Такова в общих чертах внутриполитическая, реформаторская деятельность Цезаря. Общий вывод и оценка этой деятельности (включая и более ранние реформы, проведенные еще до битвы при Тапсе) должны выглядеть примерно следующим образом. Не следует, впадая в телеологические соблазны и ретроспективные «предвидения», рассматривать деятельность Цезаря, чем, кстати сказать, достаточно часто грешит современная историография, как деятельность, пронизанную идеей организации мощной и централизованной империи, причем в таком ее виде, который фактически сложился гораздо позже, чуть ли не ко времени Тацита. Чтобы избежать подобной исторической аберрации, целесообразно более четко выявить субъективную и объективную стороны реформаторской деятельности Цезаря.
При непредубежденном подходе все названные реформы и законы Цезаря представляются нам как субъективно проводимые в порядке ответа на тот или иной жгучий запрос «текущих событий» и обстановки. Не говоря уже о наделениях земельными участками или о таких мерах, как сокращение хлебных раздач, роспуск клодиевых коллегий, закон против роскоши — и т. п., но и рассчитанные в какой–то мере на более длительный срок закон о муниципиях, реформа календаря, судебный закон и закон о провинциях были вызваны прежде всего неотложными текущими нуждами управления.
Но значит ли это, что все реформы и законы Цезаря имели лишь сугубо преходящее, злободневное значение и, следовательно, не были мероприятиями истинной государственной важности и масштаба? Конечно, это не так! Тут уже выступает объективная, как правило, не зависящая от сознательных устремлений сторона деятельности реформатора. Кстати сказать, объективно значимая сторона тех или иных реформ, законов, государственных актов и т. п. не отгорожена непроницаемой стеной от их «злободневности», «насущности», но базируется на подобных моментах, без которых — все эти мероприятия едва ли вообще могли возникнуть. Как это обычно и происходит, время и объективные условия дальнейшего развития отсеивают и сохраняют из «злободневно» возникших законов, реформ и т. п. те, которые оказываются наиболее соответствующими этому «дальнейшему развитию» и которые только таким путем и приобретают (в ходе десятилетий!) объективную ценность, а следовательно, достаточно «масштабное» государственное значение.
Подобное понимание некоторых сторон общественного развития приводит на первый взгляд к довольно нигилистическим оценкам усилий отдельных государственных деятелей, и в частности внутренней политики и реформ Цезаря. Что же, перед ним на самом деле не вставало никаких общих задач, не было абсолютно никакой общей цели, помимо злободневных и текущих вопросов?
Конечно, такая общая цель существовала, и она вырисовывалась не только перед умственным взором Цезаря. О ней знали все те, кому не были безразличны положение и судьба римского государства. О ней говорили, в частности, Саллюстий и Цицерон. Но вместо надуманной, ретроспективно привнесенной идеи «империи» (в нынешнем значении термина!) это была совершенно конкретная — «текущая» и принципиальная, злободневная и «длительная» — задача восстановления, реституирования государственного строя после тех потрясений и ломки, которые были следствием гражданской войны.
Эта актуальная задача разными общественными деятелями понималась по–разному. Взгляды Саллюстия, Цицерона и, наконец. Цезаря, конечно, не совпадали. В целях сохранения правильной перспективы не следует сопоставлять «полисную идею», носителями которой считают Цицерона и Саллюстия, с идеей «империи», как то делается некоторыми современными исследователями, но что на самом деле абсолютно неправомерно. Если Цицерон и Саллюстий могут быть в какой–то мере и с целым рядом оговорок названы представителями идеологии полиса, то признание того факта, что существовали уже некие (или некий!) идеологи империи в том более позднем смысле, который обычно вкладывается в это понятие, означает явный переход на позиции телеологии и даже модернизма. Итак, чтобы правильно и исторически объективно оценить внутриполитическую деятельность Цезаря, следует сравнивать и сопоставлять не идеал полиса (т. е. Цицерон, Саллюстий) с идеалом imperium Romanum (т. е. Цезарь), но конкретные предложения (и проекты) Саллюстия и Цицерона с конкретными и практическими действиями самого Цезаря.
Мы располагаем чрезвычайно любопытным документом эпохи — двумя письмами Саллюстия, адресованными Цезарю. Об этих письмах уже довольно подробно говорилось: определялся их жанр, обсуждался вопрос относительно их подлинности. Но нас тогда интересовало отношение Саллюстия к Цезарю, характеристика Цезаря, а вовсе не та позитивная программа реформ, которая изложена в «Письмах» и ради которой они в значительной мере написаны.
В более раннем «Письме», появившемся, как отмечалось, еще до начала гражданской войны (в 50 г.), содержится столь характерный для Саллюстия исторический экскурс, дана картина упадка и разложения римского общества и, наконец, изложена позитивная программа, т. е. некий перечень проектов реформ, проведение которых необходимо для возрождения государства.
Каковы же, с точки зрения Саллюстия, причины, приведшие к упадку? Это прежде всего постепенная утрата народом земельных участков, бездеятельность и нужда, что в конечном счете и приводит к развращенности народа, к его неспособности принимать участие в управлении государством. Но это лишь одна сторона дела. Упадок общества обусловлен еще тем, что в силу забвения нужд и интересов государства, вследствие продажности, склонности к интригам наблюдается удручающая слабость самого сената. Таким образом, картина разложения римского общества в интерпретации Саллюстия — это картина развращенности народа и бессилия сената.
В полном соответствии с этой концепцией Саллюстий развивает свою позитивную программу. Он сам как бы группирует проекты реформ по двум основным разделам: реформы, необходимые для обновления народа, и реформы, необходимые для обновления сената: «Теперь, поскольку я изложил свои взгляды относительно обновления и исправления плебса, скажу тебе то, что следует предпринять в отношении сената» .
Основной реформой первого раздела следует признать предложение Саллюстия о расширении прав гражданства и выводе «смешанных» колоний, т. е. таких колоний, в которых будут объединены, «смешаны» старые граждане с новыми, только что получившими права гражданства. Ставя вопрос о выводе колоний, а следовательно, и о наделении колонистов землей, Саллюстий в соответствии со своим анализом причин упадка выдвигает по существу проект некой аграрной реформы. Кроме этого основного предложения к проектам реформ данного раздела следует отнести соображения автора относительно искоренения или по крайней мере уменьшения любви к деньгам, а также относительно избрания высших магистратов на основании их достоинства, а не их состояния.
Переходя к другому «разделу» реформ, Саллюстий предваряет его рассуждением на тему о том, что отдельные царства, общества, народы дотоле сохраняли власть, пока они держались основ истины и добра, когда же они начали им изменять из–за любви к наслаждениям, из чувства страха, то утратили всю свою власть и могущество и даже оказались затем порабощенными. Интересы отечества должны быть вдвое дороже для людей, высоко стоящих в государстве. Следовательно, необходимо провести — и здесь Саллюстий снова выступает в соответствии со своей концепцией причин упадка — такие мероприятия, которые содействовали бы поднятию чувства достоинства у сенаторов, призвали бы их к служению интересам государства. Для возрождения сената и его морального авторитета Саллюстий предлагает две реформы: увеличение числа сенаторов и введение тайного голосования.
Таковы предложения, обращенные к Цезарю в раннем «Письме» Саллюстия. Невольно возникает вопрос: насколько же проекты этих реформ были реальны? На такой вопрос, видимо, следует ответить отрицательно, солидаризуясь с мнением тех исследователей, которые расценивают их как утопию, идущую еще от воззрений Сократа и Платона и характерную для многих политических теорий древности. Это не что иное, как уверенность в том, что правильное законодательство может изменить формы жизни, исторически данные условия бытия и даже формы государственные.
