Покидая Испанию, Цезарь передал управление Дальней провинцией Гаю Каррине. Дату его отъезда едва ли можно установить точно; неясно также, сколько времени Цезарь провел в Нарбоннской Галлии, через территорию которой он возвращался домой. Известно лишь, что здесь его встретил Марк Антоний, с которым вместе он и совершил остальной путь. Известно также, что 13 сентября 45 г., задержавшись в своем Лавиканском поместье (в Лациуме, неподалеку от Тускула), Цезарь составил завещание, а в самом Риме появился в начале октября.
За время отсутствия Цезаря и вплоть до известий о победе при Мунде настроение в Риме и общая обстановка продолжали оставаться тревожными и неясными. Об этом можно судить не только по письмам Цицерона к тем его корреспондентам — бывшим помпеянцам, с которыми он вполне откровенен, но и по некоторым другим примерам и фактам менее камерного значения. Тот же Цицерон, состоявший, между прочим, в переписке и с самим Цезарем и даже получивший от него из Испании письмо с соболезнованием по поводу смерти своей любимой дочери Туллии, тем не менее опубликовал в самом конце 46 г. (а возможно, в самом начале 45 г.) свое сочинение о Катоне, восторженный панегирик заклятому врагу Цезаря. Появление этого сочинения вызвало в Риме настоящую сенсацию, и влияние его на римское общественное мнение было таково, что Цезарь счел необходимым в самые напряженные дни войны, накануне Мунды, ответить Цицерону, и не просто личным письмом, а целым сочинением (в двух книгах), которое он демонстративно назвал «Антикатон» и в котором он наряду с комплиментами по адресу Цицерона обрушился с потоком гневных обвинений против самого его героя.
Тем не менее победа при Мунде, как только весть о ней достигла Рима, внушила, по свидетельству самих древних, такой страх перед Цезарем и создала ему такую славу, какой никто и никогда не имел до него. Так по крайней мере говорит об этом Аппиан. Этими же причинами он объясняет и безмерные, небывалые почести, оказанные Цезарю после Мунды. Нам уже приходилось касаться этого вопроса. Однако мы говорили лишь о даровании Цезарю титулов императора, отца отечества, освободителя и о десятилетнем консулате (от которого он, кстати говоря, отказался, но не о других, быть может, менее реальных, но отнюдь не менее пышных почестях.
Так, сенатом было назначено пятидесятидневное благодарственное молебствие в честь победы. Сенат разрешил Цезарю появляться на всех играх в одеянии триумфатора, в лавровом венке, а также носить высокие красные сапоги, которые, по преданию, носили когда–то альбанские цари. Сенат и народ постановили, чтобы Цезарю был выстроен на Палатине дом за государственный счет и чтобы дни его побед были объявлены праздничными днями. Во время игр и процессий его статую из слоновой кости (simulacrum) проносили на роскошных носилках; статуи Цезаря воздвигались также в храме Квирина и среди изображений царей на Капитолии. Это были уже такие почести, которые, по словам Светония, превосходили человеческий предел и не оказывались до сих пор ни одному смертному.
Вскоре после возвращения из Испании Цезарь от праздновал новый (т. е. пятый!) триумф. Им было дано два угощения народу (prandium); первое из них показалось самому Цезарю чересчур бедным, и он повторил его через четыре дня. Однако эти празднества (а Цезарь разрешил отпраздновать триумф еще двум своим легатам) произвели на римлян тягостное впечатление, ибо речь шла о победе над согражданами, а не над чужеземными народами или властителями.
Вслед за триумфом Цезарь сложил с себя звание консула sine collega, и им были проведены выборы новых консулов на оставшиеся три месяца. На эти же три месяца вместо городских префектов, очевидно, были избраны преторы и квесторы (в соответствии с законом Цезаря о магистратах). Таким образом, положение государства как будто нормализовалось: последняя кампания гражданской войны была победоносно окончена, враги сокрушены, управление Римом и провинциями все более входило в упорядоченную колею, сам же Цезарь, окруженный неслыханными до того в Риме почестями, пребывал на вершине славы и могущества.
Так выглядела эта внешне импозантная картина. Но что скрывалось за столь блестящим фасадом? По всей вероятности, пришло время более основательно рассмотреть вопрос, имеющий первостепенное значение, но которого мы до сих пор касались лишь похода — вопрос о социальной опоре Цезаря, тем более что самим ходом событий подсказывалось как определенное направление, так и настоятельная необходимость решения этого вопроса.
Цезарь, как и всякий видный политический деятель Рима, имел некое политическое окружение, некую «личную партию». Его сторонники, входившие в эту партию, были объединены «обязательственными» связями самого различного толка: родственными, клиентскими, дружескими, служебными, карьерными и, наконец, — быть может, именно в последнюю очередь — чисто политическими. К ближайшему окружению Цезаря принадлежали, пожалуй, не те, кто занимал важные правительственные посты, например М. Эмилий Лепид, Марк Антоний, П. Сервилий Исаврийский, наместники провинций, назначенные Цезарем, но скорее члены, если можно так выразиться, «теневого кабинета», неофициальные, часто негласные советники Цезаря, имевшие тем не менее значительное влияние как на самого Цезаря, так и на общий ход дел.
Нам хорошо известны такие люди из ближайшего окружения диктатора. Это Г. Вибий Нанса, марианец, а затем и цезарнанец, консул 43 г. (т. е. после смерти Цезаря); Авл Гиртий, участник галльских походов и автор восьмой книги «Записок о галльской войне», претор 46 г. и консул 43 г. (совместно с Пансой); Гай Оппий, доверенное лицо и личный друг Цезаря, считавшийся в древности, но, видимо, без достаточных оснований, автором книг, посвященных александрийской и африканской войнам; Л. Корнелий Бальб, служивший в молодости под начальством Помпея, затем — друг Цезаря, пользовавшийся вместе с Оппием большим на него влиянием; Гай Матий, тоже личный друг Цезаря, не занимавший никогда никаких постов и не принимавший никакого участия в политической жизни, а также некоторые другие, менее известные нам лица. В последние годы в эту избранную группу, в состав близкого окружения следует, судя по всему, включить и кое–кого из особо обласканных Цезарем бывших активных помпеянцев, например Марка Юния Брута и Гая Кассия Лонгина.
Но опора подобного рода, т. е. такая factio, «личная партия», если могла быть необходимой и достаточной, пока речь шла о политических интригах и борьбе в пределах сената или даже при игре на противоречиях между тем же сенатом и комициями, однако теперь, когда встал вопрос об управлении, да еще фактически единоличном, огромной державой, то, конечно, следовало подумать о какой–то гораздо более внушительной и широкой базе. Нам представляется, что Цезарь — иногда интуитивно, но иногда и осознанно — был занят активными поисками решения этой задачи, причем в самых различных ее аспектах. Мы подразумеваем в данном случае политику Цезаря по отношению к армии, его колонизационную и гражданско–правовую политику и, наконец, его знаменитую политику милосердия. Остановимся на этих вопросах более подробно.
Что касается политики по отношению к армии, то нам уже приходилось говорить о Цезаре и его солдатах, когда речь шла о подведении некоторых итогов галльских войн. Однако сейчас следует коснуться вопроса об армии и ее взаимоотношениях со своим полководцем в несколько ином и более широком аспекте. Мы имеем в виду прежде всего изменение характера, значения, роли и удельного веса самой армии в общей системе римского государства, становление армии как новой и самостоятельной социально–политической, а не только чисто военной силы. Другими словами, мы хотим выяснить, до какой стадии дошел к рассматриваемому периоду процесс, видимое начало которому было положено так называемой военной реформой Мария, т. е. процесс превращения римской армии в постоянную и профессиональную (хотя фактически такой процесс начался задолго до этой реформы).
Новая римская армия, сменившая народное ополчение, с самого начала оказалась вовсе не безразличной к политическим проблемам. Так, первое и вместе с тем более чем определенное выступление этой армии — марш Суллы на Рим в 88 г. был осуществлен под чисто политическими лозунгами борьбы против тирании. Последующие десятилетия истории поздней республики буквально насыщены примерами не только активного, но и весьма бесцеремонного вмешательства армии в политическую жизнь. Как правило, это открытое давление, прямые насильственные действия по отношению к комициям и магистратам.
