– Лучше, чем сейчас. Это все не по мне.

Когда-то мы росли вместе, как эти деревья, переплетались ветками, делились светом, разрастались вширь корнями, пока те не сцепились, словно руки. Порывы ветра закаляли нас. Мы были так крепко связаны друг с другом, что ничто не могло нарушить эту связь. Но с каждым годом деревья становились все выше и крупнее, кора их грубела и уплотнялась, а борьба за солнечный свет и питательную почву стала подавлять их рост.

– Но чего ты хочешь?

– Да все что угодно, лишь бы не это. Все что угодно.

Мы стоим на опушке темного леса у замерзшей Темзы и говорим на языке, который нам достался от предков, избегаем слов, которые могут выдать наши истинные чувства. Я по-прежнему вижу точеные черты Эми, ее лицо, на котором застыло выражение отчаяния. И все еще слышу, как мелко и забавно стучат ее зубы.

Я смотрю, как на ее глаза падает черная прядка.

И она ее убирает.

– Что ты можешь рассказать о нашем клиенте? – спросил у меня Глад, обернувшись назад. Он со своей узкой лысой головой, птичьим телом и обтрепанной траурной одеждой походил на чахнущего грифа. Мой разум все еще заполнял снег, и я не сразу понял, что ответить мне нечего.

– Оставь его в покое, – вмешался Смерть. – У него была трудная неделя.

Я был благодарен ему за спасение моей репутации. Полчаса назад он застал меня в кабинете Шефа, когда я лежал в полусне под мансардным окном. Он не рассердился, только спросил:

– Уже все сделал?

Я посмотрел в заднее окно и увидел Эми в тени куста бузины.

Мы стоим на мокрой траве у южного края луга – только что спаслись бегством от проливного весеннего дождя. Укрывшись от ливня, мы взахлеб, безудержно, истерически смеемся.

Мы смотрим, как дождь плещет по реке. Вода от этого бурлит и закипает. Сверху сквозь листву на нас падают капли. Прислушиваемся к порывам ветра в верхушках деревьев. Все, что мы сейчас скажем, имеет огромное значение – идет ли речь о чем-то важном, или же о пустяках, все равно. Мы можем заполнить пространство какими угодно словами, замыслами любого размаха, всевозможными суждениями, заявлениями и пожеланиями.

– Я люблю тебя, – говорю я, притягивая ее к себе.

– Я тоже, – вторит она.

Мы обнимаемся, и время исчезает, и мир сжимается до поцелуя.

Потом мы бежим через луг назад к городу, затем переулками обратно в наше кафе. Мы продолжаем смеяться, и говорить, и кричать, и люди недовольно смотрят, как мы садимся за наш столик. Эми показывает язык надутому джентльмену возраста моего отца, потом поворачивается.

– Ты правда меня любишь? – спрашивает.

– Да.

Мы наблюдаем за струйками дождя на стекле и смолкаем впервые за все это время. Постепенно смеркается.

– Почему бы нам не жить вместе? – говорит она и добавляет: – Можно хотя бы попробовать.

Дождь стихает, и мы снова возвращаемся на луг и бредем босиком по мокрой траве. И снова целуемся, еще более страстно, прижимаясь друг к другу, вздрагивая от каждого прикосновения, желая, чтобы даже атомы наших тел сплавились в одно целое. И в нас проникла любовь. Захватила каждую клетку, пробралась до самых кончиков пальцев, прожгла наши ступни.

Открыв на миг глаза, я увидел, как за ее спиной медленно садится солнце – один из сотен наших закатов под одним из тысяч разных небес.

«Метро» жалобно взвыл, когда мы свернули с кольца и въехали на невысокую крутую горку. Смерть припарковался на гравиевой площадке и выключил зажигание. Вокруг нас, вверх и вниз по склонам, простирался лес. Кроны деревьев тихо шелестели на ветру.

– Вот что, – сказал Смерть. – Нам предстоит неблизкий путь к реке. Там должна быть свежая насыпь, из которой торчит тонкая трубка.

Мы пошли по узкой каменистой тропинке, которая огибала лесистый склон холма и спускалась к зарослям плакучих ив.

– Кажется, я забыл, где именно она похоронена, – сказал он, вышагивая взад и вперед по тропинке. – Посему ради экономии времени предлагаю разбиться на группы.

Он пробрался через заросли ив к реке. Глад ради лучшего обзора вскарабкался на крутой поросший деревьями холм. Я какое-то время бродил по тропинке вдоль берега, потом остановился. Я наконец понял, что хотел сказать Шкода, называя сегодняшнего клиента П. 3. Судя по описанию места назначения, это не что иное, как погребение заживо.

Мороз пробрал меня до самых костей.

Под покровом снега все кажется неузнаваемым. Нет ни знаков, ни указателей – только скрип под ногами, белизна вокруг и тонкая пелена падающих снежинок. Мороз пощипывает кожу.

– Зря мы сюда пошли, – говорит Эми. – Не надо было тебя слушаться.

– Возвращаться уже поздно.

Позади нас стояла темная стена деревьев.

– Но почему? Так мы никуда не выберемся.

– Выйдем на ту сторону луга и поймем, где мы.

– От тебя толку мало. Всё не как у людей.

Снег под ногами хрустит и скрипит. Ели торчат из ослепительно белого покрова, как щетинки на лице великана. Золотые вечерние огни просвечивают в деревьях, словно блики солнца на воде. Мы медленно идем вперед, беззащитные под порывами ледяного ветра.

– Какой смысл все это продолжать?

– Смысл есть всегда.

– Да, но это все не то.

– А что, по-твоему, то?

Смотрю на ее лицо, стараясь запомнить каждую черту. Волосы цвета воронова крыла, излом тонких губ, острый ведьминский нос и пронзительные карие глаза. Ее зубы стучат. Лицо застыло. Черная прядь падает на лицо. Сохранив эту картинку в памяти, я оборачиваюсь. В просвете между стволами я вижу огромную гору снега. Она вздымается, подобно волне или Дюне.

– Мост.

Эми смотрит, куда я показываю, и кивает, но она по-прежнему расстроена. Мы – одиночки, разделенные временем и пространством. Она – одинокая свеча в темной комнате, ее пламя – свет звезды, она – взрывной вихрь, она – море и берег, она птичья трель – и я для нее то же самое. Я же – погасшая свеча, черная дыра, стихающий ветер, высохшее русло и протяжный вопль.

И она – все это для меня.

Из снега, застилавшего мое сознание, выступила болезненно бледная фигура Глада. Его черную безрукавку усеивала сухая хвоя. Он застал меня врасплох. Я отступил и споткнулся о корень у подножия холма.

– Не надо дергаться, – заметил он, подавая мне руку.

– Не надо подкрадываться к людям, – парировал я.

– Ты что-нибудь нашел?

– Нет.

– Я тоже, – он остановился и искоса глянул на меня. Раскрыл и закрыл рот, словно рыба.

– Ты ведь не читал Жизненное Досье, верно?

Я кивнул.

– Ничего. Оно и не нужно. Обычный выкуп. – Он едва заметно улыбнулся. – Надо убедиться, что все пойдет не так.

– Я устал от этих смертей, – пожаловался я.

– Всегда непросто… Но ты привыкнешь. – Он жестом пригласил меня следовать за ним. – К примеру, сегодня я буду наблюдать за процессом голодания. Надо удостовериться, что организм исчерпал все запасы жиров и углеводов. Если клиент сильно истощен, начнут разрушаться тканевые белки. Это хороший знак.

Его желтые глаза скосились вбок, как у ящерицы, потом вернулись обратно.

– И я должен буду убедиться, что к ней не поступает вода… И что она действительно испытывает голод. – Он приостановился. – Не важно, нравится мне или нет – я должен это делать. Приказ Шефа.

– Смерть, по-моему, тоже так думает, – предположил я.

– Смерти еще тяжелей. Устал. – Глад замолк и тяжело вздохнул.

Мы присели на траву под плакучей ивой.

– Работа в Агентстве не из легких. После первой тысячи лет начинаешь замечать шаблоны. И эти шаблоны повторяются, повторяются, повторяются еще в одном тысячелетии. Тяжело не устать от такого.

Он опять вздохнул.

– Любая кончина уникальна, но по сути все одинаково. Каждая новая идея – награда… Но у Смерти проблема серьезнее. Его беспокоит не столько работа, сколько ее смысл. – Он почесал лысину своими длинными черными когтями. – Мор и Война – совсем другие. Получают удовольствие от работы. Не устают экспериментировать.