Я нашла харибдиса под большим камнем, из-под которого виднелись только радужные клешни. Мы крепко схватили друг друга. Краб показал себя молодцом. Он висел на моих пальцах, вцепившись в них одной клешней и размахивал другой, предлагая мне единоборство по всем правилам. Я уклонилась от предложения и употребила обычный предательский маневр — схватила его за спинку левой рукой. Оставалось только выдернуть руку из перчатки, которую краб держал очень крепко. К сожалению это не удалось. Так мы и поплыли к берегу в классической позиции вальса — правая рука дамы в левой «руке» партнера.
На берегу Николай освободил меня от крепкой хватки краба. Матерчатые перчатки были плохой защитой: багровая полоса глубоко вдавилась в пальцы. Мы посадили харибдиса в ведро. На его лиловатой спине были зеленые и темно-сизые узоры. Большие розоватые снизу клешни сверху переливались багрово-фиолетовыми, зелеными и бирюзовыми красками. Ноги голубые с розовым и лимонно-желтым.
Как положено от сотворения мира, человек не бывает доволен. Хоть я и с риском для жизни поймала отличного краба, Николай немедленно потребовал второго. Ему, видите ли, надо поглядеть, насколько характерна окраска данного экземпляра, а для этого нужно сравнить его с другими. Чем больше крабов, тем лучше. Лучше двух или трех. Еще лучше штук пять. Что ж, пять, так пять. Все равно столько здесь не найти.
Как в лесу или в поле, где шумное вторжение человека заставляет разбегаться и прятаться зверей и птиц, так и в подводном царстве исследователь, не соблюдающий определенных правил, не увидит многих обитателей моря, испуганных его резкими, неосторожными движениями. Только некоторые морские беспозвоночные — такие, как морские, ежи, звезды и некоторые моллюски, почти не реагируют на приближение опасности. Но рыбы, крабы, креветки, более осторожные моллюски, сразу же стараются спрятаться, когда к ним направляется шлепающее ластами по воде, быстро плывущее чудовище. Они спешат забиться в самую гущу водорослей, скрыться под камнем или, втянув сифон, отгородиться от опасности толстым слоем песка.
Тогда подводный исследователь выходит на берег, сетуя на то, что «море мертво», что нет здесь ничего интересного, ни рыб, ни крабов.
Чтобы усыпить осторожность боязливых животных, лучше всего некоторое время пробыть в полной неподвижности, давая им возможность освоиться с присутствием человека, или приближаться при помощи плавных почти незаметных движений. Надо помнить, что каждый взмах ластов посылает в толщу воды не видимый и не слышимый человеком сигнал, отлично воспринимаемый обитателями моря.
Понемногу потревоженный человеком мирок успокаивается, выплывают из укрытий рыбы, неторопливо пробирается краб, ощипывая нежные веточки водорослей и заглядывая по дороге во все уголки в поисках добычи; высовываются из песка сифоны моллюсков и нежные щупальца червей. Пестрые креветки стайкой повисают в воде или пасутся, собирая на травинках какую-то съедобную мелочь. Теперь наступило время для наблюдений за животными или осторожного фотографирования их.
С каменистого дна до самой поверхности поднимаются коричневатые гладкие шнуры. Они растут по два, по три вместе, отдельными редкими пучками. Это водоросль хорда. Я медленно плыву, стараясь не запутаться в слабо натянутых гибких стеблях, таких длинных, что их «излишки» плавают на поверхности воды.
Дно у основания стеблей затянуто легким, беловатым пухом гидроидов. Кое-где их прозрачные облака, похожие на размокшую вату, прилепились и на самой хорде. Участок, занятый хордой, просматривается насквозь. Животные могут прятаться только под слоем гидроидов.
Осторожно раздвигаю пухлые клубы и нахожу шкурку слинявшей каллианассы — рака, обитателя илистого и песчаного грунта. А вот еще и еще. Сколько же их здесь, этих тончайших опалово-перламутровых шкурок, в совершенстве сохранивших форму тела своего хозяина, Я набираю в мешочек самые крупные и целые сброшенные одежды каллианассы. Камней все больше. На них пушистые кусты саргассов, часто обвитые той же хордой. Еще дальше виднеются бесформенные глыбы, образующие на дне как бы невысокие стены. Между ними спокойно разрастаются разноцветные водоросли. В тихой воде у водорослей расправлена каждая веточка, каждый отросток. Здесь они пышные и удивительно яркие. Среди водорослей мелькают пестрые извивающиеся рыбы маслюки. Узким телом и непропорционально маленькой головой они напоминают угрей, но разрисованы, как бабочки. Терпуги, сверкая красными глазами, подглядывают за мной из-за прикрытия густых кустов саргассов. Когда я застываю, неподвижно лежа на воде, рыбы успокаиваются и продолжают кормиться, склевывая что-то с пышных гидроидов, или затевают драки, гоняясь друг за другом. Некоторые из них стоят неподвижно у самого дна и оживляются только при приближении других рыб. Тогда с воинственным видом, расправив все свои плавники, терпуг направляется к пришельцу. Обычно дело кончается отступлением вторгшегося в чужой участок.
Там, где водоросли не закрывают камни дна, медленно переползают трепанги. Их здесь очень много, самых разнообразных оттенков, от светло-коричневого до почти черного. Не было только белых и голубых, хотя я не теряла надежды, что когда-нибудь всем на удивление мне удастся найти белого трепанга. Пестрые моллюски хитоны с пластинчатыми панцирями собираются группами в укромных уголках.
Короткоиглые ежи тоже ищут место потише, в расщелине или под нижним откосом камня. Черные нудусы не прячутся и, как всегда, сидят где им вздумается.
Здесь было много мидий, правда не таких крупных, как на противоположном берегу, но достаточно больших, чтобы удивить новичка. И здесь же я нашла трубу, обыкновенную железную трубу, лежавшую на высокой подставке. Все это сооружение находилось метрах в полутора от поверхности воды и было так плотно облеплено устрицами, что совершенно скрывалось под ними. Белые, чуть желтоватые или розоватые раковины, казалось, были обшиты рюшем из нежного, просвечивающего в солнечных лучах шелка. Другие, испещренные темными пятнышками обрастаний, были похожи на кружевные чепчики с широкой гофрированной оборкой по краю. Я фотографировала их со всех сторон, пока не кончилась пленка. Отломить устрицу оказалось делом непростым. Такие нежные на вид оборки из известковых складок, украшающие раковину, были остры, как бритва. Кроме того, моллюски сидели плотной щеткой, срастаясь друг с другом и со своей опорой. Изрезав руки в кровь, с трудом удалось отделить одно семейство из трех крупных устриц и несколько мелких, лепившихся на их створках. На берегу выяснилось, что резиновый костюм тоже пострадал при соприкосновении с устрицами. Острые края раковин как ножом распороли тонкую резину.
Если харибдисы — крабы-плавунцы — встречались в этом районе нечасто, то на отсутствие мохнаторуких японских крабов мы не могли пожаловаться. Их было много и на мелководье около устья реки, и на каменистом участке дна под береговыми обрывами. Стоило притаиться на несколько минут, как из какого-нибудь укромного уголка под камнем вылезал прятавшийся там краб. Это очень осторожные животные. Я подбиралась к ним с фотоаппаратом без особого успеха, пока не загнала одного из них в тупичок между двумя камнями.
Тут он был в моей власти. Съемки происходили с расстояния в несколько десятков сантиметров. Краб прижался спиной к камню и угрожающе махал клешнями. Потом попытался спрятаться в небольшой кустик водорослей, но это ему не удалось — он был слишком велик. Тогда он побежал вдоль камня, все так же прижимаясь к нему спиной и держа наготове клешни с роскошными муфтами. Я в этот момент переводила пленку и немного замешкалась. Краб успел выскочить из тупика и удрать.
Часто встречаются крабы, у которых не хватает двух-трех ног. Возможно, какое-то количество калек носит на себе следы нападений других животных, но мне кажется, что
большая часть увечий происходит в результате драк крабов друг с другом. Конечности краба легко отламываются в суставах, и ранка сразу затягивается. Как и многие другие беспозвоночные животные, ракообразные обладают способностью к регенерации (восстановлению) утерянных конечностей. Через некоторое время на обрубке появляется короткий отросток, из которого развивается такая же нога или клешня, но размеры их могут сравняться с размерами остальных ног только после нескольких линек. Мы нашли как-то крупного промыслового краба, у которого не хватало одной ноги, обломанной у самого тела. От нее оставался только первый членик, «розочка», как его называют промысловики, а из центра розочки торчала совершенно сформировавшаяся ножка сантиметров пяти длиной. Если принять во внимание, что остальные ноги достигали полуметра каждая, понадобится порядочно времени, чтобы новая нога сравнялась с остальными.
