Он тоже освобождает свои чресла от штанов, высвобождая полувозбужденный пенис:

— Он уже успел соскучиться по этой крошке!

Надрочив свой елдак, негр направляет его в рот девушки. Салли покорно размыкает губы.

— Ну как — вкусно? Пососи-ка хорошенько эту конфетку — она такая сладенькая…

Повинуясь напору насильника, Салли заглатывает его член все глубже — такое впечатление, будто он заходит ей в самое горло.

— Вот так, умница… Я смотрю, тебе нравится мое угощенье, а? И чего ты только упиралась, дурочка?

Тем временем его компаньон вовсю трудится меж раздвинутых до отказа ног девушки. Он более суетлив, чем его предшественник, и напоминает ворующего кур хорька: движения торопливы и судорожны, как будто парень боится, что его сейчас кто-то прогонит.

— Впендюрь ей хорошенько, Джимми, — подбадривает его один из приятелей. — Пускай она подольше помнит нашу встречу, эта шалашовка.

Джимми старается как может. Увлеченно сопя, он елозит на Салли, тискает ее узкие бедра. Девушка ублаженно мычит. Возможно, она хочет вскрикнуть — то ли от боли, то ли от удовольствия, но набухший пенис во рту не позволяет ей этого сделать.

— Давай, приятель, не ленись! Пусть у нее глаза на лоб вылезут и задница пополам треснет!

Но Джимми явно выдыхается, он уже на пределе.

— Сука! — яростно восклицает он. — Ах ты ж и сука! Тварь проклятая!

Он чувствует, как рвется из него поток спермы, и, будучи не в силах совладать с настойчивыми позывами своего организма, испытывает ненависть к этой хрупкой девчонке, находящейся в его власти: ему хочется драть ее еще и еще, но развязка неизбежно наступает. Он зло хлещет Салли по бедрам, но звук звонких шлепков доводит его окончательно. Джимми бурно кончает, взвыв совершенно по-собачьи: смесь злобы и удовольствия слышится в этом вопле.

— Сука ты бессовестная, — бормочет Джимми, натягивая штаны. Он явно не понимает комичности своего заявления в контексте ситуации, но ему сейчас не до того: опустошенность во всем теле, вяло повисший пенис…

А Салли между тем со сладким чмоканьем обрабатывает губами и языком тот член, который еще в силе. Ни дать, ни взять — будто мороженое лижет.

— Ну ты даешь, малютка, — хрипит ее партнер.

И вот он уже выгибается дугой, замирает — и запрокинувшая голову Салли быстрыми глотками выпивает хлещущую ей в рот струю горячей спермы.

— Вкусно, деточка?

Четверо мужиков едва ли не с умилением смотрят на распростертое перед ними девичье тело.

— Хороша попалась девочка, — произносит один. — Познакомиться с ней теперь, что ли?

Другие довольно регочут в ответ:

— Может, ты на ней еще и женишься теперь, Сэм? Ты уж тогда не забудь позвать на свадьбу!

Они хохочут еще пуще.

— Да ну вас к дьяволу! — отмахивается смеющийся Сэм. — Может кто-нибудь повторить хочет, ребятишки?

— Погоди, дай перекурить…

Они щелкают зажигалками, прикуривают, перебрасываются ленивыми замечаниями:

— А хорошо ты ей в попочку вставил, да. Она сразу врубилась что к чему.

— А я всегда с задницы начинаю. У меня стиль такой, понял?

Все это время Ник стоит в кустах как вкопанный и наблюдает за происходящим. Так бывает во сне: нипочем не можешь шевельнуться, даже пальцем не двинешь — будто столбняк напал. И вдруг он замечает пристально направленный на него взгляд Джимми.

— Ну что — интересно было, Мистер Доверие? — ухмыляясь во весь рот, спрашивает негр.

Ник не в состоянии ни мотнуть головой, ни ответить: тело по-прежнему не слушается его.

Джимми стряхивает столбик пепла с сигареты на мокрый живот Салли.

— Давай-ка, присоединяйся, — добродушно продолжает Джимми. — Тут и на твою долю осталось.

Ник в странном оцепенении, будто заколдованный, подходит ближе и останавливается над распростертой на земле девушкой. Глаза ее закрыты, губы запеклись.

— Шуруй, парень, шуруй. А то все треплешься… — подбодрил его молодчик.

Ник опустился на колени перед Салли — и вот он уже вошел в нее, медленно и осторожно. Острое наслаждение пронизывает каждую его клеточку, в ноздри ударяет запах женщины. Он убыстряет темп своих движений — и Салли чутко отзывается на каждый толчок, на каждое поглаживание.

— Еще, еще… — шепчет она призывно.

О чем-то весело переговариваются негры, — но Ник их не слышит: он весь погружен в обладание юной мулаткой. Он ласково гладит ее исцарапанные груди, нежно массирует перепачканный липкой спермой живот, потом прижимает Салли к себе все крепче и крепче, продолжая внедряться все глубже и глубже в ее мокрую пышущую жаром пещеру. Девушка невнятно бормочет что-то, обнимая Ника. Ее тело волной вздымается под ним — и все окружающее отступает куда-то в небытие. Они слиты воедино, вольно перетекают друг в друга…

И вот уже они на пике наслаждения — Салли отчаянно кричит от восторга, вцепляется зубами в плечо Ника — и…

И тут он проснулся. Вернулся в свою повседневную тьму. Пощупал рукой мокрую простынь и грустно усмехнулся.

Больше Салли ему не звонила. И не приходила ни в один из снов. Но Ник еще долго чувствовал свою вину перед девушкой. Глупо, конечно, но — вот так. Хотя, разумеется, мы не в ответе за свои сны. Но довольно долго Нику хотелось, чтобы эта Салли приснилась ему вновь, — и тогда он попросит прощения за происшедшее в подсознании.

В общем, благодаря сновидениям, жизнь Ника Паркера была чрезвычайно разнообразной. Он никогда никому не рассказывал об этой своей иллюзорной действительности — зачем? Ведь это его личный мир — и только ему одному доступен вход туда. Об одном только жалел Ник: обидно, что до сих пор ни один умник не догадался изобрести прибора для записи снов. Ему самому, понятное дело, от такого аппарата проку бы не было никакого, — но зато сколько людей радовалось бы возможности оставить вещественное свидетельство своих невольных грез. Можно было бы составить целые видеотеки.

Но один из своих снов Ник Паркер не любил и даже боялся его — но тот из года в год не отступался от него. Сон, в котором с документальной точностью раз за разом воспроизводились события давней душной ночи во вьетнамских джунглях.

Та ночь началась весело и беззаботно, да и как могло быть иначе: у пятерых из взвода истекал срок службы. Через три дня им предстояло возвращаться домой, в Штаты, — и даже не верилось, что это действительно так, что позади долгие-долгие месяцы, проведенные среди проклятых джунглей — душных, топких, коварных.

Отправляясь во Вьетнам, Ник Паркер совершенно не ожидал того, что будет столь тяжело приспособиться к здешнему климату: ведь он был родом из Флориды — казалось бы, те же субтропики, жара, влажность и все такое. И растительность почти та же, если судить по телевизионной картинке. Но Вьетнам оказался сущим адом для белого человека: болота с ядовитыми испарениями, отвратительные насекомые, от укусов которых руки опухали, превращаясь в багровые поленья, колючие кусты, оставляющие долго не заживающие, нагнаивающиеся царапины… Невесело усмехаясь, новобранцы называли Вьетнам испытательным полигоном ада — и были недалеки от истины. Особенно досаждала малярия — болезнь и сама по себе малоприятная, да и вдобавок, как поговаривали, дающая осложнения на половой аппарат. Достоверно никто этого не знал, — но только и было разговоров о том, что по последствиям малярия мало чем отличается от кастрации. И все эти напасти в совокупности угнетали куда более, чем сама война как таковая. А может, то был попросту психологический самообман?

Война представлялась как бы частью дремучих опасных джунглей, неким странным зловещим существом, обитающим в чаще и время от времени огрызающимся автоматной и пулеметной пальбой, отрывистым тявканьем минометов. Врага как такового словно не существовало — ни в одном из боев Нику Паркеру не доводилось отчетливо увидеть вьетконговца. Лишь иногда — смутный силуэт, мелькнувший в зарослях где-то в полумиле, да и то не сообразишь: то ли это фигура противника, то ли просто от напряжения померещилось. Сколько раз Ник нажимал на спуск своей М-16 — и всякий раз не был твердо уверен, что пуля его действительно может угодить в цель. В ночных боях он чувствовал себя даже увереннее — там, по крайней мере, можно было ориентироваться на вспышки выстрелов, на беглые строчки трассеров, хотя и тут приходилось вести стрельбу практически наугад. И когда доводилось увидеть пленных вьетконговцев, брало даже некоторое недоумение: при чем здесь эти худенькие желтолицые люди, похожие на подростков? Разве это — ОНИ? Нет-нет, не может быть: твой враг — сами джунгли, имеющие способность плеваться свинцом. И не победить их иначе как напалмом, единственный выход — выжечь проклятые заросли гектар за гектаром, превратив местность в пустыню.