В Мерое доктор Эберхардт усердно трудился в составе экспедиции Беккермана. Сотрудники считали его спокойным, надежным человеком, достаточно понимающим юмор, хотя и не обладающим особым воображением. Эберхардта уважали, поскольку на него всегда можно было положиться. Сам Беккерман заявлял, что доктор Эберхардт – человек нетемпераментный. Его слова были опровергнуты в апреле 1953 года, когда доктор Эберхардт получил тяжелейшее нервное расстройство.
Некоторые считали, что во всем виноват климат, другие говорили, что в тихом омуте черти водятся. Но потом кто-то вспомнил, что перед тем, как его постиг упадок сил, доктор Эберхардт прочел свежий археологический отчет. В отчете сообщалось о деятельности молодого канадского археолога по имени Бернс – скорее удачливого, чем опытного. Этот Бернс, ведомый лишь предчувствиями, приехал в суданский город Суакин и обнаружил там, как некогда Шлиман Трою, руины легендарной Добары. Некоторые из сотрудников почувствовали, что именно это открытие и вызвало шок у Эберхардта; они припомнили, что доктор интересовался сабеанскими городами.
Вернувшись в Европу, Эберхардт успешно восстановил свое здоровье и принял предложенное ему место преподавателя в Боннском университете. Он поклялся, что никогда больше не станет заниматься раскопками.
Эль-Тикхейми, не теряя времени, утвердился на старом маршруте Харита. О его дерзких налетах в Верхней Вольте и французском Судане ходили легенды. Не менее прославились его молниеносные нападения на деревни северной Нигерии, Чада и провинции Дарфур. Наконец полиция и армия объединились и разработали план совместных действий. План так и не пригодился, поскольку эль-Тикхейми был убит умным и честолюбивым молодым туарегом из Агадеса, который реорганизовал работорговлю в Сахаре в соответствии со своими представлениями. Полиция и армия начали продумывать новый план, но втайне надеялись, что появится кто-нибудь еще и избавит их от необходимости устраивать засаду на налетчика.
Лесли Гастингс, временно исполняющий обязанности начальника эль-фашерской полиции, продолжал поиски убийцы ван Хаарнина. Компания «Де Бирс» не сообщила ему никаких сведений, а ответы из крупнейших городов Алжира, Туниса, Ливии и Египта не содержали ничего утешительного. Тогда Гастингс перенес внимание на юг, и это принесло немедленные результаты. Занзибарская полиция сообщила о нескольких убийствах, выполненных в той же манере, что и убийство ван Хаарнина. Занзибарцы считали, что это была работа наемного убийцы, профессионала. Наиболее вероятным подозреваемым считался невысокий, рыжий, рябой выходец из Ирака по имени Мохаммед Миджибил. Ордер на его арест был выписан, но так и не пригодился. Миджибила не смогли найти.
В течение нескольких месяцев Гастингс обнаруживал следы Миджибила в архивах полиции Дар-эс-Салама, Момбаши, Энтеббе и Вау. После посещения этих городов Миджибил попал в Эль-Фашер, убил ван Хаарнина и сразу покинул город. След вел в Маракеш, оттуда – в Рабат, где и обрывался. Гастингс так и не сумел выяснить, что же случилось с Мохаммедом Миджибилом – то ли он остался в Марокко, то ли подался еще куда-нибудь на поиски счастья.
Гастингс записал собранные сведения и переслал их в Хартум. Он сделал все, что мог, дальше пусть разбирается начальство. Гастингс постановил считать дело ван Хаарнина закрытым и взялся за другие дела.
Несколькими месяцами раньше хартумская полиция арестовала Прокопулоса по подозрению в контрабанде алмазов. Они исходили частично из косвенных данных, сообщенных Гастингсом, частично из собственных сведений. Полицейские тщательно обыскали багаж Прокопулоса, прощупали каждый шов в его одежде и даже отправили грека на рентген, чтобы убедиться, что он не проглотил алмазы. Они так ничего и не нашли. Полицейские неделю продержали Прокопулоса под арестом, после чего с огромной неохотой отпустили.
Прокопулос потерял два алмаза и возможность провернуть прибыльное дельце с Харитом. Кое-как примирившись с этими потерями, он сел в поезд, идущий до Вади-Халфы, потом спустился по Нилу до Асуана, а оттуда отправился в Каир.
Там Прокопулос с головой погрузился в дела, а в марте вернулся в Бенгази. Но прежде чем покинуть Каир, грек отправил два анонимных письма: одно – в хартумскую полицию, второе – в бейрутскую. В этих письмах он изложил все, что знал об алмазах, похищенных Оттом у компании «Де Бирс». Даже много месяцев спустя при воспоминании об этих письмах у Прокопулоса теплело на душе.
Хартумская полиция очень заинтересовалась Чарльзом Оттом. Они получили анонимное письмо, касающееся этого человека, а через некоторое время в Хартум прибыла группа южноафриканских детективов, идущих по следам Отта от самого Йоханнесбурга. Кроме того, они заподозрили в соучастии одну старую прачку из Омдурмана.
Сколько помнили все соседи, эта прачка всегда жила в нищете. Но в один прекрасный день на нее снизошло процветание. Прачка бросила работу, купила небольшой домик и вышла замуж. Такая резкая перемена в ее судьбе вызвала множество слухов. Их было так много, что даже в полиции заинтересовались, откуда это вдруг у нищей прачки появились деньги. Полицейские спросили ее об этом, но получили крайне уклончивый ответ. Инспектор допросил ее еще раз. Прачка сказала, что получила кое-какое наследство от дальнего родственника. От какого именно – она не помнила.
Тогда полицейские изучили покупку дома. К делу оказались причастны торговец недвижимостью, меняла и торговец драгоценностями. При допросе торговец драгоценностями сообщил, что прачка продала ему два необработанных алмаза, которые он позже перепродал другому торговцу. Полиция проследила, как эти камни сменили четырех хозяев, причем каждый новый был богаче предыдущего. Пятого покупателя, некоего сирийца из Алеппо, найти не удалось.
Прачку вызвали в полицейский участок и допросили. Она снова изменила показания. На этот раз она заявила, что нашла алмазы, подобрала их в канаве неподалеку от хартумского полицейского управления. Сперва она подумала, что это просто симпатичные, но ничего не стоящие камушки и что их кто-то потерял. Потом ей стало интересно: а вдруг они все-таки что-нибудь стоят? Почему бы, собственно, им не иметь своей цены? Поразмыслив, прачка отправилась к самому невежественному из омдурманских торговцев драгоценностями и сказала ему, что это алмазы. Она и сама в это не верила, но торговец поверил и заплатил ей кучу денег.
Полиция так и не смогла опровергнуть эту нелепую историю. Они отпустили прачку, но несколько месяцев продолжали наблюдать за ее домом и за ней самой. Полицейские хотели знать, не найдет ли она еще несколько алмазов в канаве.
Теперь они еще сильнее желали побеседовать с мистером Оттом. Но здесь возникли некоторые трудности.
Чарльз Отт знал, что в Каире ему нужно сделать пересадку и улететь куда-нибудь в другой город: в Афины, Рим, Стамбул, Марсель, Париж или Лондон. Загвоздка была в том, какой город выбрать. Отт был чудовищно слаб, его почти все время трясло в лихорадке. Он не мог сосредоточиться, не мог решить, какой из этих городов безопаснее. Иногда он даже не мог вспомнить их названий. Единственным городом, который он помнил, был Бейрут. Первоначально он выбрал этот город скорее в качестве отговорки, чем в качестве реального места назначения, но теперь воспаленное сознание зациклилось на нем. Бейрут казался Отту целью, которой необходимо достичь, спасительной гаванью и средством от болезни. И потому он полетел в Бейрут.
До прохода таможенного досмотра Отт кое-как держался, а затем впал в кому, и его увезли в больницу. Врач заявил, что пациент жив лишь каким-то чудом. Помимо гепатита он подхватил еще и пневмонию. Врачи согласились, что этого и следовало ожидать. Они сделали для больного все, что было в их силах. Самые оптимистичные из врачей полагали, что он может протянуть еще с неделю.
Отт принял вызов. Так же, как раньше он обвел вокруг пальца могущественную корпорацию «Де Бирс», так теперь он опроверг расчеты высокоученых медиков. Он уперся на своем и отказался умирать. Он лежал на больничной кровати, словно укутанный в простыни желтый труп. Глаза его были затянуты пеленой, грудь едва приподнималась. Его приходилось постоянно держать под капельницей. Отт не умер, но и живым его назвать было трудно. Больной или здоровый, Отт оставался закоренелым индивидуалистом.
