчицей, госпожой де Ларнаж, немолодой и некрасивой, имевшей взрослую дочь, но она. все равно показалась ему на безрыбьи умной и очаровательной. Они быстро сошлись и хотя Жан-Жак "не любил её той любовью, которой любил мадам де Варанс, но обладал ею в сто раз полнее". Кстати, Руссо выдал себя за мистера Дуддинга, якобинца.
Три дня они провели в Монтелимаре, но "дорожные увлечения долго продолжаться не могут". Госпоже де Ларнаж на прощанье отдала ему половину своих денег.
Приехал Руссо в Монпелье и показался сам себе заживо похороненным. Он пишет "мамочке", что жизнь плачевна: вино слишком тяжелое, нет ни телятины, ни масла. Едят только скверную баранину и морскую рыбу в огромном количестве, к тому же приготовленную на вонючем прованском масле. Вот таким стал сибаритом бывший воришка и бродяжка! Женщины здесь ему тоже не нравятся. Они не говорят по-французски и разделяются "на два сорта". На дам, которые утро проводят в том, чтобы краситься, день — в игре в фараон, а ночь в разврате, и — на простых горожанок, которые в отличие от них проводят все сплошь в последнем занятии". Повторюсь, телевизора не было.
