— Всё нормально. Собираюсь ко сну.

— А не хочешь ко мне приехать?

Раньше он был бы рад такому приглашению, но теперь… Теперь ему никого не хотелось видеть. Даже невесту. Слишком пакостно было на душе, чтобы говорить ласковые слова, не раскрывая своего душевного состояния. А посвящать ее во все свои неурядицы незачем: буквально накануне катастрофы она сказала ему, что, кажется, забеременела; волновать ее нельзя. Ко всему, он под домашним арестом…

— Уже двенадцатый час… И у меня завтра трудный день.

— Но мне надо сказать тебе что-то очень важное. И я так соскучилась…

— Встретимся завтра. Я постараюсь освободиться пораньше и заскочу к тебе в поликлинику.

Она помолчала.

— А ты о ресторанной драке ничего не слышал?

— О какой драке? — не понял он, совсем забыв о стычке с подручными Желкашинова.

— Ну… — замялась Лариса. — Ты, когда ходил в туалет… Ничего с тобой не случилось?

«Откуда она узнала? И что?» — обеспокоился Геннадий.

— А что могло случиться? Я же вместе с вами уходил, — не стал он раскрывать свои карты, решив выпытать у неё, что говорят о драке. — Может, в фойе драка была?

— Нет, говорят, в туалете какой-то лётчик так избил парня, что он дома умер.

Геннадия обдало холодом. Что за чушь! Он ударил один раз. Правда, изо всех сил и в солнечное сплетение. Но чтобы до смерти…

— А лётчиков, — Лариса сделала паузу, — в ресторане двое было, и только один из них заходил в туалет.

— Ерунда какая-то. От кого это ты слышала?

— Да у нас в поликлинике только и говорят об этом.

— Кому-то надо, наверное, распускать такие сплетни, — не поверил Геннадий. — Никакой драки там не было, и никого я не убивал, если это тебя волнует. Ложись и спи спокойно.

Лариса не спешила положить трубку. Слышно было, как она дышит, собираясь сказать еще что-то.

— А мне не спится, — сказала грустно. — И на душе тревожно. Может, ты все же приедешь?

— Не могу. И я очень устал. Прости. Целую, спокойной ночи.

— Спасибо, — наконец согласилась она. — И я тебя целую. — Лариса положила трубку.

Геннадий вернулся в номер, разделся и лег в постель. Еще раз вспомнив короткую схватку в туалете, окончательно убедился, что удары его ни в солнечное сплетение, ни в промежность не могли быть смертельными. Просто кто-то решил либо попугать его, либо насплетничать Ларисе — вот, дескать, какой у тебя женишок… А от того, что Лариса позвонила, было приятно — беспокоится за него, любит. Страшнее другое: как обернется дело с катастрофой? Обвинить Геннадия в причастности к диверсии полковнику, конечно же, не удастся — нет таких доказательств, а биографию испортить может. А коль посеет к нему недоверие, вряд ли оставят Геннадия в авиации. Куда тогда податься? В Москву, к родителям? Лариса вряд ли согласится: здесь у нее хорошее место, приличная зарплата, а что ждет ее в Белокаменной? Как-то с полгода назад, когда над эскадрильей нависла угроза расформирования, у них был разговор на эту тему. И Лариса на предложение Геннадия уехать в Москву покачала головой.

— Нет, миленький, я знаю, что такое жить в одной семье с родителями. Не сомневаюсь, что они у тебя добрые, чуткие, прекрасные. Но я привыкла к самостоятельности, к свободе. А примеры показывают: мирное существование двух женщин на одной территории мало кому удается, — заключила она с улыбкой…

Она, конечно, права. Тем более что мать у Геннадия не из покладистых, мягкохарактерных женщин.

И оставаться Геннадию после случившегося в Волжанске будет невыносимо. Нет, надо сделать все, чтобы снять с себя все нелепые подозрения и остаться в эскадрилье. С этой мыслью он и задремал. Именно задремал, а не заснул: когда в коридоре раздались шаги и у его двери кто-то остановился, он тут же услышал. А когда в дверь постучали, он подхватился и поспешил открыть, посчитав, что это все-таки приехала Лариса.

В комнату, не спрашивая разрешения, вошли двое военных в камуфляжной форме. Оба молодые, крепкие, уверенные в себе. Один с усиками, похожий на кавказца; второй белобрысый, рыжебровый, с непонятного цвета глазами, от взгляда которых сквозило неприязнью и жесткостью.

— Майор Федеральной службы безопасности Васин, — представился усатый. — Собирайся, поедешь с нами, — приказал тоном, не терпящим возражения.

«Полковник сдержал свое слово», — мелькнуло у Геннадия в голове, но собираться не торопился, спросил твердо, давая понять, что не очень-то испугался:

— Куда и по какому поводу?

— А ты не догадываешься? — усмехнулся усатик.

— Я не гадалка.

— Ну что ж, у нас узнаешь.

— Где это «у нас»?

— В отделении. Не ясно?

— У вас есть ордер на арест?

— А кто сказал, что ты арестован? Пока приглашаем на беседу.

— По-моему, мы с вами за одним столом не сидели, чтобы разговаривать на «ты».

— А мы считаем, что ты слишком маленькая шишка на ровном месте, чтобы величать тебя по имени-отчеству. И не разводи антимонии, нам не когда с тобой деликатничать.

Спорить с ними или отказаться подчиниться не имело смысла, понял Геннадий, — заберут силой, вон какие бугаи.

— Военную форму надеть или штатское?

— Какую хочешь. Можешь военную.

Геннадий неторопливо стал одеваться.

— Захвати на всякий случай туалетные принадлежности и полотенце. Наше заведение ещё не настолько богато, чтобы обслуживать всех, кто не в ладу с законом, — уточнил намерение кавказец.

Геннадий посчитал благоразумнее промолчать. Но то, что его вызывают не просто для беседы и скоро не отпустят, не вызывало сомнения. Только что ему вменят в вину, диверсию или убийство, — теперь и сообщение Ларисы не казалось небылицей.

Он уложил в «тревожный» чемоданчик, предназначенный для командировок и вызовов по тревоге, туалетные принадлежности — бритву, зубную щетку с пастой, а также полотенце и спортивный костюм. Усатик внимательно за ним наблюдал. И когда Геннадий взял перочинный нож с различными приспособлениями, усатик остановил его:

— А вот этого не надо.

— Холодное оружие? — усмехнулся Геннадий.

— Пусть возьмёт, — вмешался белобрысый.

Усатик отобрал нож, повертел его в руках и вернул.

— Можешь взять.

Они направились к выходу: впереди белобрысый, за ним Геннадий. Замыкал кавказец.

У подъезда стояла чёрная «Волга». Но едва они подошли к ней, как из-за кузова выскочили двое с пистолетами на изготовку. Захлопали выстрелы. Негромко, будто игрушечные хлопушки. Пистолеты с глушителями, догадался Геннадий. Кавказец и белобрысый рухнули на снег. Неизвестные подхватили опешившего Геннадия под руки и со словами: «Быстрее, быстрее», увлекли к виднеющейся у дома напротив иномарке. Там за рулем сидел водитель, и мотор был уже заведён.

Один из мужчин ловко открыл дверцу, второй втолкнул Геннадия на заднее сиденье, и машина рванула с места.

Иномарка на большой скорости петляла по улицам города, и Геннадий никак не мог сориентироваться. По бокам сидели двое в спортивных куртках, в слабом свете встречающихся кое-где уличных фонарей Геннадий рассмотрел лица своих похитителей. Это тоже были крепкие молодые парни, чем-то похожие на убитых фээсбэшников. Только без усов и оба чернявые. Или так показалось ему из-за плохого освещения.

Минут пять ехали молча, затем парень, сидевший справа, сказал дружелюбно:

— Извини, друг, но придется тебе глаза завязать, — и достал из кармана повязку.

И ведут себя как фээсбэшники — сразу на «ты».

— Разве от друзей что-то скрывают? — невесело пошутил Геннадий.

— Иногда. В целях конспирации, — ответил парень. И, сняв с его головы фуражку, натянул на глаза эластичную полоску плотной ткани. — Потерпи немного, потом мы все объясним. Но можешь не беспокоиться, мы не чеченцы и выкуп за тебя не потребуем.

— Зачем же похищаете?

— Не похищаем, а спасаем. Ты же знаешь, что тебя ждало у фээсбэшников.

— Я никаких преступлений не совершал, совесть моя чиста.