Вот почему велика вероятность того, что никакой помощи, поддержки, опоры амикошону не требуется. И твои усилия пропадут втуне. Бесполезно упрекать «друга-свинью» в том, что он бессмысленно расходует твои силы и время. Амикошон не умеет иначе. Он добивается не небольших (или больших, неважно) услуг, и не временной помощи — он пытается заполучить тебя целиком. Но права была французская писательница Виолетта Ледюк, сказав: «Чтобы отдать себя целиком, надо себя уничтожить». Вот чего хочет амикошон — разорвать свою жертву и проглотить. Если жертва оказывает сопротивление, амикошон будет настаивать — еще некоторое время, а потом переключится на новую добычу. И ты станешь «бывшим другом». Это, разумеется, наилучший выход — для того, кто избежал уничтожения и поглощения. Всегда надо вовремя решать вопрос: твоя собственная личность или чей-то комфорт. Затягивать и отлынивать не рекомендуется.
Элла познакомилась с Любой на похоронах своей лучшей подруги Люси. Ближе Люськи у Эллы не было человека: они дружили с первого класса. Их дружба прошла через расстояния, время, нехватку времени, истерики полового созревания, влюбленности в одного мальчика из параллельного класса и обожание разных артистов. Люся знала Элку как облупленную, знала про нее, может быть, больше, чем Элла сама про себя. За Люсиным гробом в землю зарывали и часть Элкиной души. Элла чувствовала себя круглой сиротой, хотя оба ее родителя, слава богу, были живы и здоровы. Люба подошла к Элке как раз в тот момент, когда та пребывала на дне бездны душевного смятения. Оказалось, что Люба училась с Люсей в институте в одной группе. Люба очень много говорила Элле о Люське, Элла плохо помнила, что именно, но ей было приятно и утешительно, что кто-то разделяет ее скорбь. После всех печальных церемоний Элке еще предстояло разбираться с Люсиными вещами, и Люба вызвалась ей помочь. Так началось их общение.
Элла созванивалась с Любой, они вместе ехали в пустую Люсину квартиру. Помощи, правда, от Любы никакой в этом деле не было, Элка разгребала вещи сама, а Люба, усевшись в кресле, курила и трепалась. Но Эллу в этой ситуации все вполне устраивало, для нее главное было — не оставаться одной в Люсиной квартире. Да она и не особенно слушала, о чем разглагольствовала Люба. Как-то так и повелось, что Элла и Люба проводили много времени вместе. Со временем Элка стала приходить в себя после депрессии. Почему-то знакомые считали это целиком Любиной заслугой. С одной стороны, Элла практически привыкла к Любе, вернее к присутствию Любы в своей жизни, а с другой стороны, за все время их знакомства Элла слишком мало обращала внимания на Любу. Зато, когда Элла начала возвращаться к привычной жизни, многое в новой подруге ее неприятно удивило. К тому времени Люба в их дружбе освоилась и вела себя запросто.
Смущало Элку то, что Любино «запросто» было хуже воровства. Общалась Люба монологами с самовосхвалением, Эллу по поводу и без повода норовила поучать, а заодно, если они оказывались в компании Элкиных друзей, самозабвенно хамила и им. То есть сознательно Люба никого обидеть не хотела, это у нее получалось органично, она хамила, как дышала. Желая продемонстрировать свои глубокие познания в искусстве, Люба могла с апломбом спросить у доктора искусствоведения, отца Элкиной приятельницы: «А вы знаете, какие ножки у сундука эпохи Возрождения в музее Пушкина?!» В воздухе повисало неловкое молчание. «Нет», — разводил руками автор нескольких монографий. «В форме черепах!» — гордо объявляла Люба. «Спасибо, теперь буду знать», — смеялся профессор. Элле пришлось за Любу извиняться. Другим Элкиным друзьям, филологам по образованию, Люба объявила, что пишет стихи, и тут же начала их читать. Прочла одно. «Ну, как? Понравилось?» — «Нет!» — в один голос сказали все. Стихотворение, надо отдать ему должное, было серым и пошлым. «Тогда вот это!» — не унималась Люба и принялась читать второе. «Ужасно!» — честно простонала публика. Люба стала читать третье. Элка была готова лопнуть от стыда. После пятого опуса все сдались: «Достойная смена Пушкину и Державину! Пастернак бледнеет! Ахматова локти кусает от зависти!» — «А я еще и рисую!» — с торжеством в голосе объявила Люба. «Боимся, этого мы уже не вынесем!» — засмеялись все.
Элка решила объясниться с Любой: «Послушай, ты неплохой человек, но ведешь себя как родная сестра Полиграфа Полиграфовича Шарикова. Нельзя так глупо самоутверждаться перед другими людьми! Тебе же не четырнадцать лет, а двадцать восемь!» Услышав жесткие нотки в голосе Эллы, Люба быстро поменяла самодовольный тон на хнычущий: «А что в этом плохого? Я люблю Пушкинский музей! Мне нравится античный дворик! Это мое детство. И почему ты считаешь, что стихи писать плохо? Я выросла на поэзии!» — «Дело не в твоем темном прошлом, — огрызнулась Элка, — а в том, что ты людей вокруг себя не видишь, ты на них давишь или хамишь!» — «Когда тебе было плохо, я пришла тебе на помощь и ты ее приняла…» — Люба подняла на Эллу глаза, полные упрека. Чем там Люба помогла лично ей, Элка не могла вспомнить, но то, что Люба присутствовала в момент, когда все было очень плохо, Элла помнила. Но благодарности почему-то не ощутила, ей показалось, что ее дурят, но в чем, она понять не могла.
Впрочем, Люба и не подумала обижаться и пропадать после этого разговора. Напротив, появилась на следующий день как ни в чем ни бывало, правда, вела себя тихо и заискивающе. Элке было неприятно, но отталкивать слабого было как-то неловко. Но Люба вскоре встала на прежние рельсы и начала Эллу учить, как той вести себя со своим парнем. «По-моему, я этот вопрос не поднимала, и тебе ни на кого не жаловалась!» — «Но должна же я поделиться с тобой своим мнением! Мы же подруги!» — «Знаешь, Люба, я, пожалуй, последую твоему примеру и поделюсь с тобой своим мнением. Мы никакие не подруги! Ты омерзительный присосок, который прилип ко мне, когда мне было тяжело и было на все наплевать! Но я выздоровела, а ты, извини, как была дурой, так и осталась. И это уже непоправимо. Больше я с тобой общаться не могу и не хочу!» Люба позвонила Элле через месяц: «Какие у тебя новости?» — пропела она как ни в чем не бывало. «Для тебя никаких!» — отрезала Элка и положила трубку. А вскоре узнала от общих знакомых, что Люба принялась опекать новую жертву: «Дай ей бог не быть съеденной!» — усмехнулась Элла про себя и побежала дальше по своим делам.
Скорее всего, и эта «дружеская опасная связь» развивалась по аналогичному сценарию. Такие «Любы» никогда не меняют привычной тактики — они меняют только объекты приложения своих усилий. Им невозможно объяснить, почему рано или поздно человек отказывается от их «помощи и любви». Нет ничего, что могло бы указать Любе на бездарность подобного «дружеского пользования» чужой жизнью. Прилипалы так устроены, чтобы липнуть и надоедать. Всю жизнь они ищут себе новую «жертву», или, если употреблять биологические термины, описывающие поведение паразитов, «хозяина». В их поведении явно прослеживается элемент садизма: без того, чтобы включить «в состав» собственной личность другого человека, они жить не могут. Просто не хватает самодостаточности и самостоятельности для формирования целостного, полноценного сознания.
Впрочем, и нормальные люди, как ни странно, нередко действуют по сходному принципу: не пытаясь изменить нелепую, отталкивающую или просто непродуктивную манеру поведения, они просто меняют условия существования. Не вышло адаптироваться в одной обстановке — найдем другую. Не подошла другая — испробуем третью! Четвертую! Десятую! Так и мечутся из компании в компанию, с одного места работы на другое. Постепенно срастаясь со стратегией садомазохизма, ищут, к кому бы прилепиться, дабы получить необходимую дозу внимания, уважения, любви. Даже детей заводят из соображений: «Кто станет меня любить, если не мое родное чадо!» Сама понимаешь, какие родители получаются из обладателей садомазохистского комплекса. Притом, что они не делают ничего позитивного — ни для себя, ни для других.
А тем временем врожденные способности последователей маркиза де Сада и барона Захер-Мазоха хиреют, забытые за ненадобностью, таланты, могущие принести немало пользы и удовольствия — если бы их развивали и старались реализовать — превращаются в миф, в иллюзию, в смутное воспоминание. Сколько кругом таких «вспоминающих о былом и думах»: «А я когда-то мечтала быть дизайнером по интерьерам!», «А я неплохо писала скетчи!», «А у меня был потрясающий роман с таким парнем!», «А я!», «А я!» — и где это все теперь, спрашивается? Пропало втуне. Почему? Да потому, что многим людям свойственно искать «волшебную страну», где бы их полюбили и оценили такими, какими они себя… не уважают: затюканными, закомплексованными, неустроенными, нереализованными. Пассивный образ жизни особенно свойственен Осликам Иа-Иа. Им наверняка однажды доведется встать понуро над собственным отражением и произнести с отвращением: «Душераздирающее зрелище. Вот как это называется — душераздирающее зрелище». Печальный вывод.
