Она попыталась собраться и призвала всю свою выдержку, чтобы выглядеть спокойной и незаинтересованной. Но язвительная издевка на лице высокого смуглого мужчины заставляла предполагать худшее.

Делать нечего, придется для начала умаслить его. Роэд напоминал Серилле свирепого сторожевого пса, равно готового и защитить хозяйку, и покусать ее. Оставалось лишь желать, чтобы не пришлось однажды надеяться только на него!

– Ты конечно же прав, торговец Керн, – мило улыбнулась она. – Такие новости и в самом деле заслуживают того, чтобы врываться с ними без спроса. По правде говоря, сегодняшний день просто истощил мое терпение! Только сяду работать – тут же врываются какие-то слуги и мешают, мешают… Не вини меня за резкость. Входи, пожалуйста. Погрейся.

И Серилла пошла даже на то, чтобы милостиво кивнуть ему головой. Хотя, конечно, ее положение не шло ни в какое сравнение с его!

Роэд вновь поклонился – достаточно низко, но, как она сильно подозревала, опять же не без насмешки.

– Конечно же, госпожа Подруга. Как же не понять, когда поминутно отрывают от дел. И в особенности когда столь тяжкий груз ответственности взвален на такие хрупкие плечи.

О да, насмешка присутствовала. В оттенке голоса, в подборе слов…

– Записку, – напомнила Серилла.

Роэд приблизился. И поклонился еще раз, протягивая ей цилиндрик. Воск, в который его обмакнули перед отправкой, выглядел непотревоженным. Но что могло помешать Роэду вскрыть цилиндр, прочесть письмо, а потом снова обмакнуть цилиндрик в расплавленный воск? Что ж, истину все равно не установить, а значит, не стоит и волноваться. Серилла расколупала воск, отвинтила крышечку и осторожно вытащила крохотный свиток. Сердце ее бешено колотилось, но она заставила себя внешне спокойно усесться за стол и наклониться поближе к лампе, разворачивая письмо.

Оно оказалось очень коротким. И сама эта краткость порождала особенную тревогу. Случилось крупное землетрясение, и с тех пор сатрапа и его Подругу никто больше не видел. Всего вероятнее – погибли под обвалами. Серилла перечитала письмо снова, потом еще раз. Ну хоть бы полсловечка о том, была ли еще надежда их отыскать! И что могла значить лично для нее внезапная гибель сатрапа? Как это скажется на ее планах? А если письмо вовсе окажется ложным? И отправили его по причинам слишком запутанным, чтобы о них даже гадать? Серилла застывшим взглядом смотрела на мелкие буковки.

– Выпей, – позвучал голос. – Тебе, похоже, надо бы подкрепиться!

Роэд протягивал ей небольшой стаканчик с бренди. Она даже не заметила, когда это он взял с полки бутылку и налил. Однако приняла стакан с благодарностью. Отпила и почувствовала, как тепло вина растворяет что-то внутри. Роэд взял письмо и стал читать его, и она не пыталась ему помешать. Лишь спросила, не поднимая глаз:

– Собираешься и другим рассказать?

Роэд нахально уселся на уголок стола. Он сказал:

– В этом городе полным-полно торговцев, поддерживающих тесные связи с родней из Чащоб. Так что прилетят и другие птицы с подобными же известиями. Из этого и следует исходить.

Пришлось ей все-таки поднять глаза и встретить его улыбку.

– И что же мне теперь делать? – услышала она собственный голос.

Ей следовало возненавидеть себя за этот вопрос, ибо тем самым она полностью подпадала под его власть.

– Ничего не делать, – ответил Роэд. – Ничего не делать… пока.

Роника отворила дверь бывшей спальни Давада Рестара. Домашние туфли на ногах были неприятно сырыми. Дверь хозяйского кабинета оказалась слишком толстой, чтобы сквозь нее хоть что-то расслышать. Не принесла желаемых результатов и прогулка по саду: все окна были наглухо задраены. Только ноги вымокли и замерзли… Роника обвела глазами спальню умершего, и у нее вырвался вздох. Она очень скучала по своему дому. Здесь было, по всей видимости, безопаснее, да и возможностей делать дело, которое она считала необходимым, было не в пример больше. И все равно она тосковала по родному крову, пусть даже разворованному и оскверненному. Здесь она чувствовала себя чужой.

В комнате возилась Рэйч. Служанка драила пол и делала это так ревностно, как будто хотела уничтожить здесь последнюю пылинку, могущую иметь отношение к ненавистному Даваду. Роника тихо притворила за собой дверь.

– Я знаю, – ласково проговорила она, – как тяжело тебе жить в этом доме, в доме Давада, среди его вещей. Я ни в коем случае не собираюсь удерживать тебя здесь против твоей воли. Я и сама вполне могу о себе позаботиться. Ты же мне ничем не обязана. Если хочешь, Рэйч, ступай своей дорогой и не бойся, что тебя схватят и объявят беглой рабыней. А хочешь – оставайся при мне, и я буду этому только рада. Или, может быть, мне составить для тебя рекомендацию и сопроводительное письмо? Ты могла бы отправиться в Инглби и жить там на ферме. Я уверена, моя дряхлая нянька окажет тебе добрый прием. Вероятно, вы даже подружитесь.

Рэйч бросила тряпку в ведро и распрямила затекшие колени.

– Ни за что на свете, – отозвалась она, – не покину я единственного человека, который по-хорошему отнесся ко мне здесь, в Удачном. Верно, ты не пропадешь без меня, и все-таки я тебе еще пригожусь. А что до памяти Давада Рестара… Был он или не был предателем, мне, собственно, наплевать, потому что он был убийцей, и это главнее. Вот то, что из-за дружбы с ним и на тебя пала тень, – это действительно скверно. А еще я должна кое-что тебе сообщить!

– Спасибо, – проговорила Роника довольно-таки чопорно.

Давад многие годы был другом ее семьи, но это не мешало ей осознавать: ведя свои дела, он умел быть и жестким, и просто безжалостным. И все же справедливо ли было полностью возлагать на него вину за гибель ребенка Рэйч? Верно, молодая мать и дитя были куплены на деньги Давада. И он же был совладельцем работоргового судна, на котором их везли через море. Но когда мальчик умирал в загаженном трюме от жары, скверной воды и недостатка пищи, Давада даже не было на борту. С другой стороны, именно Давад наживался на торговле невольниками, а значит, был неоспоримо виновен. Чем больше думала обо всем этом Роника, тем неуютнее становилось у нее на душе. Что в таком случае следует говорить о «Проказнице», тоже обращенной в работорговое судно? Да, она могла свалить всю ответственность на своего зятя. Формально кораблем владела Кефрия, но она с самого начала предоставила мужу поступать с ним так, как он захочет. А она, Роника? Достаточно ли упорно она противилась надругательству над живым кораблем? Конечно, она была против и своего мнения не скрывала. Но и костьми не ложилась. А если бы легла?

– Рассказать тебе новости? – спросила Рэйч.

Роника успела так увлечься бесплодным самокопанием, что даже вздрогнула, возвращаясь к реальности.

– Да… Да, конечно. – Подойдя к камину, она заглянула в чайник, висевший на крюке. – Может, чаю попьем?

– Чай у нас почти кончился, – предупредила Рэйч.

Роника пожала плечами:

– Ну и пусть кончается хоть совсем. Лучше, что ли, будет, если остатки так и протухнут неиспользованными?

Разыскав коробочку с чаем, она вытащила щепотку и бросила в заварочный чайник. Питались они вместе с Сериллой, но здесь, в отведенной ей комнате, Роника предпочитала независимость, выражавшуюся в собственных чайнике и заварке. Что до посуды – чашек, блюдечек и иной мелочи, – то Рэйч ненавязчиво позаимствовала все это с Давадовой кухни.

Расставив все на маленьком столике, служанка заговорила:

– Нынче утром я прогулялась кругом. Сходила к причалам, с оглядкой конечно. Там почти ничего не происходит. Маленькие суда, которые иногда к нам добираются, разгружаются и грузятся очень быстро, причем обязательно под присмотром вооруженных людей. По крайней мере один корабль принадлежал «новым купчикам». Скорее всего, это совместное предприятие нескольких семей. Доставили они большей частью продовольствие. Два других корабля, похоже, принадлежали старинным семействам. Еще я видела тот живой корабль, «Офелию», но не у пирса, а на рейде. И на ее палубах тоже виднелись люди с оружием. Побывав в гавани, я сделала, как ты предлагала: отправилась на побережье, туда, где рыбаки вытаскивают свои лодки. Там жизни побольше, правда лодок тоже не столько, сколько раньше бывало. Всего пять-шесть суденышек. Люди разбирали добычу, поправляли сети. Я предложила помочь, думая заработать рыбку-другую, но от моих услуг отказались. Нет, не прогнали, даже не нагрубили, но вели себя так, словно я могу что-нибудь стырить или иной вред им причинить. Человек, с которым я заговорила, все смотрел не на меня, а куда-то за мое плечо, как будто подозревал, что я их отвлекаю разговорами, а в это время кто-то другой… Правда, через некоторое время рыбаки поняли, что я не привела с собой никакого сообщника, и пожалели меня. Дали мне за просто так две небольшие камбалы и поговорили со мной.