Но все это, возможно, попытки объяснить себе самой, что меня в Аркадии не устраивает и даже раздражает. Дело не в этом. Я ухожу. Пойми меня правильно, я не хочу, чтобы мои дети были бы обузой для кого-то, поэтому ты свободен от каких-либо обязательств.

Если хочешь, приезжай. Поговорим серьезно. Я

обещаю быть честной и искренней, какой я себя и считаю.

Мы с тобой достаточно зрелые люди, чтобы все спокойно обсудить и придти к решению, которое будет приемлемо, если и не для всех (это невозможно), то по крайней мере, для нас с тобой.

Мария.

Каунас,23/IX-54".

Михаил. 1954, 27 октября

Сегодня — самый светлый день моей жизни: мы

расписались с Марией!.. Все было сделано быстро: Мария развелась буквально на следующий день после письма мне, даже не дожидаясь какой-либо моей реакции. Ее муж недоумевал, что случилось? Она объяснила, что она просто решила уйти. На вопрос, к кому, она сказала, что это не имеет значения, потому что она просто уходит.

Как только я получил от Марии письмо в прошлом месяце, я тут же позвонил Ларисе и… застал там Марию вместе с детьми — она уже уехала со своей квартиры, бросив все. Когда я спросил ее, почему же она даже не подождала моего звонка или не позвонила сама, он сказала, что для нее вопрос был решенный: во-первых, она надеялась на серьезность моего предложения, а во-вторых, у нее есть родители, которые всегда примут ее с детьми, как бы трудно это не было. Она позвонила им и рассказала про сложившуюся ситуацию. Ее мама плакала в трубку: что же

за такая беспокойная у нее дочь — третий раз выходит замуж,

а ведь всего-то ей тридцать с небольшим!

Мы подали заявление в ЗАГС по месту моей прописки:

мне, как военнослужащему, никаких препон из-за срочности

брака, не ставили: никаких "испытательных сроков",

никакой этой чепухи.

Когда Мария пыталась взять при переезде к Ларисе некоторые свои вещи, Аркадий повел себя не по-мужски: не разрешил ей взять из ее собственной квартиры ни коллекцию книг из серии "Всемирная литература", которую она собирала поштучно в течение многих лет, ни коллекцию картин и икон, которые оставил ей, уходя, ее первый муж…

Единственное, что он ей позволил взять, была детская стенка, но она-то как раз и не была нужна: не везти же ее с собой? Мария подарила ее своей подружке.

Когда я приехал в Каунас, чтобы забрать мою будущую новую семью, я встретился, наконец, с этой "телефонной Незнакомкой" — Ларисой и ее приятным интеллигентным мужем. Лариса с мужем устроили нам шикарный прощальный ужин. Мария сидела с Дашей на руках, Олег сидел с ней рядом. Он уже большой мальчик, ему уже около

12 лет.

Лариса, смеясь, рассказала, что в их небольшом отделе на работе произошел раскол на "тупоконечников" и

"остроконечников", имея в виду две партии, описанных Свифтом в "Путешествиях Гулливера". Одни клеймили Марию за то, что она бросила молодого, но перспективного, поменяв его на старого, но уже кандидата. А другие говорили, что Мария не тот человек, который прельстится лишней сотней, значит, дело серьезное, и никто ей не судья.

Посидели, немножко выпили, совсем мало — чисто символически, потом все вместе поехали на вокзал. Лариса с мужем помогли нам сесть на поезд, и мы поехали в Ригу.

Уложили детей спать, закрыли дверь в купе и впервые сели рядом как два человека, решившие связать свою судьбу навсегда. Мария положила мне голову на плечо, я нежно поднял ее лицо за подбородок и тихонько поцеловал ее в губы…

— Как я устала за это время, Миша… Как я рада, что все это кончилось, что мы с тобой… Мне кажется, что сбылась, наконец, мечта моей жизни…

О первая любовь весенняя!

О майских гроз до слёз смятение! Когда вся жизнь еще, как вечность. Когда бездумность и беспечность,

Когда кричишь: "Всё иль ничто!",

В руке сжимая водки штоф.

И это не твоя вина,

Что ты уж пьян и без вина.

И постепенно как-то это Сползает тихо в буйство лета. И мы всему безумно рады:

Сверканью солнца, блеску радуг

В цветах волшебных побежалости.

И рвем, и рвем цветы без жалости…

Но я пою любовь осеннюю, Любовь, как будто осенение, Любовь, как будто озарение, Любовь, как будто одарение. Любовь не первая — последняя, Как днем осенним солнце летнее, Когда ты ценишь каждый лучик, Когда все понимаешь лучше: Цену надежды и неверия…

Когда зимы уже преддверие,

Когда не думаешь, что вечен.

… И догорают тихо свечи…

Как короток осенний вечер!

И я пою любовь осеннюю —

Мое с Голгофы вознесение!..

Сережа. 1954, 10 октября

Мама сказала, что отец женился на какой-то молодой

женщине, чуть ли не моего возраста. Конечно, никто ему, кроме его самого, не нужен. Мама права, что ему на меня наплевать. А теперь у него еще двое новых детей, которых он усыновил от этой женщины, мне и вовсе нет места!

А эта баба хороша — нашла военного, кандидата, с квартирой… Небось так окрутила моего отца, что тому и рыпнуться некуда. Бывают же такие хищницы!

Мною мой папочка совсем не интересуется, не пишет. Хотя и я ему не пишу. Не больно-то и нужно! Жаль, что дядя Павел такая размазня и амёба. Мне же хочется иногда пообщаться со взрослым мужчиной, посоветоваться или поделиться мнением. Ну, да что я! Ему и собственный-то сын до лампочки. Он ему ни читает, ни ездит с ним ни в зоопарк, ни в детское кино, а ведь Павлик уже большой, почти все говорит.

Михаил. 1954, 15 октября

Погода становится день от дня хуже. Правда, сегодня с

утра выглянуло солнышко, может, в честь выходного дня. Мы быстро собрались, взяли ребят и поехали в Дзинтари. Дашу укутали получше — всё же ветерок кусачий. Олежек в новой куртке, которую ему купили для школы, выглядит уже не мальчиком, но мужем! Ему в его двенадцать вполне можно дать все пятнадцать.

Мария шла с Дашей, та, смешно топая по плотному песку, все норовила залезть ботиночком в воду. Мария ее ловила, подхватывала, поднимала в воздух, и обе заливались заразительным смехом.

Мы с Олегом шли сзади и говорили о древнегреческих мифах, которые он сейчас читает. Пришлось мне поднапрячься! Потом Олег перешел на физику, которая ему очень нравится. Пошли вопросы, которые оказались для меня более простыми, чем греческие мифы: а откуда метр, а

почему секунда, а почему вода кипит при ста градусах, а не при девяноста семи?

Рассказал я ему про Лапласа, про парижскую Палату мер и весов, про все эти логические построения: литр воды — это килограмм, в то же время это кубик с ребром длины десять сантиметров. Вот и завязались длина, вес и объем.

С секундой, минутой и часом было посложнее, потому что пришлось объяснять, что существует не только наша обычная десятеричная система, что у древних шумеров была шестидесятеричная система. Пришлось начать объяснение с двоичной системы и удивить его, что когда ему будет шестнадцать лет, то в двоичной системе ему будет 10000 лет в двоичной записи, что его страшно развеселило.

И уж, по-моему, он был просто разочарован, что не вода кипит при ста градусах, а сто градусов выбраны для обозначения температуры, при которой кипит вода.