Предложенную ему игру, однако, поддержал:

— Жалую вас, всем своим жалованием. Быть отныне в моем царстве казакам первыми людьми превыше всех иных. Быть тебе, атаман Заруцкий, правой рукой государя.

Заруцкого окружили путивляне и стародубцы. Казачий атаман уверял их, что вернулся истинный Дмитрий. Ему ли об этом не знать, коли с первого дня был в походе его из Самбора.

Объяснения с глаза на глаз не избежать. Для того Заруцкий последовал за Богданкой в замок. Пана Рогозинского живо отставил, отослав погулять. Богданка выставил на стол штоф водки. Сели за стол супротив друг друга. Заруцкий, посмеиваясь, шевелил усами.

— Звать тебя не упомню, а вот возле царя Дмитрия, тебя видывал. Назовись, от меня нет нужды таиться?

— Богданом крещен.

— Кто же тебя на столь смертное дело подвигнул? Неужели сам надоумился?

— Надоумил бы меня кто-либо, как уйти от  смертного дела! Каков из мня царь?

— Дуракам на посмех, а умным в чем здесь потеха?

— Ныне тебя по добру не отпустят. Скажи, кто же тебя подставил?

— В Пропойске меня в подвал на погибель заперли, в Стародубе нагайками хлестали, пока не исполнил повеления назваться царем Дмитрием.

— Чье повеление?

— Наслышан, что будто бы должен придти с войском знатный пан из Самбора, да что-то не идет.

— Придет! И другие знатные паны набегут. Не из Самбора ветер поднял бурю. Нам,  казакам, а еще пуще, чем нам, полякам нужен царь Дмитрий. Не вздумай отлынивать, в том твоя погибель. Держись по царски, как держался царь Дмитрий, иначе заделают тебя скоморохом.

Заруцкий налил водки.

— А теперь выпьем, государь, чтоб нас с тобой черт веревкой связал!

Стародубцы не утерпели, нарушили застольную беседу царя и атамана. Привели они сына боярского, прозывавшегося Стардубцем, старика с окладистой бородой и лысиной во весь затылок. Он поклонился Богданке и молвил:

— Лета мои, преклонные, государь! Искать мне в этой суетной жизни нечего, хочу поискать царства небесного и принять за правду мученичество. Посылай меня к  царю Шуйскому, объявить, что изменой он под тебя подыскался.

— Казнит тебя, Шуйсвкий! — ответил Богдан.

— Казнит, а правду о себе узнает. Умылась от него кровью земля северская, ныне ему та кровь отрыгнет!

Решили сочинить от имени царя Дмитрия грамоту, чтобы Стародубец  вручил ее царю. Грамоту сочинял Богданка, навыкший писать письма за царя Дмитрия.

«Мы, Дмитрий Иоаннович, царь всея Руси и Император, похитителю власти пишет, изменнику и вору Василию Шуйскому и предлагает ему нашу милость, ежели он внемлет разуму и не потерял остатки совести и веры в Божеское наказание за убийства безвинных. Как тать ночной, не к чести боярской, ты ворвался в Кремль, не имея мужества встретиться с нами лицом к лицу, напустил на нас и на наших людей убойцев и грабителей, забыв о нашей к тебе милости, когда достойный казни, ты был нами помилован. Люди верные мне предупредили об измене, не желая пролития крови, я ушел из Москвы, а тот, кого убили под моим именем, еще одна безвинная жертва твоих злодеяний. Мы уединились, чтоб в уединении молиться Богу, и послали своего воеводу, чтоб покарал изменников и освободил от злодея трон московских государей. Ты обманом и подкупом собрал ратных людей, не жалея крови наших подданных. Жаль нам глупого разума твоего, ты осквернил душу свою и готовишь ей гибель, ибо сел на наш прародительский трон воровством и клятвопреступлением. Кто кладет злое основание, тот волей Божией должен потерять снова, ты покусился на то, что не дала тебе природа. Покайся! Лучше претерпеть тебе временное посрамление, чем послать свою душу на верную гибель в адский огонь. Промысли о конце твоем и предупреди заранее беду свою».

Стародубцу просчитали грамоту. Он прослезился от осознания справедливости того, за что собрался положить седую голову на плаху.

Стародубец выехал о двуконь в далекий путь к Туле. В Стародуб прибыл пан Меховецкий. Привел с собой польское рыцарство, оторвавшееся от рокоша в надежде на более верную добычу в Московии.

Собрались паны и Заруцкий в замке у Богданки в «царских покоях». Говорил пан Меховецкий.

— Не будем лукавить друг перед другом! Не ты, атаман, Иван Заруцкий, не я, не князь Шаховской и не ведун царский Михайло Молчанов, и не ты, пан Рогозинский отыскали подставу под имя царя Дмитрия. Нашли без нас. Извещаю вас, что король Сигизмунд в сей же час готов был бы признать сей выбор и объявить царя Дмитрия спасшимся от убийц. Он не может этого сделать. Шуйский держит в заложниках королевских послов, польских гостей, что прибыли в Москву на царскую свадьбу. Среди них и князья Вишневецкие, и Стадницкие и иные  люди прославленных польскитх и литовских родов. Среди них и злополучные Мнишки, отец и дочь. Скажу вам: сему Дмитрию король не помеха. Вскоре последует и подмога. Все, кто замешан в мятеже схлынут в Московию от королевского суда и судебных преследований. Король поспособствует этому объявлением амнистии.

Заруцкий перебил пана Меховецкого:

— Если не ты, пан Меховецкий и не король даже, так кто же подставил Богдана в замену царю Дмитрию?

Пан Меховецкий уставился тяжелым взглядом на Зпруцкого и властно произнес:

— Пан атаман, к иным тайнам лучше не иметь прикосновения, дабы не утяжелять и без того бренную нашу жизнь. Коронование королей и венчание царей дело Божье, людскому суду неподсудное. Каким нам дан новоявленный царь Дмитрий, с таким мы и останемся, пока высшее Провидение , что-либо не изменит. Чтобы вести войну против московского царя нужны субсидии, за вами в обозе гремят пустые бочки, нужно чтобы кто-нибудь наполнил их золотом.

Заруцкий усмехнулся.

— Наш царь гол, как ощипанный в щи петух!

— Не петух, а курица, что сидит на нашесте и несет золотые яйца!

На том и покончили совещаться. У Богданки и не подумали спросить о желании называться царем, будто его и не было на этом совете.

В Стародубе объявили сбор войска для похода на Москву во главе с царем Дмитрием.

Шуйский держал Тулу в плотной осаде. На уговоры воевод брать город приступом не поддавался. Одно дело потерпеть поражние от воров воеводе, другое — царю. Потери  при приступе могли так огорчить царское войско, собранное с бору и с сосенки, что оно от огорчения могло и разбежаться. Берег войско Шуйский еще и потому, что приходили известия о сборе вражьих сил на Севере в подмогу тульским сидельцам в осаде.

Тут и явился посланец этих сил  из Стародуба. Шуйский не так-то был доступен для тех, кто хотел предстать  пред царские очи. Под Тулой на Косой горе, раскинут царский шатер,что остался от Бориса Годунова. Шатер из китайского шелка, расписанный башнями и стрельницами на подобие кремлевских стен. В шатре — царские покои, просторная трапезная для царских пиров. Шуйский по своей скаредности пиров не устраивал, превратил трапезную в Думную палату. В Думную палату доставили Стародубца.

Шуйский редко улыбался, а смех его услыхать, редко кому доводилось. Услышав от Стародубца, что он явился посланцем царя Дмитрия, Шуйский рассмеялся рассыпчатым смешком.

— Еще один! Не тот ли, коего призывал Ивашка Болотников, да никак дозваться не может?

— Из какой норы этот вор вылез? — поинтересовался  поинтересовался князь Мстиславский.

Стародубец извлек  из-за пазухи грамоту и поротянул Шуйскому.

— Чину не знаешь! — остановил его  князь Андрей Голицын и выхватил из его рук грамоту.

Князь Мстиславский осудительно потряс бородой и сказал:

— Должно быть юродивый. Не собрался ли в страдальцы?

Стародубец тут же ответил:

Это ты, боярин, юродивый! Служишь цареубийце изменнику!

Бояре повскакали с мест. Иные схватились за сабли. Шуйский остановил их порыв.

— Не поспешайте! Не дайте ему пострадать за неправду, потому как правды он не знает. Ведомо ли тебе, сын боярский, что твой новоявленный Дмитрий в Стародубе не единственный? В Астрахани объявился царевич Август. Слыхал о таком? Не слыхал и ладно. Есть еще царевич Иван Иваныч, будто бы старший сын царя Ивана Васильевича, что обманом от смерти спасся, когда царь Иван Васильевич замахнулся на него своим железным посохом. Есть еще царевич Петрушка, будто бы сын царя Бориса Годунова. Бродят по Дону и по Волге царевичи Федор, Клементий, Савелий, Василий. Гаврило и Мартын. Вон сколько царевичей набралось. За всех и голову класть? Не того ли стоит и твой Дмитрий?