Но девочка вдруг сама встает и начинает карабкаться по холодным мраморным ступенькам: “Пойдем, мама, туда!..” – и указывает вверх. Ли покорно сопровождает стихийно растущего и с каждой ступенькой взрослеющего ребенка. В вышине, на пороге одинокой двери, чуть светлеет последняя ступенька, лучи от нее медленно поднимаются и веерно растут, нежным огнем охватывая недавний мрак. Дверь открывается – и выходит фигурант с огромной рыжей собакой без шерсти. Лысая собака – вся в драпри толстых кожных террасок. Они дефилируют мимо Ли, собачья шкура колышется, а дочка бесстрашно треплет громадную зверюгу по мягким вялым ушам, приподнявшись на цыпочки.

- Что ты делаешь! – пугается Ли.

- Она не страшная, – поясняет ребенок. – Вот сейчас что будет…

Собака с фигурантом уходят вниз, Ли с дочерью переступают порог – и видят продолжение лестницы. И еще дверь. Светло. Здесь уже нет заброшенности и холода. Ощущение громадной жилой комнаты, хотя и не видно стен. Есть непонятные, но приятные звуки, напоминающие настройку оркестра, но какого-то очень мягкого и далекого. Ли хочет взять дочь за руку, но та вежливо отстраняется и говорит с легким укором:

- Еще чуть-чуть подожди, смотри туда, вверх…

Дверь открывается, видно продолжение лестницы, а там, в недоступной вышине, еще дверь, и еще лестница – и не видно конца, а только свет всё ярче, лестница теплее. Дочь подросла почти до локтя Ли. Звуки приблизились. Невидимые стены сначала стали ощутимыми, а потом окрасились в нежно-огненный цвет. Очередная дверь – при приближении Ли – отворилась как-то очень по-домашнему, без мистерийной торжественности – и навстречу вышел мальчик-подросток с ушастым животным на руках.

- Да это ж настоящий осленок! – обрадовалась Ли и подошла к мальчику.

Идти было-то три шага, но когда она приблизилась к цели, у осленка успели заметно подрасти уши, круглые глаза осмысленно разглядывали встревоженную незнакомку, а копытца вытянулись и окрепли – на всякий случай.

Мальчик опустил осленка на пол. Ли с дочерью присели рядом и погладили насторожившееся животное. “Господи, как же я тебя, оказывается, люблю!” – подумала Ли, целуя осленка между ушами, в теплый серый шелк.

Осленок рос и рос. Он даже чуть обогнал дочь Ли. Девушка взялась за его уши и посмотрела на мать: можно покататься?

- Ни в коем случае, – сказала Ли. – Это мой осленок.

- Но ведь дом – наш? – удивилась дочь.

- Дом – наш, осленок – мой. И эта лестница еще не кончилась. Хочешь – иди дальше.

Девушка отпустила уши осленка и медленно пошла по лестнице вверх. Очень скоро шаги ее стихли. Подросток поклонился и ушел вниз.

Ли осталась сидеть на полу наедине с осленком, положила голову на его спинку и принялась рассказывать ему на ухо тихие байки, которых никто не мог расслышать, только осленок. А он то улыбнется в ответ, то ушами покачает. А потом он сказал ей, что любит её, но очень опасается отдавать людям.

- Я очень хотела вернуться, – оправдывается Ли. Трогает передние копытца: – Давай покатаемся!

Осленок подставляет ей спинку, Ли садится боком – и вот они уже бредут лесами, лугами, облаками, и бессмертный алмазный звон вокруг, и брызги водопадов окутывают её плечи, она кричит от немыслимого восторга и свободы, настоящей свободы, потому что теперь они вдвоем идут сквозь нежный ветер, сквозь пропасти навстречу векам!..

А потом осленок остановился и сказал ей, что разрешает вернуться. Ли не оправдывалась. На прощанье они еще немного поговорили. Он ушел. Она повернулась и побрела назад, бормоча под нос что-то бессмысленно-счастливое…

Когда она замолчала и огляделась – всё вокруг было золотое. Лестница, стены, пол, свет, ослёнок, облака над дырявой крышей… Ночная тьма, окружавшая старый разбитый дом, тоже была ослепительно золотой и тихой. Из глаз Ли хлынули слезы.

Алфавит: У

Она открыла глаза и встала. Сполоснула ванну, вытерлась и пошла в спальню, напевая “Попутную” Глинки.

Утром позвонил Т с потрясающими рассказами о вчерашнем: как он чинил машину, а она тут же ломалась, чинит – ломается, и так полночи. Потом – истерика с ключами, произвольно кочевавшими по карманам и окончательно утраченными под утро. Выходка дочери Т, вроде бы позвонившей с просьбой срочно приехать – и очень удивившейся, когда он всё-таки

позвонил в ее дверь. Дескать, я очень рада, но что случилось, папа…

- Это всё невероятно! – в волнении говорил Т.

- Конечно, дорогой, – согласилась Ли, – очень странные вещи бывают. Когда мы встретимся? – Ли вспомнила про вечеринку с друзьями Т.

- Я бы и сейчас с удовольствием вернулся домой, – сказал Т, – но надо заехать на работу – не случилось ли и там чего…

- Конечно, – согласилась Ли, точно знающая, что уж где-где, а на работе у Т ничего не случилось. – Я буду готова к пяти.

- Годится. Я тебя люблю.

- Да, годится.

Положив трубку, она подошла к балкону, откинула портьеры и открыла все дверцы. Белый морозный порыв накинулся на нее, стиснул в мелкоигольчатых объятиях. Ли счастливо рассмеялась. “Ветер принес издалёка…” – подумала она.

Алфавит: У, Ф, Х, Ц…

Вечеринка, на которую она и Т явились в тот день, оказалась многолюднейшим юбилеем известного поэта У, недавно объявленного главным поэтом страны.

В громадной двадцатипятикомнатной квартире пахло свежей восточной зеленью, в тонких венецианских бокалах плескалось настоящее французское шампанское, дамы блистали изысканными туалетами, кавалеры прогуливались независимыми походками, столы ломились от яств первейшей свежести.

В середину каждого стола официанты поставили по хорошему золотому блюду с незабываемыми композициями: там печеный белоснежный поросенок, окруженный малюсенькими скульптурами поросят из овощей; здесь хитромордый осетр, обложенный, как Соломон наложницами, русалочками из тигровых креветок; а вот и небольшая серебристая акула с отрядом марципановых прилипал по кругу и розоватой чесночного терпкого аромата ножкой в хрустальном башмачке, кокетливо выглядывающей из начищенных фарфоровых зубов рыбки…

На фруктовом столе царил циклопический глобус-арбуз со срезанным верхним полюсом, а в чреве гиганта колыхался крюшон с кусочками пятнадцати заморских плодов и ягод. Число “пятнадцать” сообщалось каждому – негромко, приватно, его все быстро усвоили и стали было задавать вопросы, дескать, почему именно пятнадцать и какой в этом таинственный смысл. В ответ был тихо запущен слух об экзотичной антикварной ностальгии юбиляра – по СССР, выразившейся в столь элегантном кулинарном жесте.

Ли с удовольствием оглядела шикарное помещение, неописуемые столы, попринюхивалась к букету ароматов и сказала:

- Дорогой Т, мне безразлично, откуда твой друг У черпает золото для таких банкетов, но если его нынешнее творчество пронизано той же идеей, что и число ингредиентов в крюшоне, и ему платят именно за ностальгию, то познакомь нас немедленно – и я зарезервирую себе место на его следующем юбилее.

- Сначала скажи, как будешь резервировать, – галантно отозвался Т.

- Подкину идею еще более доходной ностальгии, – полушепотом ответила Ли, стараясь сдвинуть Т с места и заставить прогуливаться.

- Какую же? – сойдя на шепот, спросил Т, не поддаваясь Ли.

- А не скажу! Сначала познакомь. Я еще подумать должна.

- А ведь ранее в кокетстве не была замечена! – констатировал Т и, взяв Ли под руку, послушно повел на поиски юбиляра.

Гул в комнатах понемногу нарастал в соответствии с усилением звона бокалов.

Ждали торжественного начала с речами.

Ли заинтересованно разглядывала картофельных поросят.

Невесть откуда прозвучали фанфары, и грянул марш “Прощание славянки”. Гости вздрогнули и чуть заметно переглянулись. Марш плавно перешел в барабанную дробь – и еще через минуту внезапно наступила полная тишина. В дверях навытяжку замерли официанты с непроницаемыми лицами и очень широкими плечами.