Коплан закрыл дверь, задвинул щеколду, потом снял пиджак и повесил его на спинку стула, после чего закурил сигарету, так и не ответив.

— Ты что, оглох? — спросила Клодин с ноткой раздражения.

— Нет. Стараюсь решить одну проблему.

— Самое время! Поможешь мне расстегнуть платье? Он встал у нее за спиной, приподнял локоны, чтобы найти застежку. Затем он расстегнул «молнию».

— Готово, — сказал он, отступая.

Она со спокойным бесстыдством стянула платье через голову. Комбинации на ней не было.

В трусиках, чулках и туфлях она прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом, вытерла свои накрашенные губы бумажной салфеткой.

— В чем заключается проблема? — спросила она, изучая свое лицо в зеркале.

Стоя на высоких каблуках, слегка наклонившись вперед, она представляла собой очень соблазнительное зрелище.

— Скажи, — обратился к ней Коплан, — тебе очень трудно надеть халат? Здесь ты не у Халати.

Она обернулась с искаженным лицом.

— Я ведь не заставляю тебя смотреть на меня, правда? Зачем ты меня привез? Чтобы я переспала с тем военным. И у тебя еще хватает наглости делать мне замечания?

— Э! Спокойнее, — добродушно произнес он. — Какая муха тебя укусила?

Ее трясло от возмущения, но грусть, казалось, брала верх над гневом; ее лицо дрожало, как будто она собиралась расплакаться.

— За кого ты меня принимаешь? — горячо упрекнула она. — С того момента как мы познакомились, у тебя не нашлось для меня ни единого доброго слова. Ты едва отвечаешь, когда я обращаюсь к тебе. А ведь мы могли поладить. Ты показался мне симпатичным. Но ты видишь во мне уличную девку, всего лишь уличную девку...

Ее голос сломался, из глаз брызнули слезы. Она пробежала по комнате, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку, обхватив голову руками. Но из ее горла не вырвалось ни одного всхлипа.

Коплан спокойно погасил сигарету.

Он подошел к молодой женщине, сел рядом с ней и погладил ее плечо.

— Послушай, малышка, — шепнул он. — Это будет самой противной штукой, которая может с нами случиться, если мы привяжемся друг к другу, понимаешь? Между двумя одинокими неприкаянными людьми, вроде нас, это почти неизбежно. Поэтому я и сохраняю дистанцию. Через несколько дней, закончив эту работу, мы расстанемся. И что тогда?

Он чувствовал, как подрагивает под его пальцами полное жизни нежное тело, и изо всех сил сопротивлялся желанию продолжить ласку.

Клодин тяжело вздохнула, потом повернулась и посмотрела на Коплана влажными глазами.

— Вот именно, — произнесла она слабым голосом. — Мы знаем, что это продлится недолго. Так не надо портить эти несколько дней. Мы можем стать хотя бы друзьями.

Озабоченно нахмурив лоб, Коплан пожал плечами.

— Знаешь, в подобных случаях трудно оставаться просто друзьями. Это быстро переходит... А потом, ты воображаешь, я бы спокойно думал о том, что ты проведешь ночь с Саббахом, если бы полюбил тебя?

Она приподнялась на локте. В ее голубых глазах появилась нежность.

— Вот видишь, — сказала она, — ты можешь быть милым. Со мной уже давно никто так не говорил. Ты совсем не такой, как остальные.

— Вот еще! — язвительно отозвался он, укрывая Клодин простыней до подбородка. — Я не смешиваю дела и чувства, вот и все. В остальном...

— Нет, — задумчиво проговорила она. — Не знаю, что ты скрываешь и почему хочешь выглядеть грубым, но я вижу тебя таким, каков ты есть. И я сделаю все, что угодно, лишь бы ты полюбил меня. Хотя бы немного.

Он по-братски потрепал ее по щеке и прищурил глаза.

— Тогда не искушай меня; не расхаживай в соблазнительном виде. Не напоминай мне каждую секунду, что побывала у Халати. Это меня расстраивает.

Он дружески поцеловал ее за ухом. Вдруг он встал, сунул руки в карманы и резко изменил тон:

— Завтра, во время посещения Умм-эль-Джемаля, ты разогреешь капитана до такой степени, чтобы он совсем потерял голову. Раскалишь его добела, убедишь, что мечтой твоей жизни всегда было стать рабыней воина пустыни; будешь только незаметно строить глазки и слегка касаться его. Но лишь в необходимых дозах, чтобы все выглядело серьезно. Если он очень сильно прижмет тебя, отодвигайся, покраснев. Нужно, чтобы к возвращению в лагерь он горел. Усекла?

— Я все сделаю наилучшим образом, — пообещала она покорно, хотя и разочарованно.

— Я устрою так, чтобы оставить вас вдвоем раза два-три на довольно большое время. Он в любом случае не изнасилует тебя в руинах. Особенно если ты дашь ему понять, что будешь рада встретиться с ним тет-а-тет.

Он перестал ходить по комнате, начал снимать рубашку.

Потом встал перед умывальником, открыл холодную воду и плеснул ее себе на лицо и шею. Схватил полотенце и энергично вытерся.

Клодин разделась под покрывалом.

Ее трусики, пояс, чулки и туфли упали на пол.

— Я могу сегодня спать у тебя на плече? — спросила она. Он взял одну из подушек и бросил ее на ковер возле постели.

— Этой ночью нет, — сухо ответил он. — И в следующую тоже.

Экскурсия в развалины старинного христианского города, от которого остались только куски стен, несколько арок и разбитые колоннады, прошла именно так, как надеялся Коплан.

Обещанный капитаном эскорт был очень невелик: он сам да два солдата, которых на время осмотра оставили у крепостной стены.

Затем Коплан и Клодин снова поужинали с иорданским офицером, и Коплан заметил, что Саббах вцепился в крючок всеми зубами.

Прежде чем Саббах вернулся в лагерь, Франсис горячо поблагодарил его.

— Послезавтра мы возвращаемся в Дамаск, — сообщил он, — но, может быть, мы выкроим время угостить вас последним стаканчиком. Я могу позвонить вам в лагерь?

— Конечно, — быстро ответил офицер. — Номер шестьсот семьдесят восемь — телефонист Мафрака понимает английский.

Он бросил из-под век вопросительный взгляд на Клодин. Молодая женщина незаметно взмахнула ресницами в знак согласия.

Наконец Саббах ушел, а Коплан и Клодин поднялись в свой номер, довольные тем, что могут стать самими собой и прекратить комедию, продолжавшуюся почти семь часов.

— Ты хорошо поработала, — сказал Франсис, обняв свою спутницу за плечи. — В некоторые моменты мне казалось, что наш друг взорвется. Теперь он созрел...

Она мягко высвободилась, подошла к зеркалу и сняла клипсы, украшавшие ее уши.

— Не так уж и трудно играть соблазнительницу, — заявила она с презрительной улыбкой в уголках губ. — Если хочешь знать мое мнение, я недовольна. Какую гадость ты готовишь этому бедняге?

Лицо Коплана насупилось.

— Не собираешься ли ты пожалеть его? — сказал он.

— Почему бы нет? В конце концов, это могло бы облегчить мне работу.

Он посмотрел на отражение Клодин в зеркале и сделал к ней три шага. Взяв молодую женщину за талию, он заставил ее повернуться. Глядя ей в глаза, сказал сдерживаемым голосом:

— Если я просил тебя раскалить его добела, то именно для того, чтобы избавить тебя от неприятной работы, намеченной Халати.

Удивленная как его жестом, так и утверждением, Клодин отступила.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что достаточно было, чтобы ты влюбила его в себя до безумия. Остальное я беру на себя.

Он отпустил ее, повернулся спиной и закончил:

— Теперь у тебя есть дополнительная причина пожалеть принца пустыни.

Пока он развязывал галстук, Клодин смотрела на него, затем подошла к нему и взяла за руку.

— Ты... немного ревновал?

— Шиш! — буркнул он. — Просто я нашел лучший способ.

Он решительно взял свою подушку и бросил ее на пол с намерением провести ночь на коврике.

Около одиннадцати часов вечера двадцать восьмого к капитану Саббаху прибежал дежурный.

Сильно взволнованный солдат объявил, что загорелся склад возле вокзала. Фляги с маслом, стоявшие на земле, взрываются одна за другой.

Саббах бросился в свой штаб.

Лагерь был поднят по тревоге. В темноте звучали свистки, воздух наполнил рев моторов.