Полевые сельскохозяйственные работы остановились, хотя стояла сенокосная пора, у всех было много подвалено травы, которая уже высохла. В поле трудились женщины, подростки и старики. Вслед за сенокосом приближалась жатва. Никто не мог отбить литовки, отремонтировать грабли или вилы. Некоторые жены ругали своих мужей, обсуждали их поведение меж собой:

- И какого черта им надо! Не навоевались еще! Мой-то калека, весь в рубцах, совсем скособочился, сидел бы дома, так нет, даже вперед других бегает. А я вот майся одна с ребятишками.

- Ох, не говори, кума, ровно взбесились! Какая муха их всех враз укусила? Мой-то дурень, ведь четыре года немчуру бил и сам израненный. В седле-то сидеть не может, а не отстает от здоровых. Я одна-то много ли нароблю?

- А мой Мирон стал злющий, всех колчаков и генералов перебьём, всех карателей перережем, всю антелигенцию передушим, они, говорит, все белоручки. Колчаков и генералов не жалко, антилигенцию, поди, бы не надо. Вон учитель Павел Михайлович антилигент, но человек хороший.

Подобного рода разговоры можно услышать чуть не в каждой семье, село было словно наэлектролизовано, будто закручивалась какая - то дьявольская спираль и всех вбирала в свою средину.

Мобилизованные кузнецы с помощниками неустанно, почти круглосуточно, подковывали лошадей и ковали пики. Железные штыри насаживали на древки два старика Родион Шипунов и Василий Буйских, занимавшиеся столярным ремеслом. Железо на пики взято из артельной лавки. Был установлен такой порядок - все, кто ехал на покос, на мельницу или по другим каким-либо хозяйственным надобностям , должны иметь на руках пропуск, иначе пост у поскотинных ворот не выпустит. Пропуски писали в штабе, подписывал их сам Колесников, а в его отсутствии - кто-либо из членов штаба. Для быстрой связи с другими сёлами во всех направлениях были установлены посты: для Большой Речки и Пономарёво первый пост на устье Казанцева ключа в забоке у пасеки Прокопия Гордеева. Второй пост в Токарёвском на заимке Петра Шмакова, третий - на самом седле, где проходит грань. Для связи с Солонешным через Язёвку первый пост был на заимке Малахова Степана, второй в посёле Язёвке. В сторону Топольного тоже два поста, чаще всего на посты назначали подростков. Они готовы были в любое время дня и ночи, сломя голову бежать с пакетом до следующего поста, от которого бежит другой и таким образом донесение за двадцать километров доставлялось за семьдесят - восемьдесят минут.

Слесарная мастерская работала круглые сутки, здесь ремонтировались ружья самых разных систем, заряжали гильзы. Был объявлен сбор оружия и припасов. Были принесены охотничьи дробовики и винтовки, заржавленные "слиты" и "бульдоги", даже наган, ну и обгоревшие суховские трёхлинейки. После ухода Сухова, на позициях валялось очень много пустых гильз, которые собирали деревенские ребятишки, среди гильз попадали и боевые патроны. На Баданке и Слизухе, где стояли казачьи пулемёты, мы с братом Проней насобирали два мешка пустых гильз и несколько сотен заряженных. Завёрнутые в бересто, они хранились в пригоне под колодой. Всё это мы сдали в штаб. Из сел по "летучке" приходили донесения, в которых сообщалось о восстаниях. Сибирячихинские мужики первыми подняли восстание и установили связь с Огневским штабом Бутакова, получавшим приказы от главного повстанческого штаба народной армии из Зимино.В Солонешном тоже народ восстал, здесь был организован отряд, командиром которого избрали Алексея Чухломина. Волостная полиция разбежалась, Чуйков, кривой на один глаз, был пойман у Калинихи и там же расстрелян.

...Возле штаба в Тележихе с раннего утра и до позднего вечера толпится народ. Снуют туда-сюда любопытные ребятишки. В раскрытые настежь ворота карьером на взмыленных лошадях с разных сторон влетают "летучки", на ходу соскакивают с лошадей и бегом скрываются за дверью. Дежурные не задерживаются ни секунды. С такой же быстротой они возвращаются к своим постам, передавая пакет с надписью "алюр +++" в адрес Большереченского штаба партизан или какого-то другого. По делу и без дела, по улицам носятся верховые, летят перья от кур и петухов. У каждого всадника приторочены торбочки с немудрящей одёжкой и продуктами. Наш брат молодёжь, франтовато вихляясь в сёдлах, наезжали на девчат, они визжали и подтрунивали: "А ты с какого прясла залазишь - то на коня? Эй, парень, запасные штанишки взял? Пусть отец стремена подтянет".

На веранде штаба сложены в штабели пики, но производство их не останавливалось. Из кузницы Притупова звон железа эхом разносился по горам и логам.

Весь штаб был в сборе, когда язевская "летучка" сообщила, что из Солонешного на Тележиху идет какой-то отряд. Для встречи с ним за Язевское село выехали Кондратий Бабарыкин и Поликарп Колупаев. Через некоторое время в село вошел Сибирячихинский отряд в количестве ста человек под командованием Ивана Васильевича Черепанова. О его приходе жители были извещены, прошёл митинг, на котором Черепанов рассказал, что у них в селе организовано четыре отряда, два ушли на Бащелак, где уже идут бои с казаками. На митинге выступил начштаба Колесников. Вечером отряд ушел на Черный Ануй. Назавтра, вслед за Черепановым, на Шебалино увел свой отряд в восемьдесят человек и Бабарыкин. У половины разное оружие, были и трехлинейки, десятка три охотничьих берданок, дробовиков. У остальных железяки на длинных палках, именуемые пиками. Уехал и мой отец, надев через плечо шомпольную на рогатых ножках винтовку, обмотав вокруг себя сыромятные ремни, на которых в кожаных мешочках охотничьи припасы. Со стороны смешно было смотреть на этого воина, если бы не ружьё, он больше походил на коновала. Проводы не обошлись без слёз. Этот первый отряд провожали за деревню до четвёртого ключа. Всегда любивший чудить, невзрачный на вид мужичёнка Василий Тверитин, надел на себя цветастый канифасовый сарафан, голову подвязал шалью своей жены Арины, в руках держал обыкновенный ухват, и всем показывал, как он будет колоть карателей. Слаженные голоса выводили "вдоль да по речке, вдоль да по Казанке сизый селезень плывёт". От ключа по лугу отряд пошёл на рысях, впереди реял красный флаг, а сзади канифасовый сарафан Василия Тверитина.

В селе я не был три дня, с батей, так мы звали деда, с матерью, со старшей сестрой и младшим братом сгребали и метали сено в Пановом ключе. О карателях слуха не было, стало вроде бы не так опасно и жители начали больше работать в поле.

Пришло донесение с требованием послать в Бащелак все отряды. Стали спешно комплектовать отряд в сто человек, командовать которым приказали Ивану Борисову. Этот отряд был самый большой и вооружен лучше, чем первый. Борисов обратился к Колесникову.

- В бою могут быть и раненые, надо бы взять знающего фельдшерское дело.

- Вызывай Бронникова, он в этом ремесле кумекает.

Вместе с посланным, Бронников явился.

- Анатолий Иванович, собирайся, поедешь с отрядом фельдшером, возьми медикаменты и перевязочные материалы, какие есть.

- Ларион Васильевич, я ехать не могу, замучил ревматизм, и он показал распухшие ноги, с которых еле стащил войлочные бурки. Дома дайте любое поручение - не откажусь, и медикаменты соберу все.

В комнате было полно партизан, происходивший разговор все слышали. Колесников не посчитал доводы вескими, но Бронникова отпустил. Фельдшером назначили Новосёлова. Отказ Анатолия Бронникова многие истолковали по - своему, им казалось, что он вовсе не хочет бороться против белых, в его адрес зазвучали неприятные эпитеты. Какой - то особой вины он за собой не чувствовал и значения произошедшему не придал, но в душе осталась гореч.

Во второй половине дня, построившись, повстанцы двинулись селом вверх по течению Ануя. В голове отряда - первые на деревне песенники, два сродных брата Тимофеевых - Марк и Иван. Они всегда пели и дома, и в поле, трезвыми - для души, пьяными в компаниях - для веселья. Народ провожал уходивших до Маральего щебня. В тот же день снова была получена срочная бумага из Бащелака, в которой просили все отряды немедленно посылать на Бащелакский фронт. В ночь сформировали еще один отряд численностью в 60 человек, командиром был назначен Егор Фефелов. Выступили из села до рассвета, вооружение пиковое.