– Проходи, Вова, садись, — предлагаю я.

– Я лучше присяду, — язвит он, — сесть-то я всегда успею.

– Ага, — соглашаюсь я. — Но чем раньше, тем лучше. Выходить молодым прикольнее, чем старым пердуном.

Разгуляев проглотил обиду и уселся в кресло напротив.

– Ну, что, Раздолбаев, ты думаешь, я бумажки потерял и все? Типа, ничего у меня нет на тебя? Да забудь, старик. Бумажки мне нужны, когда я в туалете. Я про твои ху… кхе-кхе-кхе… художества из твоих отчетов все понял. Въезжаешь, куда я клоню?

– Пока слабо.

– Ничего, я тебе быстро сейчас перспективы и выкладки обрисую. Начнем, пожалуй, с рекламы. Реклама же у нас двигатель торговли, не правда ли? Вру… кхе-кхе-кхе… врубаешься, Вов?

Разгуляев вопреки моему ожиданию не спешит повиниться передо мной мол, прости, типа бес попутал. Он аккуратно достает из пачки сигареточку и трепетно прикуривает. Только мелкий тремор рук выдает его волнение.

– Я что-то не пойму, об чем речь…

– Речь, Вован, об том, что многочисленные щиты рекламные, про которые ты отчеты в Москву строчил, — это всего-навсего три щита, сфотографированные с разных точек/ракурсов. Сечешь, какими деньгами запахло? Кхе-кхе-кхе… Думал, прокатит такая фишка? Не, друг лихой. Я это еще в Москве обнаружил. То, что часть рекламных средств притырены тобой единолично, как два пальца, которые не вырубишь топором. Прибил ты, по моим подсчетам, порядка полноценного зеленого червонца.

Я говорю это твердо и жестко, словно вбиваю гвозди, испытывая при этом особый, сродни садистскому, кайф. Единственное, что портит впечатление и расхолаживает накал атмосферы, так это мое перманентное покашливание.

– Слушай, — Вова устало откидывается на спинку стула, — ну, типа, есть такое упущение в работе. Сам не знаю, как такая фигня получилась.

– Конечно, не знаешь. Так… бабки сами с неба упали, а ты не знаешь.

– Да, хватит тебе! Ну чё, два нормальных мужика не могут договориться?

– О чем?

– Ну, о рекламе этой?

– А-а-а, о рекламе. О рекламе можно, но тут еще маячит другая херотень. Кхе-кхе-кхе.

Вова напрягается и тупо придвигается ко мне, так что я начинаю чувствовать запах дорогого перегара из его рта, но даже он не заглушает запах его носков.

– Сущест… кхе-кхе-кхе… небольшая разница между реальными доходами филиала и отчетными данными. Есть еще производственные затраты по липовым.

Володя испуганно вскидывает на меня глаза.

– Да, да! Что ты встрепенулся? Липовые накладные. По тем несуразным закупочным ценам. Я просчитал, что и тут ты пригрел малость корпоративных бабок. Кхе-кхе-кхе. — Кашель снова давит меня, сжимая/раздирая горло.

«Надо будет купить что-нибудь от кашля», — думаю я про себя.

– А ты еще посмеивался надо мной… — проговариваю я Разгуляеву. — Хорошо смеется тот, кто хорошо обдолбан. По моим подсчетам, всего ты около тридцатки денег поднял. Вот такой у нас раскладец получается.

– Как решать будем? — переходит к делу Владимир.

– А ты как сам думаешь?

– Две стороны всегда могут к соглашению прийти.

– Ты, поди, и баньку уже распорядился? Девчата местного розлива, водяра импортного производства. Все, как учили?

– Ну да, — расцветает майским цветом Вова. — Все под контролем. Девки уже сиськи расчехлили. Люблю грешным делом потрахаться в хорошей компании.

– Трахаться, значит, любишь?

– Люблю, — тупит Вован.

– И я, Вов, ебаться люблю. Особенно ебать!

Мой собеседник комкает неврубное лицо:

– Чё-то я не пойму.

– Две сто… кхе-кхе-кхе… — Чтобы заглушить кашель я лезу за сигаретами.

– Да нет базара! — снова радуется чему-то Разгуляев. — Хоть щас.

– О чем ты? — удивляюсь я.

– Ты сказал: «Две сто». Так нет, говорю, проблем! Отслюнявлю я тебе две сто.

– Я хотел сказать, что две стороны могут договориться, но на взаимовыгодных условиях. А ты, чудила, девочек мне предлагаешь и две штуки сверху… надеюсь не рублями? — смеюсь я.

– А сколько ж ты хочешь? — Глаза Володи зло прищурены, ноздри раздуваются.

– Ты на меня ноздри-то не раздувай, Раздолбаев. Думаешь, развел всех, как Мазай зайцев, со своим Витей Какашкиным, и меня, лоха столичного, развести хочешь? На каждую хит… кхе-кхе-кхе… хитрую жопу всегда отыщется болт с уровнем интеллекта выше твоего.

– Ты думаешь, что я один эти деньги прибил?.. — возмущается Вова.

Меня начинает злить его несговорчивость и баранья упертость.

– Хватит уже мозги полоскать мне… кхе-кхе-кхе…

– Чего ты хочешь? Давай конкретно говори! — брызжет слюной директор филиала.

– Мозги мне, говорю, не… кхе-кхе-кхе… надо полоскать! Со ски… кхе-кхе-кхе.

– Чего? — Володя от удивления вскакивает из кресла, от чего оно падает с громким стуком. — Чего тебе надо поласкать?! Соски?

– Ты что?! Совсем охерел тут? — Теперь я вскакиваю и гляжу в глаза этого перманентного мудака.

– Так ты ж сам сказал.

– Ничего я… кхе-кхе-кхе… не говорил! В гробу я твои ласки видел! Со скидками, говорю, ты тоже засветился! Дистрибьюторам по одной цене отпускаешь, а по бумагам скидка максимальная проставлена. Сидишь теперь, мозги мне тут полощешь. Я хочу половину.

Вова сразу сник, поскучнел. Вся его спесь ушла, растаяла/растворилась с сигаретным дымом. Он думает/прикидывает, весь мыслительный процесс отражается на лице. Цветовая гамма меняется от светло-зеленого до красно-бурого.

– Хорошо, ты получишь половину, — решается он наконец, — но не сразу. Всей суммы у меня сейчас нет.

Все это произносится неожиданно твердым голосом человека, умеющего проигрывать. Я начинаю его где-то уважать. Он не начал лебезить передо мной, ползать на коленях, обливаясь слезами, а просто по-мужски принял мои условия.

– Ладно, не парься, — миролюбиво заканчиваю я этот бесперспективный диалог. — Все! Тема закрыта.

– То есть как?

– А так. Ничего ты мне не должен. Не залупа… кхе-кхе-кхе… не залупайся больше, и все будет офигительно хорошо.

Я смотрю в его полные растерянности глаза, и мне становится смешно. Но я сдерживаюсь и сохраняю серьезное выражение лица.

– Ты прикалываешься?

– Нет, Володь, не прикалываюсь. Если хочешь, то ты мне остался должен. Но не бабки, а отношение. Типа того, что ты говорил недавно: «Две стороны всегда могут к соглашению прийти». Считай, что у нас с тобой соглашение.

Я не знаю, поймет ли он мой жест, оценит ли этот поступок или будет гореть от желания узнать, почему я отказался от его вонючих бабок. Мне все равно! Он не сломался. Он — мужик, а не сопливая баба. Это меня толкнуло и убедило в правоте моих действий. Пусть он не знает, не догадывается, что бывают чисто человеческие отношения. Он привык, как все: ты — мне, я — тебе. Зато я знаю! И я просто устал. Я не хочу КАК ВСЕ!

Я встаю и под его растерянным задумчиво-благодарным взглядом покидаю кабинет. Я спешу покинуть этот кабинет, этот офис, этот завод, этот город.

Опять тот же сон про неврубного жителя златоглавой. Я отбрасываю сдавившее грудь одеяло и прислушиваюсь к звукам из квартиры соседа снизу. День обещает быть хорошим. Снизу слышатся песни советских композиторов. «Починил-таки дед свой музыкально-пыточный агрегат», — думаю я и смотрю на часы. На часах шесть. «Вот, блин, жаворонок хренов!»