Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Апрель был тёплый, снег растаял почти везде, прогревалась земля, каждое хозяйство выезжало в поле сеять. Бояться теперь некого, сами хозяева, на душе спокойнее, вот побольше бы посеять, чтоб хлебушка хватило прокормить семью год, да и продать малость на разные расходы. Зорко следили, чтобы кто - ни будь не впахался в чужую деляну, за четверик десятины могла возникнуть драка. Кое - где убирали полёгший, прибитый снегом прошлогодний хлеб. Не успел хозяин сжать, сам уехал в партизаны, жена болела, дети ещё малы, вот и завалило. Весной с десятины намолачивалось гораздо меньше, зерном кормились мыши. Зачернели квадраты вспаханной земли.

Маслодельный завод не работал, у кого было много коров, молоко пропускали на своих сепараторах, у большинства съедалось своей семьёй, часть отдавалась телятам. Артельная лавка не торговала, нечем. Ни спичек, ни керосину, ни соли, не говоря уже о текстильных и других товарах. Освещались жировушкой, лучинкой, да свечкой. Огонь добывали с прибаутками, вроде "Ленин, Троцкий и Колчак, спичек нету - чак - чак - чак". Кресало делали в кузницах сами, камни выбирали кремнёвые, Мягкий трут вываривали из берёзовой губки. Школа не работала, учителя Ивана Михайловича Кравцова прислали в половине зимы. Уехал и псаломщик, церковь некоторое время была закрытой, но фанатичные, моих лет, отпрыски религиозных родителей Коля Бельков и Кузя Ерутин, по воскресениям, со слепой Настасьей Щетниковой да Татьяной Носыревой, своим духовным песнопением услаждали и умиляли слух приходящих помолиться в храм. Помогал им Малеев Михаил, прибившийся в Тележиху не известно откуда. Он был хорошо образован, отличный слесарь. В песнопениях дьяконовским баритоном горланил псалмы евангелия. Не было батюшки. Нарождались детишки, которых подолгу не могли окрестить. Время от времени привозили из Солонешного старца, с трясущейся седой головой, отца Иоанна, он мочил их всех в одной жестяной ванне купели, и появлялись вновь наречённые Егорки, Федорки, Мишки, Гришки, Савоськи и Апроськи и десятки других. Умерших и убиённых маленьких и взрослых отпевал этот же поп. Но венчаний в тот год не было, свадеб не делали, всё стало просто, по обоюдному согласию сторон справляли, что им было надо, без всяких треб.

В селе был национализирован двухэтажный дом купца Семёна Терентьевича Таскаева, умершего ещё в шестнадцатом году. Жила в нем его жена, старуха Мария Ивановна, её долгое время не выселяли. Надеялись, что сама помрёт. В верхнем этаже вырезали внутренние стены, получился большой зал, в котором проводились все политические и культурно - просветительные мероприятия. В одной из комнат создали библиотеку. Дом назвали народным или нардом.

Как - то, в одно из апрельских воскресений собралась, как обычно, молодёжь на излюбленную полянку. Пиликала гармошка, водились хороводы. Под плясовую мелодию девки и ребята уминали трепаками молодую зелёную травку. Несколько поодаль в не большом лесочке группа молодёжи и взрослых мужиков, играли в карты на деньги, в их числе был и я. Снизу к нам подошли трое, их привёл секретарь ревкома Миша Бельков. Он отрекомендовал не знакомых парней. Один из них Гаврилов был представителем укома комсомола, а другой Верёвкин, в холостянном пиджаке, таких же брюках, был инструктор волкома. Было лет им по восемнадцать - двадцать. Поговорив о том, о сём, они предложили пойти в народный дом, где нужно обсудить интересные вопросы. Мы, бросившие карты, и остальная молодёжь двинулись с горы в нардом. Пошёл с нами гармонист, потянулись за ним и все девки. Собравшимся Гаврилов сделал доклад, что у молодёжи самая золотая пора, что это время надо проводить в чём - то более интересном или полезном, что сейчас мы должны помогать нашим отцам, строить новую светлую жизнь. Бельков предложил организовать ячейку союза молодёжи, именуемого сокращённо РКСМ. Вопросов было много, а разговоров ещё больше. Открыли собрание молодёжи, вопрос один: организация союза и о добровольном вступлении в его члены. Постановили: союз молодёжи организовать и произвести запись желающих вступить.

Было тут же проведено в присутствии всех организационное заседание, на котором председателем союза единогласно избрали меня, а секретарём - Тоболова Финадея. До зимы этого года наша организация увеличилась до сорока человек. У каждого из нас была работа в своём хозяйстве, но новая общественная работа просто захлёстывала. Порой, мы не оказывали ни какой помощи в хозяйстве родителям по нескольку суток, но они с этим мирились. Начался на какое - то время водоворот всей деревенской жизни, во всех её сферах. Какая же была такая кипучая безотлагательная деятельность? Да, именно, была кипучей и она была тогда нужна. В селе более двух десятков вдов с сиротами. Организовали нардом, есть школа, есть сельревком, а ведь зимой всё это надо отапливать, а летом всем этим вдовам надо то же помогать посеять и прополоть, и сена для их скота накосить, и хлеб убрать, да ещё и обмолотить. Всё это делал комсомол во время субботников и воскресников. Сотни кубометров дров подвозили к общественным зданиям и вдовам тоже. Это делалось на родительских лошадях. Кроме сельскохозяйственной помощи, ежедневно проводили культурно - просветительную работу. И ликвидация неграмотности тоже была делом комсомольцев. Каждый из нас был прикреплён к трём или пяти неграмотным, соседским дядькам или теткам, или к их разновозрастным чадам. О результатах ликвидации неграмотности докладывалось мне или секретарю и обсуждалось на собрании. Частенько молодые ликвидаторы увлекались синеглазыми своими ученицами и тогда давались уроки сверх программы, за такое усердие учителя с треском выгонялись из дома, а некоторые были даже биты. Комсомольцы учились и сами в разных, созданных при народном доме кружках, которыми руководили взрослые, тоже не так уж грамотные, члены партии. Без участия комсомольцев не проводился ни один вечер, ни одна постановка, многие из нас были чтецами, декламаторами, песенниками, музыкантами, организаторами и затейниками. А в селе каждый день заседания да собрания. Сельревком занимается своими делами ячейка своими, одни другим не мешают.

* * *

У купчихи Марии Ивановны Таскаевой было спрятано в яме много всякого товара и книг. Яма находилась в проходе у дверей мастерской, была хорошо замаскирована, через неё ходили и не подозревали о товарах. Наконец сельревкому донесли о схроне. Раскопали и обнаружили, бревенчатый погреб и в нём чего только не было! Более двухсот кусков разномерного товара, готовые пальто и костюмы, обувь, ящики мыла, кули сахара, посуда всякая и ещё много дореволюционной всячины. Было ещё более трёхсот книг художественной и разной литературы. Создали комиссию, которая распределила товар по дворам, едокам и более нуждающимся. Товар вывезли в бывшую дейковскую лавку, откуда не менее недели раздавали бесплатно населению. Кому - то досталось больше и лучше, кому - то меньше и хуже, поэтому ещё долго в селе ссорились и даже дрались. Мир в Тележихе надолго был порушен. Книги передали в библиотеку, которой заведовал Иван Родионович Новосёлов. Одна брошюрка досталась мне - возьми мол, колдуй, так чтобы все девки бегали за тобой и сохли, а то они много жирнозады. Напечатанная чепуха была не безинтересной, написано языком грамотным. В ней были заговоры, как остановить кровотечение, как свести бородавки, чтобы не кусали тебя пчёлы, на разные лады любовные присушки. Ведь было же время такое, верили в это не только не грамотные, но и грамотные. Признаться и я тогда в это верил.

Во второй половине августа пошли разговоры об открытых дверях, или открытых воротах, по вступлению в партию, этот призыв почему - то и посейчас называют Ленинским. По этому вопросу проводились частые партийные и общие собрания с двухчасовыми докладами. До восемнадцати лет в партию не принимали, но мы, несколько комсомольцев, написали коллективное заявление о приёме и послали в волпартком. Скоро оттуда приехал представитель, привёз наше заявление, нас пожурили, мол, почему перескочили через голову. И двадцатого августа на партийном собрании, в порядке исключения всех приняли в члены. После этого призыва Тележихинская партийная ячейка быстро разрасталась и уже на двадцать первое августа парторганизация села составила пятьдесят семь человек. Бывший командир партизанского второго эскадрона Ларион Васильевич Колесников в партию не вступил, он уехал в Солонешное, где был избран в правление так называемой многолавки, от всякой общественной работы он самоустранился. По окончанию партизанской войны он всё лето работал в своём хозяйстве, которое пришло в упадок. Дружбу в водил с однополчанами, особенно с Петром Ульяновичем Бурыкиным. Человек он был замкнутый, совершенный антипод своему убитому брату Игнатию. Его взгляд был внимательным и жестким. С людьми разговаривал просто, лишнего не говорил, больше слушал. Если спрашивали совета, деловито и обстоятельно всё объяснит. В разговоре улыбался, но невозможно было понять, чего в этой улыбке больше доброты или хитрости. В семье строг. Его не только партизаны уважали, но и население Тележихи и Солонешного. Роста был среднего. С германской пришёл унтером, в армии служил около четырёх лет, имел награды.

41
{"b":"139264","o":1}