— Ха… А если ты уйдешь куда-нибудь в сторону?

— Надо будет послать ему новый сигнал для ориентировки. А кто забыл, тот сам дурак, — шутливо подвел итог небольшого урока Никита. Расхохотались все четверо.

Так весело улыбаясь, они и вошли в фойе хирургического корпуса. О том, что их не сразу пропустят к врачу, а сначала будут расспрашивать "кто, откуда. зачем", ребята старались не думать, и, как оказалось, правильно сделали. Дежурная — совсем пожилая морщинистая старушка, не задавая лишних вопросов, охотно объяснила им, что кабинет доктора Стригалёва находится на третьем этаже и выдала каждому по изрядно помятому белому халату. Было похоже, что с момента последней стирки они послужили никак не меньше чем доброму десятку посетителей.

По неширокой лестнице мальчишки поднялись на третий этаж, осторожно прошли в двери с большой табличкой "Травматологическое отделение". Улыбки и задорное настроение исчезли как-то сами собой. В стенах больничного корпуса ребята ощущали какое-то непонятное беспокойство и тревогу, хотя никаких поводов для этого пока что не случилось.

— Вам кого нужно, ребята? Посещение скоро заканчивается.

Прямо напротив входа в отделение, за стеклянными дверями находилось рабочее место медсестры, а на нём и сама медсестра: молодая невысокая женщина в сиреневом халате и высоком колпаке такого же сиреневого цвета. Из-под колпака на лоб выбилась прядка темных волос, а на левом нагрудном кармане халата была вышита большая медицинская эмблема: обвившаяся вокруг чаши змея с широко раскрытой пастью.

— Мы к Виктору Андреевичу… к доктору Стригалёву, — ответил Валерка, старательно унимая некстати появившуюся дрожь в голосе.

Женщина окинула ребят критическим взглядом, манула рукой вправо и ответила:

— Он у себя в кабинете.

— Спасибо, — поблагодарил Валерка, и ребята направились в указанном направлении по широкому и совершено пустому коридору. Похоже, все ходячие больные выбрались в парк, а лежачие остались в палатах. Двери в них были глухие, без стеклянных вставок-окошек, так что посмотреть, что творится внутри, было невозможно. Оно и к лучшему: только вида замотанных в бинты и обездвиженных пациентов (а какими её они должны быть в травматологии после хирургического вмешательства) сейчас мальчишкам и не хватало.

Наконец они дошли до больших двустворчатых дверей, выкрашенных белой краской. На правой створке была привинчена довольно скромная табличка: "Виктор Андреевич Стригалёв". И всё. Никаких званий и регалий, хотя Колька Шаров уверенно утверждал, что хозяин кабинета состоял в РИАМН — Русской Имперской Академии Медицинских Наук.

Валерка постучал, а потом слегка приоткрыл дверь.

— Извините, — голос у него снова предательски дрогнул. И ещё появилась противная слабость в локтях и коленях. — Мы ищем Виктора Андреевича Стригалёва.

За дверью Валерка увидел длинную и пустую полукомнату — только в дальнем левом углу у стены стояла прозаическая кушетка, застеленная простыней поверх клеёнки. Примерно половина правой стены отсутствовала, очевидно, там находилась остальная часть кабинета.

— Проходите, — донеслось откуда-то из глубины той самой остальной части. — Мы? Сколько вас там?

— Четверо, — облегченно выдохнул Валерка, входя в комнату. Паоло, Никита и Серёжка проследовали за ним.

— На что жалуетесь?

Доктор Стригалёв оказался невысоким пожилым уже человеком с изрезанным глубокими морщинами лицом и сильно поседевшими светло-русыми волосами. Одет он был в широкие пижамные штаны зелёного цвета и такую же майку с коротким рукавом и треугольным вырезом на груди. Врач встретил ребят в той самой остальной части, где находился его рабочий стол и вторая кушетка, обтянутая тонкой плёнкой полиэтилена или какого-то другого, но внешне очень похожего на него полимера. В стене напротив окна оказалась приоткрытая дверь во вторую комнату, через которую виднелся стоявший в углу кожаный диванчик, на нём бело-синим комом громоздился тёплый шерстяной плед.

— Мы не жалуемся, — за всех ответил Валерка.

— Уже хорошо, — Стригалёв улыбнулся. Улыбка у него получилась какая-то застенчивая, но в то же время очень добрая. — Но в таком случае, позвольте узнать, что вас, молодые люди, ко мне привело.

— Мы хотим с вами посоветоваться, Виктор Андреевич.

— Проконсультироваться? — по своему понял врач. — У вас болен кт-то из родных? Ну так в поликлинику нашу пусть приходит. Здесь у нас больница не для избранных, принимаем всех. Особенно — сейчас.

— Нет, мы вообще о другом… — Валерка определенно чувствовал себя не в своей тарелке. Внутри все сковала проклятая робость. С каким бы удовольствием он уступил ведение переговоров кому-то другому, но ни Паоло, ни, тем более, Никита никаких попыток взять инициативу в разговоре на себя не предпринимали. Приходилось говорить самому.

— О другом? — врач хрустнул пальцами и неожиданно поднялся с дивана. Шагнул к окну, оперся ладонями на подоконник, а потом неожиданно развернулся к ребятам. — Посоветоваться… О другом… А вам известно, молодые люди, что я есть оппозиционер. Сиречь — враг сего государственного режима.

— Известно, — коротко подтвердил мальчишка.

— И вы приходите ко мне советоваться? К оппозиционеру? А вы подумали о том, что я вам могу насоветовать?

"Говорил же я, не надо к нему идти", — Серёжкиному огорчению не было предела. Ведь он предупреждал Никиту, что ничего путного из этого не выйдет. Предупреждал, а тот не послушался. Ну и что теперь? Серёжка не знал, зачем ребята идут к Стригалёву, но видел, что эта встреча для них важна, очень важна. Но ничего не вышло…

— Как можно идти за советом к оппозиционеру? — продолжал ронять, словно камни, упрёки Стригалёв. — Вы что, не понимаете, каких страшных, недопустимых, недостойных советов я вам могу надавать?

— Не можете, — неожиданно спокойно произнес Никита.

Лицо хирурга непроизвольно дернулось.

— Не могу? Почему?

— У вас глаза добрые.

— Оооо… Восхитительная детская наивность, — в голосе врача Валерка уловил горькую иронию. — У законченных мерзавцев, когда они хотят кого-то обмануть, всегда добрые глаза. Очень добрые.

— Нет, — решительно мотнул головой Никита. — У них глаза не добрые, а такие… приторные. Сладенькие такие, но видно, что фальшивые. Добрыми они быть не могут: доброта, это такая вещь, которую подделать невозможно.

К такому ответу Стригалёв оказался не готов. Он удивленно хлопнул глазами, как-то удивительно беспомощно, совсем по-детски. Словно поменялся местами с Никитой и оказался мальчишкой, не с того ни сего бросившимся в спор со взрослым человеком.

— Вот, значит, как… Доброту не подделаешь? Ну, хорошо. Я вас слушаю.

Валерка глубоко вдохнул, словно собирался нырнуть в глубокий бассейн, и решительно произнёс:

— Виктор Андреевич, мы трое — пришельцы из другого мира.

Серёжка от неожиданности чуть не сел на пол там же, где стоял. А вот врач отнесся к новости без особого удивления.

— Интересно, очень интересно, — пробормотал он, по-прежнему опираясь правой рукой на подоконник. — Я бы даже сказал — безумно интересно. Но…

— Не верите? — прямо спросил Валерка.

— Как сказал очень давно один великий ученый: "Ваша теория безумна. Вопрос в том, безумна ли она в достаточной степени, чтобы оказаться верной".

— Нильс Бор, — уточнил Паоло. — И, если я правильно помню, то идея, а не теория.

Удивительно, но именно после этих слов в глазах Стригалёва промелькнул интерес, недоверчивый и уважительный одновременно. Промелькнул и сменился иронией.

— Для пришельцев из другого мира вы слишком хорошо знаете нашу историю. Фамилия Бора упоминается в школьном курсе физики, всё-таки создатель квантовой механики. Но вот про то, что он сказал эту фразу…

— Дело в том, что это не только ваша история, Виктор Андреевич, — пояснил Паоло. — Это ведь и наша история тоже.

— Вот как? Тогда я совсем ничего не понимаю, — признался врач. — Но это становится интересным. Ну-ка проходите и присаживайтесь. Пара стульев есть, двоим придется на диван. И давайте познакомимся, а то вы меня знаете, а я вас — нет.