В ночь со 2-го на З-е июня, едва забрезжил рассвет, поляки со всех сторон двинулись на приступ. В городе загремел набат.

На западную стену по приставным лестницам поднялись польские пехотинцы. Вел их Стефан Потоцкий. Ранее ни при одном приступе подняться на стены не удавалось. Стены широкие, было где развернуться польским рубакам. И все же исход этого прорыва оставался неясным.

В это время поляки, накатив бочки с порохом в сточную канаву, подожгли порох. Вырвало кусок стены. И опять же не пролом решил дело. От взрыва загорелись Княжеские ворота и вспыхнули перекрытия в башне. В башне хранился порох. Пламя достало его. Город сотряс мощный взрыв. Огонь перекинулся в город. Ветер понес огонь по городским улицам. Стефан Потоцкий со своими ратниками стеснил со стены смольнян и ворвался в город. В городе полыхал пожар. В нем сгорали и его защитники и  его жители. Люди бежали в соборную церковь и в Архирейские палаты. В подвалах Архирейских палат хранились ценности жителей и запасы пороха. От жара и искр порох вспыхнул. Архирейские палаты подняло на воздух и обрушило на собор. От сотрясения рухнула стена собора. Камни придавили множество людей. Поляки вломились в собор. Смольняне лежали ничком на каменном полу. В царских вратах стоял в белых одеждах, воздев крест, архиеписком Сергий. Но и воздетый крест не остановил избиения.

Город не был взят. Город сгорел и превратился в пепелище. В огне во славу королю погибли почти все защитники Смоленска.

Воевода Шеин сдался. Не ради себя, а ради своих детей.

В королевском стане разгорелись споры: возвращаться ли победителями в Польшу или идти на помощь Гонсевскому и его воинству, осажденному в Московском Кремле.

Королю очень хотелось вернуться в Вильно триумфатором. Москва это испытание судьбы. Король повелел идти в Польшу, уверовав, что Гонсевский удержит Москву, пока в Польше соберется войско для окончательного покорения Московии.

Туго сдавливала удавка русских людей.

Король овладел Смоленском. На севере шведы из союзников превратились во врагов.

Шведский король Карл IХ, отправляя Делагарди в Московии ставил перед ним двоякую цель. Прежде всего не дать усилиться своему врагу Сигизмунду, ради этого помочь Василию Шуйскому изгнать поляков и получить в его лице союзника против Сигизмунда. Имелось при этом виду в случае поражения Шуйского, захватить Новгород и всю новгородскую землю. Не из расположения к Шуйскому, а исключительно ради дружбы со Скопиным, Делагарди по ходу дела отставил в сторону притязания своего короля на Новгород. Шуйский превратил Делагарди в своего личного врага, а разгром под Клушино и захват поляками Москвы подвиг Делагарди на захват Новгорода.

2-го июня 1611 года Делагарди, пройдя новгородской землей, остановился в Хутыни под Новгородом.

4-го июня к Делагарди явились на переговоры новгородские «лучшие люди» во главе с новгородским воеводой Матвеем Бутурлиным. Матвей Бутурлин, претерпев от поляков, люто их ненавидел и был готов на союз против них, хотя бы с самим чертом. Из ненависти к полякам у него родилась гибельная мысль искать подмоги у шведов любой ценой.

На посольском съезде со шведами он был осторожен, позже, с глазу на глаз, предложил Делагарди избрать на московский трон одного из сыновей Карля IХ, а прежде избрать шведского принца государем Великого Новгорода. Предложение столь же неожиданное, как и прельстительное. К тому же давало возможность потянуть время, чтобы прояснилась обстановка под Москвой и Смоленском. Бутурлин послал послов под Москву к Ляпунову, Делагарди отправил вестовщиков к королю Карлу.

Однако, новгородская Господа раскололась надвое. Вторым воеводой в Новгороде  сидел князь Одоевский. Между воеводами не было согласия. Князь Одоевский не собирался отдавать Новгород шведам и не хотел шведского принца в государи ни Новгорода, ни, тем более, Московии. В Москву к Ляпунову пошли посланцы и от Одоевского.

Одни посланцы везли предложение поддаться шведам, другие  шли с наказом стоять против шведов. И те и другие вышли из Новгорода до того, как туда пришло известие о падении Смоленска.

И Бутурлин и князь Одоевский в равной степени, сами того не желая, своим действиями привели московское ополчение к катастрофе, ничего не выиграв для Новгорода.

Бутурлин наказал соим посланцам говоорить о шведском королевиче с Ляпуновым, посланцев Одоевского в расчет не принял.

Трубецкой, прослышав о предложении Бутурлина и Одоевского, тотчас сообразил, как отделаться от Ляпунова, поддержавшего Заруцкого с Маринкиным сыном. Без поддержки Ляпунова избрание на царство Маринкиного сына не прошло бы. Земство без Ляпунова искало бы царя из рюриковичей.

События развивались быстрее, чем их могли оценить стороны, участвовавшие в них.

Под Москву и в Новгород известия о взятии королем Смоленска пришло почти одновременно.

У Ляпунова раздумье. Российское государство, не изгнав из Москвы поляков, потеряло Смоленск и теряло Новгород. Королевское войско, захватив Смоленск, не двинется ли на Москву? Для короля это было бы самым разумным решением. В сражении с регулярным королевским войском на стойкость ополчения Трубецкого надежды мало, да и земское ополчение не готово к такому сражению. Без Трубецкого и казаки Заруцкого  не составили бы нужной подмоги. Ляпунов созвал ближних и доверенных ополченских воевод, не позвав ни Трубецкого, ни Заруцкого. Сообща решили дать согласие посланцам Бутурлина пригласить на царство в Москве шведского принца, а Делагарди просить идти без промедления к Москве, дабы отбить общего врага — короля Сигизмунда.

Не сохранима тайна, когда в нее многие посвящены. Заруцкий узнал о переговорах с посланцами Бутурлина, и о намерении Ляпунова призвать на царство шведского принца. На том и обрел себе Ляпунов смертную участь.

У Ляпунова забота о всей Русской земле, у Заруцкого — посадить на царство Маринкиного сына, хотя бы Русская земля и дошла бы до полного разорения.

Еще не вернулись посланцы Бутурлина и Одоевского в Новгород и не при-шло ответное посольство от Ляпунова, как Делагарди осадил Новгород. 8-го июля он начал обкладывать Новгород, а  уже 17-го июля он вынудил новгородцев подписать с ним договор о признании сына шведского короля Великим князем Владимирским и Московским.

Казалось, что уже не было бедствий, которых не испытала бы Русская земля, но чаша испытаний еще не была исчерпана.

Прокопию Ляпунову, рязанскому дворянину, не боярину и не князю, удалось

объединить ранее необъединимое. По началу никто не угадал из тех, кто готовился натянуть на себя Русь, как натягивают одеяло, что Ляпунов приобретет славу объединителя русских людей, а когда сие свершилось, стал он как бы неприкасаемым.

Заруцкий имел надежду привлечь Ляпунова на сторону Марины, не очень-то надеясь, что тот пойдет до конца, а еще более опасаясь, что земство, набрав силу, откажется от Марины. А тут — вот оно: переговоры со шведами о призвании на царство шведского королевича.

С казаками, что ни день, неприятности и раздоры. Ляпунов строго наказал казакам из лагеря не выходить, по городам и деревням не разъезжать, поборов с жителей не брать. Будто бы такой наказ был исполним! Заруцкий с усмешкой встретил сей наказ. Употреби он против казачьего разбоя власть, вскорости по-терял бы свое атаманство. Казаки, не добыв «зипуны», заскучали бы и разбежались.

В станах Заруцкого, Трубецкого и Ляпунова имелись соглядатаи Гонсевского, что готовы были служить хотя бы и чёрту, лишь бы иметь сиюминутную выгоду.

У Гонсевского надежда на избавление — приход под Москву короля. Но его уже известили, что король возвращается в Польшу. Оставалась надежда поссорить ополченцев Ляпунова с казаками Заруцкого и гультящими людьми Трубецкого. В этом темном деле — советчики у Гонсевского Федька Андронов и Михаил Салтыков.