Должно быть, потому что во всех нас сохранилось очень много человеческого.
Или наоборот — мы все звери разных пород. Подотрядов, отрядов и даже классов. Да что там классов! Даже типов мы разных, только вот царство у нас одно — животное.
Да и коллектив наш собирался с бору по сосенке, никто не думал о совместимости будущих обитателей квартиры; однако при наличии авторитетного главы — Бабушки, например, или хотя бы Лады мы сохраняем толерантность в отношениях.
Но даже Паук с его харизмой, безусловно всеми уважаемый, не способен справиться с нами в периоды неявной или незначительной угрозы. Вот как сейчас. Наверное потому что размером не вышел — хотя паук величиной с кофейное блюдце безусловно впечатляет (вы бы только на когти на его передних ногах взглянули, ядовитые, между прочим!), но все же масштаб у него не тот.
Короче говоря, пока Ворон с Псом и Лёней препирались, кто пойдет на разведку, Ратибор явился к нам сам. Посмотреть что здесь происходит, и кто это так громко орет (каркает, лает).
Мы мигом стихли.
Домовушка эвакуировался под плиту — хоть он и перекинулся в таракана, но мало ли что может взбрести в голову обиженному магу! Вдруг распознает в гигантском членистоногом вчерашнего домашнего духа?
Крыс стремительно юркнул под стол.
Лёня схватила Егорушку и Чайника и прижала их к широкой груди.
Пес слегка напрягся.
Я тоже — до этого я полулежал, развалившись на подушечке, а теперь сел и подобрался.
— Ну и порядки у вас нерусские! — зевая, сказал Ратибор, кажется, совсем не обиженный. — Не покормивши, в баньке добра молодца не попаривши, сразу же спать уклали, даже сапог не дали снять!
— А что, в вашем Тридевятом Царстве по утрам здороваться не принято? — сварливо осведомился Ворон.
— Э-э… Доброго утречка, ясного солнышка, Ворон Воронович! И тебе, Кот Котофеич! И тебе, добрый молодец, имени-отчества, уж прости, не ведаю! Ну, и всем прочим того же, — с этими словами Ратибор поклонился в пояс на три стороны, подтянул спадающие портки — девицей он стал очень маленькой, даже щуплее Лёни, когда она была еще женщиной — а уж на что наша Лёня худышка! Была.
И сел на лавку.
И потеснился, и рядом с собой по лавке похлопал:
— Присаживайся, молодец, давай знакомиться. Меня Ратибор зовут, по батюшке — Велемирович. А тебя?
— Лёня, — сказала Лёня.
— Ну, здрав буди, Лёня Батькович!
— Ну… здравствуй… те, — пробормотала Лёня и присела на краешек лавки. Чайника и младенца из рук она не выпустила.
— Ну, может теперь меня покормят? — весело спросил Ратибор. — Семь лет к вам пути искал, семь хлебов сгрыз каменных, семь пар сапог сносил железных…
— Что, вправду? — не выдержал Жаб. Он при появлении Ратибора спрятался в своей миске и накрылся полотенцем, но тут высунул кончик морды. Перьев его радужных, к счастью, не было видно.
— Нет, конечно, — пожал плечиками Ратибор. — Это так говорится для этого самого… Слово такое иноземное… для протоколу. То есть чтобы все, как полагается. А на самом деле пути к вам — не семь лет, а три года, однако сапоги у меня — скороходные, так что я всего два месяца на дорогу истратил. И салфет у меня самобраный с собою, да только со своими пирогами в гости не ходят!
— А мы тебя в гости не звали! — сказал Пес. Судя по его ощетинившемуся загривку и напряженной позе — готов к прыжку! — пришелец Псу не понравился.
— Во-во! — поддакнул Жаб, высовываясь из-под полотенца чуть больше. — А незваный гость — он даже татарина хуже!
— А чем вам татарины не нравятся? — удивился Ратибор. — Народ как народ, а что кумыс вместо браги пьют, да конину вместо свинины едят — так нам же больше достанется!
— Это у нас поговорка такая, неполиткорректная: «незваный гость хуже татарина», — сообщил Рыб, высовываясь из аквариума. — У вас, в Тридевятом Царстве, наверное, татаро-монгольского ига не было? Батый до вас не дошел?
— Кто такой? Не слыхал про такого. Про Тугарина слыхал. Про Одихмантия слыхал, и про сынов его, Сухмана с Довмантом. Еще про некоторых. Только все они не татарины. А я тоже поговорку вам скажу: соловья, то бишь добра молодца, баснями, то бишь разговорами, не кормят! Такая у вас поговорка имеется?
Я смотрел на него и дивился — неужели он до сих пор не заметил, что стал уже не добрым молодцем, а красной девицей? Или он притворяется? Усыпляет, так сказать, нашу бдительность?
А Рыб уже рассказывал, что такая поговорка имеется, и объяснял смысл слова «политкорректность». Странно, но Ворон в этот разговор не вмешивался. Он молча сверлил Ратибора взглядом желтых своих глаз, и, должно быть, думал о том же, что и я: как отнесется Ратибор к своему превращению, когда осознает его?
— Ну, так что, хозяйка? Кормить будешь? Иль мне свой дорожный припас доставать? — он повертел головой, как видно, пытаясь найти хозяйку. Голос Ратибора прозвучал уж совсем жалко, видно, и впрямь парень оголодал. Пожалуй, нужно было его покормить, потому что голодный маг — это намного, очень намного хуже, чем маг сытый. По себе знаю. — Где хозяйка — или кто у вас за нее?
— Домовой у нас за хозяйку, — сообщил я. — Которого ты вчера чуть не обратил в элементарные частицы.
— Домовой? — Ратибор полез почесать затылок, обнаружил там косу, перекинул ее через плечо и задумчиво на нее уставился. — А — ну да, все понятно, и все логично. Кому ж еще, как не Домовому…
— Кстати, — с ехидцей заметил Рыб, высовываясь почти до половины из аквариума, — у нас еще поговорка есть: «в чужой монастырь со своим уставом не лезут»!
— Это уж точно, — согласился Ратибор, по-прежнему разглядывающий свою косу.
— Если ты обещаешь никаких действий против Домовушки не предпринимать, мы его позовем, — сказал я, внутренне подготовившись: нащупал поток магионов и взял наизготовку магополе для установки щита — в случае чего. Краешком глаза я увидел, что Домовушка выставил из-под плиты усы. Должно быть, его щедрая хлебосольная натура изнывала от необходимости таиться, когда в доме имеется голодная особь все равно какой породы (рода, вида, класса).
Ратибор со вздохом откинул косу за спину и сказал, хмурясь:
— Обещаю. Только вы уж больше шуток таких со мной не шутите!
И тут произошло — даже и не знаю, каким словом назвать то, что произошло. Просто Ратибор встряхнулся — знаете, как собаки встряхиваются после купания — и из девицы превратился в молодца.
Мы все ахнули, а Лёня от неожиданности вскочила с лавки.
Домовушка выполз из-под плиты, по дороге перекидываясь в свой обычный облик.
— А никто над тобой, касатик, шутки шутить и не думал даже! — проговорил он, проворно набрасывая на стол скатерку, доставая с полочек посуду, а из ларей — припасы, снуя туда-сюда, как челнок в ткацком станке. — Это несчастливая оказия с тобой случилась, потому как Коток наш не силен еще в науках магических. Да и ты сам повинен — не спросясь, не сказавшись, ручонками замахал, кудесничать почал! Вот тебя спать-дремать и уложили. А нет бы, чин чином, как полагается, попросить дозволения, а еще бы вернее — спросить, поклоняясь, кто-де ты такое, существо неведомое, незнамое? Как тебя звать-величать, чего от тебя ждать-ожидать? А спросил бы — так и ввечеру накормлён был бы сытно, напоён сладко, да, напаренный жарко, почивать уложен бы был в мягкую постельку, на белу простынку. Вот только баньки у нас нету, сколь ни просил, сколь ни молил — хоть какую бы мне сладили, пусть не парную, русскую, так хоть сухую, чухонскую — нет, говорят, мыльной комнаты с тебя, говорят, достанет…
Помимо пшенной каши, как и нам всем на завтрак, Домовушка подал на стол мед трех видов: липовый, гречишный и разнотравный, груздочки соленые (не более пятачка диаметром), квашеную капусту, сухарики, сушеные с чесночком и солью, и сухарики, сушеные со сливочным маслом и сахаром, сухофрукты (чернослив, курага, изюмом, инжир), орешки лесные, каленые, грецкие, поджаренные без скорлупы, и заморские фисташки. И сушки — лимонные и обыкновенные, и печенье «хрустики с маком», и домашнее печенье, известное у нас как печенье «через мясорубку». Из тайной схованки, из заветного тайничка вытащил Домовушка и бутылочку. Что в ней помещалось, осталось тайной — бутылочка была из-под пива, темного стекла, заткнута щепочкой с обмотанной вокруг нее тряпочкой.
