Провалы в памяти... серый зыбкий омут... в последнее время это случалось с ним все чаще. Андрей Дюжев стоял посреди шумной толпы в элитном ночном клубе, на презентации, которую сам же и организовал. Он помнил сегодняшний день до мельчайших подробностей, а вчерашний начисто стерся из памяти. Двадцать четыре часа пустоты. 

Но страшнее всего было то, что сегодня он вдруг забыл детство, юность, родителей. Проснулся утром, а вместо памяти — чистый лист. Конечно, у него были фотографии, записные книжки, в конце концов, документы, но лица на снимках были чужими, как у случайных прохожих, а имена не вызывали никаких эмоций и ассоциаций. Как только Андрей закрывал фотоальбом или потрепанный блокнот, все эти люди переставали существовать для него. Даже мать и отец были всего лишь свидетельством о смерти и незнакомыми улыбками на портретах в гостиной.

Дюжев пил дорогой мартини, улыбался, здоровался и пожимал руки, а сам в это время лихорадочно пытался вспомнить, как звали его учителей, однокурсников, первую любовь. По сломанному экрану памяти струились белые линии, иногда доносились издалека отрывки фраз, мелькали незнакомые здания. Единственное, что он помнил хорошо — это сны, вернее, один единственный сон, который возвращался почти каждую ночь. Одинаковые шеренги людей без лиц выступают из тьмы и останавливаются перед Дюжевым, а он смотрит на них и понимает, что выглядит так же: гладкая маска вместо лица.

Андрей поежился. Девица, которая отиралась возле него весь вечер — типичная охотница на олигархов — восприняла это, как сигнал к атаке:

— Вам холодно? — спросила она глубоким грудным голосом и по-кошачьи потерлась о Дюжева. — Это от одиночества и скуки.

— Иди-ка, погуляй, малышка, — Вадик, хозяин ночного клуба, поспешил Дюжеву на помощь и хлопнул девицу по попке, отправляя восвояси. — Старик, ты неважно выглядишь. Устал? 

— Немного, — улыбнулся Андрей. 

Зал был набит знаменитостями. Политики, актеры, профессиональные тусовщики — все они хотели выпить с ним, поговорить о бизнесе, пригласить на вечеринку или познакомить с дочерьми.

Андрей Дюжев обладал редкой профессией — быть незаменимым. Он, как никто другой, умел привлекать к себе внимание, продавать все, что можно продать и рекламировать то, что до него никому не было нужно. Забытые певцы, убыточные рестораны, компании на грани банкротства — с легкой руки Дюжева все становилось писком моды, символом гламура и вызывало восхищенные вздохи. Он относился к редкой породе оптимистов, которые не унывают, даже дрейфуя на льдине в полном одиночестве. 

— Вадик, уступишь мне ненадолго свой кабинет? Нужно пару писем срочно мыльнуть.

— О чем речь, старик, чувствуй себя как дома, — засуетился Вадик. — Это, собственно, и есть твой дом, который построил Джек, — он хохотнул, довольный собственным остроумием.

Андрей плотно закрыл за собой дверь кабинета, отрезав суету и долбящий мозг ритм музыки-транс – она напоминала ему старинную китайскую пытку: капли, равномерно падающие на макушку заключенного.

Дюжев посидел пару минут с закрытыми глазами, наслаждаюсь покоем. А потом, скорее, автоматически, чем по необходимости, открыл ноутбук, с которым никогда не расставался, и проверил электронную почту. Несмотря на фильтры, в ящике оказался спам. Дюжев почти нажал на кнопку “Удалить”, как вдруг увидел заголовок письма: “Страдаете от провалов в памяти?”

Андрей открыл письмо. Стандартный до тошноты текст содержал пыльно-суконное маркетинговое сочувствие бедной овечке-клиенту, страдающему провалами в памяти. Составители письма понимали, что клиент молод, полон сил и энергии, и даже восхищались его жизнелюбием, но то, что целые куски жизни стираются из памяти, вызывало у них серьезное беспокойство. Поэтому — о, чудо и звуки фанфар! — только медицинский центр “Асклепий” может помочь овечке вернуться в стадо.

Дюжев щелкнул по ссылке, перешел на сайт клиники. Там ему объяснили, что стать пациентом центра можно только заполнив анкету. На следующий день с ним свяжутся и назначат время визита. Ни адреса клиники, ни номеров телефонов Андрей не нашел.

“Я на лохотроне! Смешно, — улыбнулся Дюжев, — правильно говорят, что болезнь похожа на победивший коммунизм: перед ней все равны. И даже профессиональный циник-пиарщик вроде меня хватается за любую возможность. Молодцы, ребята! Все правильно просчитали, уважаю”.

Он заполнил анкету, честно вписав реальный адрес электронной почты и номер мобильника, закрыл ноутбук и вышел из клуба через запасной выход, чтобы избежать долгой процедуры прощания. Машину он заранее припарковал на соседней улице. Была у него такая привычка — уходить, не прощаясь. 

Андрей открыл дверь серебристого “Хаммера” и собрался было сесть на водительское сиденье, как вдруг машина начала терять плотность. Корпус стал прозрачным, обнажив спрятанную внутри механику, кожаный салон буквально растворился в воздухе.

— Что за черт! — Андрей испуганно отскочил от машины и вдруг увидел, что его руки тоже становятся прозрачными. Дюжев почувствовал животный страх, заставляющий мчаться без оглядки, не оборачиваясь. Он побежал, споткнулся, упал... и его поволокло в черную пустоту... 

...Теплый запах дерева и восхитительный аромат яблок... Дюжев открыл глаза.  

Он лежал на полу в светлой деревенской избе. У дальней стены, возле окошка с незатейливыми занавесками, стояла узкая кровать. На ней уютно устроился рыжий бородатый мужичок в облезлой ушанке и самых настоящих валенках с синей заплаткой. В руках мужичок держал книгу Чехова, на цветном лоскутном одеяле свернулся калачиком рыжий, в масть хозяина, полосатый кот. Старенький кассетник голосом Гребенщикова нашептывал “Аделаиду”. На полу возле кровати валялись пустые бутылки из-под пива, многочисленные окурки и яблоки. Удивительные сказочные яблоки, желто-красные, наливные — они пахли медом, детством и нескончаемым летом.

— Елы-палы, эка тебя приложило, братушка, — мужичок улыбнулся. — Ну-кась, дурилка картонная, хорош валяться! — он опустил кота на пол и откинул одеяло. — Вставай, болезный, — мужичок остановился напротив Андрея, покачиваясь с носка на пятку на кривоватых ногах. — Меня Митричем кличут, — он пододвинул расписанный оленями табурет к столу, сколоченному из грубых досок, достал из-под стола початую бутылку водки. — Давай за знакомство, значится... — мужичок разлил водку по граненым стаканам.

— Андрей, — Дюжев залпом опрокинул стакан, водка обожгла пищевод. — “Столичная”? 

— Она, матушка, — Митрич выпил, крякнул и потянулся к полотняному свертку на столе. В свертке оказалось сало. Митрич стал тоненько пластовать его, аккуратно выкладывая на чистую льняную тряпицу полупрозрачные ломтики с перламутровыми краями.

— Где я? — Дюжев без спроса потянул сигарету из хозяйской пачки на столе.

— Неправильно ты вопрос ставишь, мил человек, — Митрич разлил по второй. — Ты сначала спроси, кто ты есть таков, а уж потом, куда тебя занесло, — он выпил, двигая слишком крупным для сухой тонкой шеи кадыком, и закусил салом.

— Я и так знаю, кто я, — Андрей накрыл ладонью стакан, потому что Митрич снова пытался разлить.

— Ошибочка вышла, братушка, и ведать, не ведаешь. Думаешь, что человек, а на самом деле ты — спам.

— Кто? — Андрей поперхнулся дымом и закашлялся. 

— Спам. Твое дело — несчастных братушек заманивать, а мое — ловить хитрый спам, тебя то есть. Письмишко о провалах в памяти ты получил, открыл — и правильно сделал, для тебя и таких, как ты, писано было. Анкетку заполнил, и я тебя засек.

Андрей молча смотрел на Митрича. Происходящее было не просто не реально, оно было сюрреалистично.

“Лубок... современный абсурдный лубок... валенки, лоскутное одеяло, деревенский пейзаж за окном, юродивый мужичок ... он сумасшедший, я попал к психу! Главное, не спорить с ним, слушать внимательно и при первой возможности сбежать, пока он меня не огрел топором по голове. Топор, наверняка, возле печки лежит, законы жанра, так сказать. Они оружием не пользуются, хиппи эти, но приложить могут по-простому, по-народному — тюк и нет меня!”