У Сигизмунда дух захватило от речений посла, но он умел сдерживаться. Напустив строгость, отвечал:

 — Я не даю веры московским людям. Я не хочу, чтобы они ночью явились во дворец и убили бы меня, как убили царя Дмитрия. Путь бы они убили своего царя, которого встречали колокольным звоном, а зачем же было убивать польских гостей, да еще и держать в плену, тех кто уцелел, отбившись от московских убийц? Но об этом что же ныне говорить, когда оказывается, что царь Дмитрий жив, а Шуйский лжет, что он убит. Кому верить? Поэтому я оставил думать о Дмитрии. Я думаю о своих подданных, которых Шуйский держит в плену, словно бы взяты они в плен на поле боя, а не на свадебном пиру. Если Шуйский будет их держать в плену, не будет у нас ни перемирия, ни мира, не будет у меня и доверия к московским боярам, пока они терпят убийцу и изменника Василия Шуйского.

У Сигизмунда после беседы с Волконским явилась возможность обсудить московские дела с новым папским нунцием, чтобы втянуть его в круг своих интересов. Интересы его сводились к получению от папского престола субсидий для завоевательного похода в Московию.

Король принял Симонетту в Вавельском замке, в том же кабинете, где когда-то принимал претендента на московский престол и обычно беседовал с Рангони. После обычного обмена приветствиями, король вручил Симонетте письмо пана Харлевского. Подождал пока нунций его прочтет и спросил:

 — Что думает, ваша милость, об этом интересном известии? Мне важно знать мнение столь искушенного дипломата.

Симонетта картинно развел руками.

 — Я теряюсь в предположениях. Есть свидетельства, что царь Дмитрий убит, есть свидетельства, что он жив? Важно другое: нужно ли, чтоб он оказался жив?

Король оценил столь точное понимание нунцием сложившихся обстоятельств. С ним можно быть откровенным. Но в меру, в меру! Король пояснил:

 — Я развею ваши сомнения. Тот, кто царствовал в Москве под именем Дмитрия, несомненно убит. Тот, о ком пишет пан Харлевский — не Дмитрий. Но я не собираюсь ему мешать. Те, кто ранее знали прежнего Дмитрия, охотно признали их тождество. Могу добавить, что внешне они совершенно несхожи. Пусть Шуйский расплачивается за свои преступления!

Король, дав понять нунцию последними словами, что не препятствует новому замыслу Ордена с Дмитрием, замолк. После значительной паузы продолжал:

 — Посол из Московии, князь Волконский, как оказалось, имеет ко мне тайное поручение от московских бояр. Московские послы не впервые, имея наказ от царя говорить об одном, говорят о другом. Они поставили на царство царя Шуйского, теперь ищут, как от него избавиться. Московские люди не хотят видеть на царстве Шуйского. Они знают, что  второй Дмитрий обманщик, но пойдут за ним, лишь бы лишить Шуйского власти.

 — Ваше величество, вы рисуете безисходную картину смуты в соседнем государстве...

 — Да, безисходную, если московитов предоставить самим себе. Вражда между поляками и русскими усиливает султана и дает ему одерживать победы на европейских землях. Хотел бы заметить: царь Дмитрий не был сыном московского царя Ивана Мучителя. Черт знает, чей он был сын. Однако он один из всех московских государей понял, что разобщенность поляков и русских лишают оба народа создания самого могущественного государства. Он перешел из греческой схизмы в истинную веру и, только подумать, хотел соединить под одной короной и Речь Посполитую и Москву.

 — Какая дерзость! — воскликнул Симонетта.

 — Разумная дерзость! Объединение Речи Посполитой и Московии — великий замысел! Но его нельзя завершить поспешностью. Князь Волконский, посол Шуйского, пришел ко мне с тем же замыслом в тайне от Шуйского.

 — Как совместить этот замысел с разницей в вероисповедании?

 — В том и состоит лукавство бояр. С моей помощью они хотят избавиться от Шуйского, а передачу мне московского престола утопить в споре о вере. Я должен иметь войско, с которым я мог бы войти в Москву и погасить споры о вере. Мы разорены рокошем, сейм откажется вотировать расходы на войну.

 Более откровенно король  не решился просить Симонетте ходатайствовать о субсидиях перед Римским престолом. Имеющий уши, да услышит, имеющий разум — уразумеет.

Регулярные войска короля Сигизмунда оказались более стойкими, чем шляхетская вольница. Пан Зебржидовский, глава рокоша, не получив ожидаемой помощи от своего крестника царя Дмитрия, свертывал силы мятежников. Мятеж угасал. Те, кто мог надеяться на королевскую милость, разбредались по домам, а тем, кого королевский суд заочно приговорил к смертной казни, деваться было некуда, оставался свободным путь в Московию грабить и разорять соседей, под предлогом защиты прав ее законного государя Дмитрия.

Князь Роман Кирикович Рожинский после разгрома мятежников прискакал со своими юргельтами и приверженной ему шляхтой в свой замок на Днепре. Все его огромные поместья были заложены и перезаложены жидам арендаторам. Супруга его добывала средства для поддержания княжеского дома вооруженными наездами на соседей. Но наступило такое разорение, что и грабить стало нечего. Супруга своего она встретила упреками. Навоевался, дескать, а чем кормить холопов и шляхту, что прижилась при дворе.

 — Созвать жидов — арендаторов! — распорядился князь. — Жиды, как сливы. Плоды съедены, остались косточки. А мы из косточек зерна вынем!

Юргельты поскакли за арендаторами. Князь наказал, чтобы не стеснялись в обхождении. Если не поедут добром, так вязать. А еще велел рубить лозу для розог и ставить медные быки, чтоб греть в них воду до крутого кипятка.

 — Живьем буду варить, коли упрутся за свои злотые!

Наказания за самоуправство не опасался. Ко всем грехам — невелика прибавка. Из судебных приговоров он уже давно мог сшить шубу. Об одном он не подумал, что замахнулся ограбить людей умных и изворотливых, которые умели угадать, что князь сделает не только сегодня, но и завтра.

Привезли несколько возов лозы, кипела в чанах вода, юргельты один за другим возвращались с пустыми руками. Арендаторы и корчмари попрятались. Корчмы на запоре, а избы пусты. Как сквозь землю провалились.

 — Ищите по дорогам! — приказал он.

Засел в пиршественном зале за горилкой. Даже ближние шляхтичи, при всей охоте вместе с князем помочить усы в чарке, не решились войти к князю. Зимний день короток. На улице темень. Поднялась пурга. Князь раздумывал, кого бы ограбить? Тот,  кто несметно богат, отобьется, а у других, кроме закладных бумаг нечего взять.

 За окнами послышался колокольчик. Князь размышлял, кто это  катит в гости? Или кто с дороги сбился?

 Доложили ему, что явились старик раввин , с ним жидок помоложе.

 — Под чанами огонь разведен? — спросил князь.

 — Подбрасываем дрова, чтоб вода все время кипела.

 — Греть, чтобы все время кипела, а жидков — сюда!

Приезжие едва порог переступили, не успели поклониться. Князь воскликнул:

 — Деньги привезли? Не привезли — живьем сварю! Чаны медные видели? В чаны опустим!

 — Сваришь! — согласился старик. — А каков навар с моего старого мяса?

 — В котле будешь шутки шутить!

Старик посмеивался. Молодой то же не прятался, хотя и без улыбчив был его взгляд.

 — Посмеиваешься, старик? Меня не знаешь! Думаешь Рожинский жидов не сварит? Сварю всякого, кого сварить пожелаю! И жида и поляка, самого сатану сварю, потому, как деньги нужны!

 — Потому и пришли к тебе, что ни Бога, ни сатаны не боишься. Золото с неба не падает, его добыть надобно. А не тебе ли добыть? Если не тебе, то во всей Польше кроме тебя некому.

 — Сказками меня не утешай! Где мешок с золотом?

 — Ой, мешок! Стоит ли из-за мешка разговоры разговаривать? Хочешь слушать — слушай! Не хочешь, бросай нас в котел, из мяса злотых не сваришь!

— Говори, если дело! Сказки не велю сказывать!

 — Король ныне о походе на Москву думает...

 — Без тебя знаю о чем король думает. Ты в эти думы не лезь!