При освобождении Соколовского и Булганина от должностей я не помню, наложили ли на них какое-то взыскание. Маленков мне говорил, что им записали, кажется, выговор, но что-то нетвердо у меня сохранилось в памяти. Маленков зная, что он «наградил» Булганина, соответственно строил свои отношения. Я не верил в объективность расследования и в компетентность Маленкова. Я знаю, что Маленков, как только приехал, то следствие вел так, как ему сказал Сталин. А Сталин, видимо, рвал и метал против Булганина. Следовательно, Маленкову надо было приехать на место и составить соответствующую записку.
Приехал Булганин, а с ним Берлинг. Тогда я узнал, в чем дело. Маленков мне сообщил, что он тоже приехал по этому же делу как главное лицо.
Я спросил Берлинга:
– В чем выражается плохое отношение украинцев к вашей армии?
– Ну, – говорит, – украинцы постоянно выражают недовольство.
Я спросил:
– В чем это проявляется? Видимо, ваши солдаты их грабили? Армия всегда берет у крестьян. Потом, может быть, коней выпасали на посевах крестьян? Естественно, они будут выражать недовольство. Кроме того, вам надо иметь в виду, что западные области Украины долго находились в составе польского государства. Польское правительство вело неразумную национальную политику, дискриминировало украинцев, притесняло их. Поэтому они поляков не жалуют. Тому история свидетель, сколько веков украинцы воевали против Польши? Еще со времен Богдана Хмельницкого.
Он почувствовал себя неловко и ответил:
– Знаете, я сам не ожидал такого поворота и этого не хотел. Я, собственно, никаких претензий не имею. Видимо, я необдуманно сказал Сталину. Как солдат, я сам понимаю, что такие инциденты всегда бывают между войсками и гражданским населением.
Я очень хорошо относился к Берлингу. Я его знал и ценил как политическую фигуру и командующего польской армией, которая будет действовать вместе с советскими войсками. Я хотел укрепить наши отношения и расположить его к нам. Я ему часто посылал посылочки: какие-то украинские деликатесы, икру, которую получал из Москвы.
Заседание комиссии закончилось обедом, и солидным обедом, с напитками, как положено для высоких представителей комиссии. Маленков был тогда почти не пьющий. Но Украина должна была проявить хлебосольство, и оно было проявлено. На этом наша встреча и разбор дела закончились. Булганин улетел с Берлингом, а Маленков через какое-то время вернулся в Москву. Так произошло мое знакомство с командующим польской армией.
В 1944 году, как мне помнится, какие-то польские антифашисты перешли линию фронта, и я их принимал у себя, на Украине, устроил им обед. Сталин мне поручил оказать им помощь и содействие.
В том же 1944 году Красная Армия заняла часть польской территории, в том числе город Люблин. Люблин – это большой город, когда-то он был столицей Польши. Появился в нашем расположении и генерал (генеральское звание ему было присвоено еще во времена Пилсудского) Роля Жимерский[172]. Хотя, как мне рассказывали, он в те годы сидел в тюрьме. Ему Пилсудский почему-то не доверял. Я не знаю, в чем было дело, я не уточнял, но мне говорили, что якобы его обвиняли в том, что он является агентом Советского Союза. Этот человек был нашим другом. Умный человек, с опытом. Я считаю, что доверие ему оказывали заслуженно. Я твердо сейчас не помню, кто продолжал возглавлять комитет (Берут или Василевская) – верховную власть Польши, которой было подчинено все, в том числе и армия, которой командовал генерал Берлинг.
Стали формировать правительственные органы Польши. Для расположения правительственных органов они избрали Люблин. Это правильно, так как территория – польская, бывшая столица Польши. Там же обосновался и Булганин.
В то же время, чтобы как-то смягчить осадок, отложившийся в польских душах после подписания договора Молотовым и Риббентропом, Сталин вновь пересмотрел границу между Украиной и Польшей, Белоруссией и Польшей. Это решение получило свое подтверждение на Ялтинской конференции.
О новом решении этого вопроса я узнал во время сообщения об этом польским руководителям. Холм[173] с сельскими районами отходил к Польше. Эти районы полностью, за исключением небольшого меньшинства польского населения, были заселены украинцами. Опять значительное количество украинцев отходило в состав польского государства.
Новыми границами, которые определил Сталин, украинцы были недовольны. Это недовольство внешне не проявлялось, но между собой много говорили, что это украинские земли, и даже по Версальскому договору, определившему «линию Керзона»[174], они отходили к Украине. Поляки в 20-е годы нарушили эту «линию» и продвинулись значительно дальше на восток. Даже граница 1939 года больше соответствовала национальным интересам украинцев, чем та линия, которую установили после войны.
Украинцы роптали. Опроса украинцев, конечно, не было, но интеллигенция, на которую опирался и Центральный Комитет Украины, и правительство, отражала чаяния своей нации. Она болезненно переживала и высказывала мне свое недовольство.
Своим решением Сталин поставил меня, как председателя Совета народных комиссаров Украины и секретаря Центрального Комитета, в пикантное положение. В 1939 году воссоединение было торжественно отпраздновано и в Киеве, и в Москве, потом утверждено на сессии Верховного Совета. Национальные интересы украинцев были удовлетворены. Впервые в истории украинского народа Украина была воссоединена, а теперь приходилось отступать. Но что я мог поделать, так решил Сталин.
Я думаю, что Сталин так поступил, чтобы как-то смягчить воспоминания о пилюле, которую он преподнес полякам договором, подписанным Молотовым и Риббентропом, договором о разделе Польши. Теперь Сталин проявил «понимание и добрую волю», уступил часть украинской территории Польше. Когда я встречался с поляками и обменивался с ними мнениями, то поляки тоже выражали недовольство границей, они считали, что граница должна была быть перенесена еще восточнее.
Я считаю, это непреодолимый спор. Если вдуматься, то и в интересах Польши, и в интересах Советского Союза установить добрые, братские отношения между нашими странами. Поэтому уступка, которую сделал Сталин, политически оправдывалась тем, что как-то сглаживала горький осадок у поляков, оставшийся от 1939 года. Она создавала хорошие предпосылки для взаимопонимания и дружбы между нашими народами.
Вопрос с украинским населением, живущим на польской границе, Сталин решил просто: предложить им переехать на Украину. Поляки это приветствовали. Им это было выгодно. Польское население, жившее на Украине, если желало, могло переехать в Польшу, поляки соглашались их принять. Желающих было достаточно.
Такие же условия были обговорены Польшей и в отношении белорусской границы и белорусского населения.
Сталин сказал о таком решении мне и Пономаренко[175], который тогда был председателем Совета народных комиссаров Белоруссии и секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии. Мы должны были войти в контакт с польским временным правительством, провести переговоры и создать условия обмена населением. Этот вопрос был уже не дискуссионным, а решенным. Мы получили указания.
По телефону мы договорились с товарищем Пономаренко о дне поездки в Люблин. Нас встречал Булганин. Я прилетел из Киева, а Пономаренко – из Минска. Мы привезли с собой консультантов, которые должны были присутствовать при переговорах. Поляки нас встретили очень хорошо. Практически все вопросы решались быстро, без проблем.
Уполномоченным правительства Советской Украины при правительстве новой Польши был назначен Подгорный. Он в то время работал в украинском министерстве пищевой промышленности. Реализация договоренностей шла через него.
