В тронном зале царь и царица. На лавках вдоль стен думные бояре, на патриаршем месте Филаретт.

Стрельцы ввели Наливайко.Руки связаны, на ногах путы. Ободрали его еще во Владимире, обрядили в посконные штаны, на плечи накинули драный зипушнико. Атаман потерял грозный вид. Нечесаная борода висела мочалкой.

— И этот жалкий сморчок объявил себя слугой сатаны? — воскликнул Филарет.

Наливайко ответил:

— То дело сатаны, кого ему брать в слуги, а кого холопом. Не тебе партиарх, холопу сатаны, рассуждать!

Богданка остановил Филарета, собравшегося отвечать, жестом руки.

— О сатане не будем говорить, мы об нем ничего не знаем. Ты, Наливайко вор и грабитель, а вовсе не слуга сатаны. Как вор и грабитель поставлен на суд царицы, а обвиняют тебя в напрасных смертоубийствах и в мучительствах невинных людей.

Наливайка  тряхнул бороденкой и поднял глаза на Богданку. Богданка поежился под взглядом его серых водянистых глаз.

— Невинных, говоришь? Ныне у московитов нет невиновных, все виноватые, потому и стать им всем добычей сатаны. Кто у московитов сидит на престоле?  Один, что засел в Москве, цареубийца и место ему в пекле у сатаны. Другой... О другом и говорить нескладно. Жидовин... То не в грех, а в смех! Говоришь, что я вор и грабитель. В чем я своровал? Людишек московских примучивал, так того они сами достигли. Мучил, насиловал, но каждый раз прежде заставлял их молиться, чтоб Господь оборонил их от моих сатанинских забав. Молились, да Бог отвернулся от них.. Как же теперь думать? Думать, что Бога нет? Если Бога нет, то нет и сатаны. Тогда каждый себе Бог и сатана. Тогда и убить не в грех, и помучить не в грех!

— Есть, по твоему, Бог или нет? — не выдержал патриарх.

— Не тебе бы спрашивать, это мне тебя спросить бы! А тебя  спросить бы, когда трупик отрока зарезанного Шуйским для обмана изымал в Угличе из могилы, кому ты тогда служил? Богу или сатане?

Вмешался Богданка.

— Разговорился ты не по спросу. Мы тебя за грабежи и убийства судим, а не за сатану.

— Отвечу! Отчего это молитвы тех, кто от моей руки погибал до Бога не доходили? А потому не доходили, что они от Бога отвернулись и сами себя отдали сатане. Развязывайте мне руки и ноги, одежонку я без вас справлю, а я пойду творить свое дело.

Богданка собрался было отвечать, но его опередила Марина:

— Что вы тут разговорились не к месту о Боге. Властью, данной мне Богом, повелеваю казнить этого убивца лютой казнью!

Стрельцы подхватили под руки Наливайку и выволокли прочь. Долго не канителились. Тут же перед царскими хоромами отрубили ему голову.

К Сапеге под Троицу прискакал гонец с грамотой от Богданки. В грамоте прописано: «Ясновельможный пан Ян-Петр Сапега! Ты делаешь не гораздо, что о таких ворах спрашиваешь? Тот вор Наливайко наших людей, которые нам великому государю служили, побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и женок 93 человека. И ты бы к нам вперед за таких воров не писал и нашей царской милости им не выпрашивал; мы того вора Наливайку за его воровство велели казнить. А ты б таких воров вперед взыскивал, сыскав, велел так же казнить, чтоб такие воры нашей Отчины не опустошали и христианской  истинной крови не проливали».

Гонец к Сапеге только со двора выехал, Рожинский ворвался к Богданке, гремя саблей об пол. Не здороваясь и не чинясь, возвысил голос:

— Ты!.. Ты казнил Наливайку? Ты посмел казнить Наливайку? Он с первого дня с нами в походе. За него просили паны Сапега и Лисовский. Ты вообразил, что ты взаправду царь? Кто ты такой, чтобы казнить наших людей?

Богданка усмехнулся и позвал:

— Пойдем, гетман! Я тебе что-то покажу,

Привел Рожинского в то, что называли тронным залом, подвел к трону и предложил:

— Садись, гетман, садись князь на трон, коли посмеешь, не я тебя остановлю!

Рожинский задохнулся от ярости.

— На кого ты голос поднимаешь!

— Как не знать, кого я на трон зову? Садись на трон! Что же не садишься?

— Ян Сапега... — прорычал Рожинский, но Богданка оборвал его.

— Ян Сапега не может разорить гнездо черных вранов. Не может одолеть монастырь. Без меня, всех польских людей попятят с московской земли в одночасье. Иди, гетман, своей дорогой, а у меня своя. Тебе ли не знать, кем она предопределена?

Рожинский зарубил бы за такую дерзость любого, но в гневе его не покинул разум бывалого поединщика. Ему ли не знать, что ему никак нельзя остаться без этого царика?

Рожинский, Ян Сапега и пан Лисовский, а с ними все польское воинство пребывали в уверенности, что вот-вот падет Троицкий монастырь и Москва откроет им ворота. Не только у польских вождей, но и у польского воинства утвердилось мнение, что своей отвагой и умением в ратном деле они покорили Московию, потому не стесняли себя ни в грабежах, ни в поборах.

Примеряя русские обычаи и характер русских людей к польским порядкам, они не принимали во внимание ни  противостояния русских татарскому игу, ни той закалки, которую получил русский характер в бедствиях несравнимых с испытаниями, выпадавшими европейским народам.

Богданка, надеясь установить хоть какой-либо порядок разослал по городам тарханные грамоты, освобождавшие присягнувшие ему города и уезды от всяких поборов, вне обычного тягла. Однако тут же начались поборы. Не успевали  люди расплатиться с царской казной, как наезжали сборщики от Рожинского, от Сапеги, наезжал Лисовский, а еще польские волонтеры, сбивавшиеся в грабительские шайки.

Присягнувшим тушинскому Дмитрию такое ограбление и в воображении не являлось. Из Тушино шло полное разорение. Наливайку казнили, но каждый день появлялись новые Наливайки, не менее жестокие, хотя сатаны всуе не поминали. В Тушино везли челобитные, а челобитчики уже брались за оружие, не дожидаясь царского ответа, прибегали вестовщики из городов, что города снимают крестоцелование Дмитрию.

Под Троицкий монастырь приходили известия, что отряды, посланные собирать продовольствие, наталкиваются на сопротивление и гибнут в провальных лесах от мужиков и посадских. Сапега отрядил Лисовского усмирять мятежи. Лисовский метался от одного города к другому. С ним уже дерзали вступать в бой. Он рассеивал мятежников, но едва уходил к другому городу, они вновь собирались и на дорогах нападали на поляков. Земля разгоралась полымем под копытами польских налетов.

Сигизмунд уже не считал Московию способной к сопротивлению и готовился к походу, чтобы закрепить под своей короной покоренную  Русь. Но шляхтичам было не по нраву нести военные расходы. Сейм не утвердил военные расходы, предпочитая, чтобы войну оплачивал кто-либо другой. Сигизмунд надеялся на субсидии папского престола, полагая, что если Рим субсидирует Рожинского, почему же тому же Риму не вложить эти деньги в королевский поход. О том, что папский престол субсидировал Рожинского не своими средствами, королю не дано было знать.

На королевские засылы о субсидиях Рим не отвечал. Волей неволей королю пришлось обратиться к папскому нунцию Симонетте. Сигизмунд переносил на него обиду на папу. Симонетте ждал часа, когда король сделает первый шаг к сближению. И дождался.

Король и королева, лукавая дочь лукавой королевы Марии Наваррской, пригласили Симонетте в Вавельский замок на семейный обед. Симонетте очень бы удивился королевской ласке, если бы секретарь короля, отец Барч, не делился бы с ним замыслами короля найти средства для похода в Московию.

Обед соответствовал сану гостя. Изысканные блюда, итальянские вина. Королева Констанция сама любезность и дружественность.

— Я потерял дорогого друга, — говорил король. — С Рангони мы были в согласии относительно интересов апостольской церкви в Московии. И мы равно были огорчены, когда предприятие с царем Дмитрием, благословленное папой, не оправдало надежд. Мы могли верить в его истинное царское происхождение, могли и не верить, то и другое имели равные основания. Огорчает отсутствие у него благодарности. Он обманул Римскую церковь и вознамерился поставить Речь Посполитую под московскую корону. Я не исключаю того, что в Риме нашлись сторонники столь несбыточного предприятия. Сначала он обманул меня, затем он обманул бы папу и разрушил бы апостольскую церковь в Речи Посполитой. Если уж говорить об объединении Речи Посполитой с Московией, то почему же не под польской короной? Если говорить о легитимности, то мое право на московский престол неоспоримо. Оно не чуть не меньшее любого царственного рода Московии. Я потомок великого Ольгерда, женатого на княжне из Рюрикова рода. Сегодня не впадают ли в Риме в еще более горькую ошибку? Московский престол предназначается проходимцу без роду и племени. Относительно первого Дмитрия могли быть сомнения, относительно сегодняшнего ни у кого сомнений нет. Он даже не шляхтич, а человек иудейской веры.