Сон не приносит покоя и умиротворения в мою душу, переполненную смятением и перманентным депресняком. Вначале мне снится какая-то бессмыслица: то я за рулем автомобиля — несусь по лесной дороге, то я купаюсь в горной быстроводной реке. Но вот неясная тревога винтом входит в меня. Я реально понимаю, что сплю и вижу сон.

Я вхожу в темную комнату. Меня окружает непроглядный серый туман. Он клубящимися перьями окутывает меня и слепит глаза. И вот, сквозь туман все четче проступают очертания чего-то странного, страшного и неприятного. Невидимый источник слабого света пробивает серую дымку, и неясные очертания приобретают вдруг форму оружейного ящика. Нет, это вовсе не ящик. Это гроб! Дыхание мое учащается. Мне дико хочется удрать/свинтить отсюда, но я пересиливаю страх и вглядываюсь вглубь гроба. Теперь я четко вижу, что он не пустой. Под взглядом моих обезумевших от страха глаз содержимое ящика/гроба начинает шевелиться. И вот глаза страшной старухи, не мигая, смотрят на меня. Я четко осознаю, что это сон. Я не хочу видеть его продолжения, но проснуться теперь не в моей власти. Я не в силах даже пошевелиться. Могу только молча смотреть, как лицо старухи обретает черты: лоб, подбородок, глаза, мерцающие фосфоресцирующим светом. Теперь внешний источник света не нужен — серый туман изнутри освещен свечением лица старухи. Я чувствую, как удары моего сердца заглушают мой собственный крик. Да это и не крик вовсе, а хрип. Я пытаюсь прикусить губу, чтобы проснуться.

Мое учащенное дыхание становится похожим на пыхтение испорченного пылесоса. Почти полностью материализованное лицо старухи вдруг резко размывается, и я просыпаюсь.

Простыня и одеяло влажные до такой степени, как будто меня облили липким холодным киселем. Я разжимаю сжатые до следов на ладонях кулаки и комкаю подушку. Затем поднимаюсь и иду на кухню курить. Закурив, подхожу к окну и прислоняюсь мокрым лбом к прохладному стеклу. Я вглядываюсь в окно и думаю, сколько еще ждет меня подобных ночей. Я жутко устал. Устал до такой степени, что начинаю ощущать антипатию ко всему на свете, включая себя.

Я купаюсь, я листаю журналы, я перещелкиваю телепрограммы — я делаю все, чтобы УБИТЬ время. Я ТЯНУ время, я пытаюсь себя чем-то занять, потому что сейчас мне решительно некуда пойти в столь ранний час. На работу я не пойду. Несмотря на упадок физических и моральных сил, солнечные лучи, проникающие в комнату, настойчиво убеждают меня, что время не стоит на месте и новый бесперспективный день готов положить конец бесперспективному утру. Я начинаю собираться. Постепенно на меня накатывает ощущение чего-то нового. В вязком/спертом воздухе комнаты носится ожидание крутых перемен. Я уже не тупо чувствую, а твердо знаю, что сегодня непременно что-то произойдет. Что-то важное и судьбоносное. С осознанием этого я выхожу на улицу и попадаю в суетливый поток бестолково спешащих людей. Я отстраняюсь, пытаясь отрешиться от них, и выпадаю из общего ритма. Мне становится спокойно и все такое. Этаким скучающим прожигателем жизни я неторопливо ловлю тачку и еду перекусить в одно неприметное место, где недорого и, главное, вкусно кормят.

Звонок на новый сотовый ловит меня в машине, когда я уже подъезжаю к кафе.

– Привет! — Голос Влада звучит размазанно и нереально.

– Привет.

– Узнаешь?

– С трудом, — признаюсь я.

– Это Влад.

– Да понял я, чувак, понял. Не тупи!

– Не спишь?

– Шутишь? Нет, конечно.

– Нам нужно кое-что обсудить.

– Не вопрос, Влад. Перетрем/обсудим, — отвечаю я и диктую ему адрес, куда я еду завтракать.

Когда я с трудом проталкиваю в себя стейк и приступаю к кофе, в зале появляется Влад. Он озирается по сторонам тусклым взглядом затравленного зверька. Нашарив красными кроличьими глазами меня, сидящего за столиком, он подгребает походкой танцора с отдавленными яйцами.

– Присаживайся, Влад. Что ты как неродной?

Влад молча садится. Я оцениваю его несвежий вид и реально понимаю, что чувак провел не самую лучшую ночь в своей жизни. Дрожащей рукой он делает долгую попытку подцепить из пачки сигарету. Он злится и нервничает. Наконец выуживает сигаретину и нервно прикуривает.

– Ты должен мне бабки, — заявляет он, вперившись в пепельницу.

– Вот как? С чего это вдруг? Вероятно, вспомнил кофе, которым ты угощал меня на прошлой неделе в ресторане? Так нет проблем, старичок. Хочешь, бери мой? Я не успел к нему прикоснуться.

Я реально двигаю к нему чашку с ароматным напитком, а он реально хватает ее. Влад пьет мой кофе под моим удивленным взглядом.

– Я могу быть спокоен? — спрашиваю я. — Теперь мы типа в расчете и все такое?

– Хватит выеживаться! — сквозь зубы проталкивает он, и я тупо замечаю, что вместе со словами, которые вываливаются из его рта, на стол сыплются жадность, животный страх и хитрожопость. — Мне надоели твои тупые остроты! Это ж ты, сука, втравил меня в этот бесперспективняк по раскладу.

– Сутки назад тебе эта схема казалась перспективной.

– А теперь ни хера не кажется! Я понял… я все понял… это ты с дружками своими, с подельниками, бля, рассчитал все и втянул меня в этот фальшак! А теперь сидишь тут — мои денежки проедаешь!

– Ага, — подтверждаю я, криво улыбаясь. — Шикую теперь.

– С тебя восемьдесят тонн.

– Ну.

– Вот тебе и ну. Ты отдашь все деньги, что с дружками своими фуфловыми зажуковал. Все! Слышишь? Сто процентов!

– Почему же вдруг сто процентов? Когда мы договорились, что бабки вносим поровну, тебе казалось справедливым получать восемьдесят процентов, а теперь отчего-то сто. Аппетиты растут?

– Ты в натуре такой придурок или, правда, с математикой не знаком? — Влад испытующе вглядывается в меня, вперившись глазами. — Восемьдесят было, когда я восемьдесят внес. Врубаешься? А теперь эти восемьдесят — это целое. Понимаешь, целое! Сто процентов.

– Понял я твои расчеты. Допер. От меня-то ты что хочешь?

Он захлебывается от возмущения:

– Ну, придурок! Ты полный даун! Деньги мне мои нужны. Неужели не понятно ни фига?

– Это ты придурок. Нас кинули. ТЕБЯ и МЕНЯ. Развели, как костер на поляне. Сашка-отстой и Пашка, этот синебородый мудила, — они нас двоих на бабки кинули. А скорее всего, не только нас двоих. Они еще лохов к проекту нацепляли и всех поимели. Как говорится про лохов: «Со всеми бабами не выпить, всех денег не проебать, но стремиться к этому надо!»

Влад, и без того раздавленный, как бычок у подъезда, сник. Плечи его опустились, и из глянцевого мужика он на глазах превращается в жалкое чувихообразное существо. Жесть!

– Мне любой ценой надо вернуть эти деньги, — упрямо заявляет он, — причем не позднее чем через два-три дня.

– К чему такая спешка? Ты прибарахлиться торопишься, пока в магазинах скидки, или типа новый проектик замаячил, в который ты хочешь вписаться?

– Эти деньги не мои.

– Понятно, что не твои. Они теперь Паше и Саше принадлежат.

– Я серьезно. Половина этих денег, сороковка, — это деньги тестя. Он частично финансировал проект.

– А-а-а, так с нами в сделке еще и тесть твой участвовал? Так что же ты переживаешь? Я могу ему все объяснить.

– Не смей! Он об этом не знает пока.

– То есть как? Он что, под кайфом, что ли?

– Просто я ему не сообщил.

Я непонимающе вглядываюсь в своего бывшего друга.

– Ну что ты вылупился на меня? Я знал, где у него деньги лежат. А теперь, когда с бильярдной не выгорит, слухи пойдут. Он меня с говном съест.

– Да ты, я смотрю, шутник. Тесть твой — дядька строгий!

– А вторая часть денег, ну другая сороковка… я их у компании своей взял. Часть пая я внес туалетной бумагой, которую сам же и реализовал.

– В смысле использовал? На сорок тысяч долларов?!

– В смысле продал. Теперь, как только это станет известно работникам нашей службы безопасности, — тогда все! Лучше бы мне и на свет не родиться!

– У тебя вообще своих денег не было?