Я обхожу несколько подтаявших луж, образовавшихся на асфальте в результате ремонта теплотрассы, и уныло бреду на остановку. Самым традиционным и привычным образом я добираюсь до работы и толкаю вечно заедающий турникет на проходной. Через пятьдесят метров меня встречает ненавистный склад № 8. Он безжалостно давит меня своими облезлыми кирпичными стенами. Курить нет сил, и я ныряю в ворота склада, где сталкиваюсь с Владом.

– Здорово, — приветствует меня он и протягивает трясущуюся руку для пожатия.

Я вяло ее пожимаю и интересуюсь просто так, чтобы о чем-то спросить, хотя ответ написан на его опухшем лице.

– Как ты? Тебе хреново?

– Мне хреново?! — Коллега искренне возмущен моим элементарным вопросом.

Я неуверенно пожимаю плечами.

– Мне хрено-о-ово?! — еще раз переспрашивает он. — Да мне пиздец!!! Причем полный. Я еле-еле на работу притащился. Жена, падла, все до копеечки выгребла. Поправиться не на что. Ты-то как?

Он глотает слюну и с надеждой смотрит на меня, как выдрессированная собачка на хозяина с куском мяса в руке.

– Пустой.

У Влада мутнеют глаза. Его надежда на меня как на спасителя рода человеческого тает. Полный облом. Руки его бессильно опускаются и повисают как плети.

– Остается уповать на водил, которые, может быть, подкинут нам что-нибудь.

Влад мрачнеет:

– Я не доживу!

Я не просекаю. Для меня, честно говоря, это выглядит странным/нереальным. Влад относится к той категории мужчин, которых выброси среди ночи в Антарктике в трусах и майке и попроси сбегать за пузырем. Проблем, я думаю, для него не возникнет. Уверен, бутылку он найдет за каких-нибудь двадцать минут. Знание человеческой натуры меня не обманывает. Через пару минут лицо Влада выражает некое подобие просветления.

– Серега, я у сторожа видел одеколон в шкафчике. Он им морду протирает после бритья.

Глупая счастливая улыбка перекашивает его лицевые мышцы.

– И что?

– Как что? Для здоровья же! Здоровье превыше всего.

Я начинаю врубаться. Вся эта тема настолько гнила, что мне становится мерзко. Я смотрю в его глаза. Нет, он не шутит. Все сказано на полном серьезе. Реально. Я неопределенно пожимаю плечами и иду переодеваться.

– Будешь? — спрашивает меня коллега, держа в руках пустую стеклянную баночку и пузырек с одеколоном.

Я отрицательно качаю головой:

– Как ты можешь пить эту хрень? Ты уверен, что не загнешься от этой гадости?

– То, что не убивает тебя, делает тебя сильнее! Мой желудок натренирован так, что я могу туда ведро нефти залить и поджечь, и ничего со мной не случится.

Влад снова меня удивляет.

– Ты знаком с Ницше?!

– С кем? С каким Ницше? — тупит он.

– Ты только что его процитировал.

– Он тоже одеколон пьет? — будничным тоном интересуется Влад, словно употребление одеколона в пищу — самое обычное дело.

– Не знаю насчет его гастрономических пристрастий… — отвечаю я. — Я говорю о фразе про то, что нас не убивает.

– А-а… Это я в кино слышал.

Затем Влад жестом великосветского кутилы наливает желтоватую жидкость в баночку и разбавляет ее водой. Из желтой субстанция превращается в мутно-белую. Смиренно, как Сократ, принимающий яд цикуты, Влад тянет через плотно сжатые зубы разведенный одеколон. Меня тошнит от одного вида этой спермообразной жидкости. Я выхожу со склада и закуриваю, стараясь заглушить приступы тошноты. Через минуту ко мне присоединяется удовлетворенный Влад. От моего коллеги исходит сногсшибательно/ омерзительный запах.

– Ну как? — спрашиваю я.

– Пить можно, — констатирует он и смачно рыгает мне в лицо. — Дерябнешь?

Я брезгливо отворачиваюсь.

– Неужели тебя все это устраивает? — докурив сигарету, задаю я вопрос блаженно улыбающемуся коллеге.

– Что?

– Все это? Жизнь? Работа? Полный тупизм этот? Одеколон?

– А чё? Чего мне еще желать? Слава богу на пожрать зарабатываю. Выпивкой не обижен. Одет. Что еще надо? Я самодостаточный человек. Мне особых богатств без надобности. А то получится, как у начальника Чукотки, у этого. Обрюховича.

– И что с ним произошло? Что напугало тебя в его богатстве, в его счастье?

– Так как же… развелся! Баба его с другой застукала — и на развод. И нет теперь у него этого счастья в полном объеме, а есть половина счастья. Отсудила она у него половину-то. А моя? Ну, надумает развестись, что она возьмет? Носки грязные? Пускай забирает. У меня их много. У меня, Серег, даже щетки зубной нет.

– При твоем нехитром мировоззрении это вполне допустимо. Не очень-то она тебе и нужна.

Подошедшая фура прерывает наш занимательный диалог. Начинается загрузка. Обливаясь потом, я тупо таскаю коробки, едва сдерживая себя, чтобы не попросить у Влада глоток одеколона. Водилы сегодня ленивые и жадные, ускоряться не хотят. Первый магарыч получаем лишь перед обеденным перерывом. Третий наш партнер Славик (или, как все его называют, Вячеслав Саныч) присоединяется к нам с Владом в нашем «перекуре». «Перекуриваем» в туалете, подальше от всевидящего ока начальницы склада Веры Андреевны, из пропахшей одеколоном баночки. «Как последняя сука пью, — думаю я про себя. — В сортире. Из банки грязной. Хоть бы стаканы выделяли людям. Никакой заботы о трудящихся!»

Подходит время обеденного перерыва. «В столовку, что ли, податься? — вяло размышляю я. — Перехватить у кого-нибудь сотню до получки и пообедать». Я захожу в производственную столовую. Вонь стоит хуже, чем в моем лифте. И мне становится очень смешно. Я смотрю на малоаппетитные куски чего-то непонятного, символизирующего собой котлету, вчерашние салаты, покрытые плесенью куски хлеба. Желание поесть пропадает почти мгновенно. Интересно, сколько времени человек может обойтись без пищи? Около месяца? А если в это время пить, отчаянно бухать, то еда не нужна очень долго. Это я знаю по собственному опыту.

После работы я, Влад и Славик берем две бутылки паленой водки по четвертаку на такой же точке, что и у меня под окнами, и идем на стройку, чтобы в тишине и спокойствии тупо «раздавить» бутор. Славик сегодня спонсирует. Он настолько расточителен, что разоряется на покупку пластикового стакана, дешевой вареной колбасы и булки. На стройке мы устраиваемся на облюбованном кем-то до нас месте. Кирпичи, выставленные стульчиками, широкая доска, служащая столом, шкурка от такой же, как у нас, колбасы, пустые бутылки и окурки — вот, собственно, весь антураж ресторана под открытым небом. Для придания месту нашей дислокации домашнего колорита и подобия уюта Славик отыскивает пустые бумажные мешки из-под цемента и делает попытку застелить припорошенные снегом кирпичные кресла. Цемент из разорванных мешков летит на нас с Владом.

– Саныч, мать твою за ногу, не надо! — орет на него Влад.

– А чё? — с вечно глупой полуулыбкой на губах спрашивает Славик, прерывая на время благоустройство.

– Ничё! Вся голова в цементе из-за тебя.

– Лучше цемент в голове, чем песок из задницы, — справедливо замечает Славик, но прекращает свою созидательную деятельность.

– За что пить будем? — спрашиваю я, когда налитый Владом пластиковый стакан оказывается в моей руке.

– Какая разница? — подает голос Влад. — Один хрен. Пей за все хорошее.

– За хорошее?

– Да, за хорошее. Мочи, Серег! Не тяни резину. Стакан-то один.

– А что с нами хорошее может произойти в этом Комске?

– Слушай, чего ты вечно начинаешь? — Влад начинает нервничать. — Нормально мы живем, как все.

– «За хорошее», «как все», — передразниваю я Влада. — Ни фига не супер мы живем! Придурки вы! Вы просто не знаете, как херово вы живете!

– А ты знаешь? — Глупая улыбка Славика выводит меня из себя.

– Может быть! — горячусь я. — Очень даже может быть! В Библии было сказано: «Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть». До того как вкусить от яблока познания, человек не знал, что он жил в аду. Он был уверен, что пребывает в раю. И не изгонял Бог человека из Эдемского сада за ослушание. Когда Господь якобы выдворил их из рая, у них просто глаза открылись! Адам понял, что все это время находился ни фига не в раю, а именно в аду! Вот и я вкусил от того яблока и познал добро и зло. От этого я теперь умираю. Умираю смертью тоскливой, пребывая в аду земном. Дух мой умирает.