Ранним утром партизаны собрались на площади. Предстояло обсудить, что предпринять дальше. Выступали командиры и рядовые. Некоторые ратовали за то, чтобы каждый отряд оборонял свое село, но большинство говорили о том, что надо всем объединиться и создать какую-то боевую единицу под единым командованием, установить строгую дисциплину.

До сих пор хорошо помню, как выступал высокий смуглый, в каком-то киргизском малахае и чудных сапогах, мужчина. Его первое слово было: "Туварищи!". Говорил по-русски не чисто, с акцентом. Это был Третьяк. Он призывал к сплоченности, к дальнейшей борьбе. На этом многолюдном митинге решили всем вместе организованно немедленно выступать. Многих с того митинга я помню, со многими был после знаком. Были там из обоих Бащелаков Никифоров, Орлов, Новосёлов, братья Пичугины, Ягушкин. Из Сибирячихи Черепанов, Дударевы, Бородин, Сысоевы, Бурыкины, Тупяков. Из Тальменки Беляев Г.С., Александров Н.И., Солодилов Н.П., Макрьев. Из Солонешного Братья Чухломины Михаил и Алексей, братья Абламские, Ваньков, Гребенщиков, Из Топольного Тарский, братья Зиновьевы, Архипов и многие другие, там же был и мой отец. Отдав ему своего любимого двадцатигодовалого старичка бегуна, я через гору пришёл домой. Мать с бабушкой приготовили мне кушать, а дед положил в холщёвый мешок сухари и хлеб, приделал верёвочную лямку, чтобы удобно было нести. Не успел я пообедать, как в верхний край села проскакала полусотня казаков, держа винтовки поперёк седла. Оказывается, село занял Хмелёвский. Я схватил мешок и выскочил в сени. По крыше возле забора пролез в огород, перемахнул через изгородь и бегом спустился в крутой ров Банникова ключа, березняком прошёл до площади, на которой уже не было ни одного человека. С Весёленького казаки стреляли по лесу и сопке Кисленного. Я, задыхаясь, очевидно не уступая лошади, побежал через открытое поле к лесу, до половины пути казакам меня не было видно, но потом по мне стали беспорядочно стрелять, лесом добрался до вершины горы. Моё душевное состояние было не лучше заячьего. Группа казаков от церкви поднялась к кладбищу, от которого, по тропе, лесом заняла высоту над площадью. И открыла от туда беспорядочную стрельбу по лесу. За село к истокам речки Тележихи, где у россыпей в пихтачах был табор женщин с детьми, казаки не поехали. Всюду раздавался свист и людская перекличка, часто голосами птиц и зверей. День был ясный, но октябрьское солнце уже не грело.

После взятия Малого Бащелака карателями Хмелевского, к нему присоединились все дравшиеся там до него белогвардейцы и казаки из многих станиц. По приказу полковника было арестовано и расстреляно несколько человек. Восстановлены волостные и сельские управы. Их руководителям Хмелевский строго приказал беспощадно расправляться с недовольными. В селе, по дорогам, на местах боёв - всюду попадались убитые. Нарядили большую группу местных жителей, стариков и женщин и приказали им собрать всех мертвецов и закопать. После занятия Солонешного здесь точно так же была создана волостная управа. Кроме этого, организовали дружину, начальником которой назначили Кузнецова. Помощником у него был Бессонов Петр Семенович, руководили какими-то звеньями Сухоруков Федор и Ваньков Петр. Из нашего села к ним примкнули Печенкин Харитон и Зайков Иван. В последствии, после окончательного разгрома белогвардейцев, эти люди были схвачены, изрядно в каждом селе избиты и отправлены в Бийскую тюрьму, для отбывания наказания.

В солонешенской каталажке на девяти квадратных метрах было заперто не менее трёх десятков арестованных повстанцев из разных сёл. Сюда же по вызову приехали на своих лошадях несколько человек из Тележихи и Колбино, в числе которых был Иван Зуев. Сообразив, что он из этой ловушки не будет отпущен, незаметно в толпе вышел из зала в заднюю дверь в ограду, перемахнул через штакетник, где был привязан его надёжный Серушко и пустился увалом, через топкий ручей к паскотинным воротам на Калмыцком броду. Вслед и наперерез бежали и стреляли человек пятнадцать. Иван решил до ворот не скакать а направил коня на городьбу паскотины и Серый с разбега перемахнул высокую изгородь, не задев её даже своим длинным хвостом. Так он спас от неминуемой смерти своего хозяина. Иван потом преданно за ним ухаживал, построил ему тёплое стойло, уже старому и беззубому размачивал хлеб и горько плакал, когда конь покинул этот мир.

Казачий полк, с присоединившейся солонешенской дружиной заняли Тележиху. Приход их был неожиданным. Многие мужики помогали семьям убирать хлеб, некоторые спустились с гор за продуктами и не успели уйти.

Начались расправы. Был поднят с постели больной староста Пономарев и немедленно вызван в управу, где ему под угрозой расстрела, приказали организовать местную дружину, выбрать начальника, послать десятника показать дома партизан, в том числе и дом Колесникова Лариона. Старосту словно кто ударил, Ларион - его зять, а в доме родная сестра Аксинья с кучей ребятишек. Не к добру приказали отвести до партизанских домов, наверное, хотят поджечь.

Десятники с несколькими казаками направились в разные концы села. Почти в каждой усадьбе шли обыски, во время которых были схвачены, не успевшие скрыться Горошков Яков, Дударев Нестер, Кашин Иван, Терехин Алексей и пятый из посёлка Колбино, фамилии не помню. Всех взяли в один раз, хотя при разных обстоятельствах. Горшков однорукий, инвалид войны, в штабе ремонтировал оружие и заряжал патроны. Кашин, не зная, что село занято белоказаками, ехал из поселка Плотникова, где жил, торопился в отряд, и его взяли часовые при въезде в село. Терёхин, по свидетельству Хомутова, был схвачен у них на заимке, где они с женой помогали убирать сжатый хлеб. Все арестованные были посажены на сборне в дощатую каморку - каталажку. Один раз дед Ипат с ковшом воды подошел к двери и хотел дать напиться арестованным, но получив подзатылину он, расплескав воду, выскочил из сборни и весь день не показывался на глаза.

Для нужд полка взяли из хозяйства не менее ста лошадей. Не миновала и нас чаша сия. Увели вороного жеребца и молодого Гнедка, а в замен оставили трёхногую серую одрину с ободранной спиной. Батя

потом её пролечил, вылил на спину лагушку дёгтя, одрина стала на половину чёрной. Посланные Хмелевским казаки быстро нашли дома, которые решено было сжечь.

...Дед Ларион Тимофеев, не чувствуя никакой беды, в своей ограде под крышей спокойно расправлял на мялке кожу, как вдруг к воротам подлетели с десяток вооруженных всадников. Один из них крикнул:

- Здесь живет красный бандит Тимофеев Марк?!

- Здесь, да какой же он бандит? Он партизан, а вам он на што? - спросил дед.

Казаки спешились, вошли в дом. Один рявкнул на деда

- Убирайся отсюда, старый пес! Сейчас это осинное гнездо запалим! Уноси лапы, пока жив, а то и тебя, стервеца, бросим в огонь! Эй, давайте соломы! - Несколько человек залезли на крышу и начали сбрасывать сухую солому, другие брали ее и обкладывали дом, амбар, баню, скотные дворишки.

До деда Лариона дошло, что сейчас все добро, нажитое им за всю жизнь, превратится в дым. Он закричал:

- Да я вас, исхудавшу мать! - Всю жизнь он ругался только так. Хотел было взять с перекладины литовку, да ноги подсеклись, и он без чувств свалился на сыромятную кожу.

Жена его Прасковья, выскочив на крыльцо и увидев, как ее старика двое казаков таском волокут к соседской изгороди, а крыша сарая горит жарким огнем, тоже лишилась сознания. Через десять минут вся усадьба пылала.

Такая же картина была и в другом конце села. Яков Алексеевич Зуев в своей длинноподолой рубахе и в надетой на голову и лицо сетке просматривал дуплянку с пчелами. Прибежала запыхавшаяся жена сына Ивана, на ходу испуганным голосом крикнула свекру:

- Тятенька, там понаехало полно казаков! Они в каждом доме делают обыски, говорят, кого-то хотят расстреливать...

Не успела она войти в дом, как к воротам подскакали военные. Немудрящие ворота, как и у большинства хозяев в селе, открывались не ходко, волочились по земле, столпившиеся возле них туда - сюда их дёргали и, наконец, прожилины разлетелись. Казаки приказали всем выйти из дома.