– Не здесь.

Жилой фургон, который он делил еще с тремя другими парнями, вонял прокисшим пивом и табаком. И чуть-чуть марихуаной. Пот, наркотики и сперма. Четверо мужчин, которым еще нет тридцати, живут в такой тесноте.

– Окно открыть можно? – спросила Морин.

– Да они забиты намертво, – ответил Крэйг с едва слышимой извиняющейся ноткой в голосе.

Решили приоткрыть дверь на пару дюймов. Крэйг открыл банку пива «Спешиал Брю», достал табак и курительную бумагу.

– Как насчет вознаграждения? – напомнил он.

– Расскажи нам все, что знаешь, – ответила Морин.

Не слишком приукрашивая события, он сделал именно это: рассказал, что Шейн появился у них где-то возле Манчестера, не так уж давно, получил здесь работу. Потом спутался с Эйнджел…

– Это ее настоящее имя? – спросил Элдер.

– Насколько я знаю, да.

– Продолжай, – сказала Морин.

Крэйг рассказал о том случае, когда Шейн напал на его приятеля Брока, без какой-либо провокации, напал с ножом.

– Больной он на голову, мать его, совсем крыша съехала. Взял и порезал парня, просто так, ни за что. Подошел прямо к нему и пырнул. Вот сюда. Пришлось его в больницу везти и потом полночи торчать там, пока его не зашили.

«Хорошо, – думала Морин, – в регистратуре больницы есть запись об этом, легко будет проверить».

– И все это случилось ни с того ни с сего? – спросил Элдер. – Его никто не провоцировал?

Под его взглядом Крэйг немного подался назад:

– Ну, может, он что-то там сказал… Не помню.

– Что сказал?

– Про девушку.

– А Шейн ее защищал? – вклинилась Морин.

– Ну, вроде как… Только ерунда все это, чушь. Что Брок сказал. Ничего особенного.

– Доналд, видимо, так не считал.

– Ну да, только он все равно больной, так его перетак, я ж говорю, на голову больной. Я таких сразу вижу, понятно? В самый первый раз, когда он появился, я заметил. Что-то такое у него в глазах, он не хочет смотреть тебе в глаза, понятно? В сторону глядит. Не знаю, чего она в нем нашла, эта Эйнджел. Правда, она и сама-то малость придурочная…

– Когда ты их в последний раз видел? – спросила Морин.

– В воскресенье. Вечером в воскресенье. В последний раз. В понедельник их тут уже не было.

– Не знаешь, куда они подались?

Крэйг снял с губы табачную крошку и покачал головой.

Они расспрашивали его, сколько времени парк пробыл в Гейнсборо и где побывал раньше. При упоминании Ньюарка Элдер и Морин переглянулись. Спросили, на сколько дней Доналд исчезал из парка – скажем, на прошлой неделе. У Крэйга сложилось впечатление, что тот куда-то смылся в прошлый уик-энд, после того как порезал Брока, и еще один раз после этого, но тут он не был до конца уверен. В целом больше он практически ничего полезного сообщить не мог.

– Спасибо за то, что ты связался с нами, – поблагодарила его Морин, собираясь уходить.

– И все? – спросил Крэйг. – И это все?

– Пока все. Мы хотели бы еще кое с кем тут поговорить перед отъездом.

– Зачем?

– Для проверки, только для проверки.

– Но это ж я сказал вам, так? Сказал, где он находится.

– Где он раньше находился.

– Ну да, но это же, как там сказано, информация, ведущая к аресту. В объявлении о награде. Информация, способствующая аресту.

– И осуждению.

– Ага, и осуждению. Точно.

– Ну, до этого еще далеко, – заметила Морин, открывая дверь.

– Но это точно его работа! Я про девушку.

– Этого мы не знаем, – сказал Элдер. – Просто не знаем.

– Эй! Это ж в газете было напечатано! Черным, мать его, по белому!

У Деллы не было никаких оснований доверять полиции. Когда она прочла в газете про Шейна Доналда, единственным ее намерением было сообщить об этом Эйнджел, предупредить ее, а после будь что будет. Жизнь сама сдает карты, а тебе остается лишь играть с теми, что достались, прижимая их к груди, чтоб никто не увидел. Жизнь сдала ей в свое время такие карты: мужчину, которого она любила, еще женщину, с которой она дружила, ребенка, который умер… А теперь она жила в своем фургоне и ездила по стране вместе с парком аттракционов: иногда гадала, раскидывала карты Таро, пытаясь угадать любое будущее, только не свое собственное.

Она приготовила для Элдера и Морин чай, крепко заваренный, черный.

– Она разглядела в нем что-то хорошее, – говорила Делла. – Иначе бы она с ним не поехала. Ни за что бы не поехала. Я ее уже довольно давно знаю, у нее такого прежде никогда не было, ни с кем. С Шейном у нее все по-другому. Она его любит. Я еще подумала, что она теперь вообще никому не будет доверять и такого с ней больше не повторится.

– Сколько ей лет? – спросила Морин.

– Семнадцать.

– И вы не знаете, куда они поехали? – спросил Элдер.

– Нет, не знаю. И не уверена, что сказала бы вам, если б даже знала.

– Это могло бы помочь им, – заметила Морин.

– Что? Тюрьма? Вы можете себе представить, что произойдет с человеком вроде Эйнджел, если ее посадят в тюрьму? Да и с ним тоже, коль на то пошло? – Делла покачала головой. – Боже мой, только не это! Пусть им хоть немного счастья выпадет, пока есть такая возможность.

– Но вы же рассказали Эйнджел о Доналде, – сказала Морин. – Предупредили ее.

– Я хотела, чтоб она знала, вот и все. Хотела, чтоб она сама сделала выбор.

– Будем надеяться, она не наглупит с этим выбором.

– Он ей плохого не сделает, – заметила Делла.

– Вы, кажется, в этом совершенно уверены.

– Он тоже ее любит. По-своему.

– Но он может сделать плохое кому-то еще? – спросил Элдер.

Делла посмотрела ему прямо в глаза:

– Не думаю. Не думаю, что он убил эту бедняжку, если вы об этом спрашиваете. Они тогда здесь работали, оба.

– Нам все равно надо их найти, – сказал Элдер.

Делла смотрела на него, не отвечая.

– У нее есть семья? – спросила Морин. – У Эйнджел?

– Нет, ей некуда идти.

– Совсем нет?

– Она в приемных семьях воспитывалась, насколько я знаю. В Ливерпуле где-то. А потом в Сток-он-Тренте. Это все, что я знаю.

– А как ее полное имя? Эйнджел, а дальше?

– Эйнджел Элизабет Райан. Так ее окрестили.

– Не возражаете, если мы осмотрим фургон, в котором они жили? – спросила Морин.

Делла уже хотела ответить отказом, но потом, пожав плечами, сказала:

– Да почему бы и нет? Им от этого хуже не будет.

По всей вероятности, они забрали отсюда только свои вещи. И сбежали. Остались несколько журналов, смятая газета, пара старых носков, испачканная майка, которая могла принадлежать и ему, и ей, несколько пакетиков чая, бутылка скисшего молока, банка бобов, пара почти пустых пластиковых бутылок шампуня, коробочка от гигиенических тампонов – один так и завалялся внутри, – расческа с несколькими сломанными зубьями, застрявшая под матрасом, кусок фотопленки.

Кадры были сделаны в одной из будок моментального фото, которых полно на вокзалах и в прочих подобных местах; четыре кадра, один над другим: Шейн и Эйнджел, тесно прижавшись головами друг к другу, улыбаются, подмигивают, гримасничают в объектив. На одном Эйнджел целует Шейна в щеку; на другом она смотрит на него, подняв лицо, а взгляд Шейна устремлен точно в объектив, словно бросая вызов. Тридцать и семнадцать, а вполне сошли бы за двадцатилетнего и пятнадцатилетнюю, если не моложе.

Небо уже темнело, когда они ехали назад. Морин была за рулем.

– Мы с тобой уже сколько лет знакомы? – спросил Элдер. Они как раз проезжали площадь с круговым движением в Мартоне, направляясь на юг.

– В целом? Лет пять, может, шесть.

– И сколько из них работали вместе? Три года?

– К чему это ты клонишь? – спросила Морин.

– Пять лет, – задумчиво произнес Элдер. – И все, что я о тебе знаю, это что ты отличный работник, предпочитаешь виски с содовой чистому напитку и бочковое пиво – баночному. У меня очень смутное представление о том, где ты живешь, я у тебя никогда не был; я даже не знаю, одна ты живешь или у тебя кто-то есть.