Ольга посмотрела на учителя с нежностью. Постарел, похудел еще больше, но все еще похож на задиристого воробья. И по-прежнему считает ее девочкой.

Ольга улыбнулась:

– Моя Машка девочка, а не я, Григорий Матвеевич! Пусть теперь она рисует.

В глазах учителя загорелся живейший интерес:

– А она пробует?

– Не рисовать. Танцевать.

Григорий Матвеевич закивал: понятно, понятно…

Ольга глянула на часы. Батюшки-светы! Времени-то! Торопливо обняла учителя:

– Григорий Матвеевич, милый, мне бежать надо. Я вам позвоню, непременно!

Учитель заторопился, засуетился:

– Конечно, Оленька, конечно, совсем заболтал я вас, простите великодушно. Старики болтливы и недогадливы. Разумеется! Честь имею кланяться. Поклон супругу. Вы и правда позванивайте, а то я волнуюсь – одна вы у меня остались.

«А ведь и вы у меня один остались, – подумала Ольга. – С тех пор, как мама умерла, роднее человека нет. Кроме Стаса и детей, конечно».

Ольга чмокнула учителя в морщинистую щеку и заспешила к выходу. А Григорий Матвеевич смотрел ей вслед и качал головой. Не рисует! Ну как это возможно?

От рынка до дома – пять минут ходу. Ольга вышла за ворота, миновала бабулек, продававших зелень, но не успела и десяти шагов пройти, как рядом резко затормозила машина с темными стеклами и заляпанными грязью номерами. Та самая, несколько дней маячившая в зеркале заднего вида – возле дома, около Мишкиной школы… Ольга отпрянула назад, замерла на краю тротуара.

Дверца открылась, и из машины выглянул Митяй, закадычный друг ее Стаса.

– Садись, подвезу!

Митяй на такую удачу даже и не рассчитывал. Он караулил Ольгу всю неделю, по городу за ней катался, но удобного случая застать ее одну так и не выпало. Митяй махнул было рукой на свою затею, и тут ему повезло. Он ехал на заправку, когда заметил выходящую с рынка Ольгу. Бывает же: только сейчас о ней думал, и пожалуйста!

В сущности, Митяй думал про Ольгу почти всегда. Во всяком случае – очень часто. Значительно чаще, чем полагается думать о жене своего лучшего друга. Не то чтобы он прямо вот так вот целыми днями напролет размышлял про Ольгу или распевал денно и нощно арию из «Евгения Онегина»: «Ольга, я люблю вас, Ольга». Ничего такого. Митяй и Онегина-то не слышал никогда, какие там арии. Но где-то на заднем плане сознания Ольга неизменно присутствовала. Часто он начинал думать о ней в самый неподходящий момент. Лежа с другой бабой в постели, например. Это никак не мешало. Наоборот, когда Митяй представлял себе вместо Даши или Маши Ольгу, все получалось на удивление с огоньком. Но как-то этого было недостаточно.

Впрочем, последнюю неделю он думал об Ольге не просто так, пережевывая свою обычную жвачку. Он думал о совершенно конкретной проблеме, которая в ее жизни наметилась. И тут – нате-здрасьте, Ольга, одна-одинешенька, как по заказу.

– Садись-садись! – повторил Митяй.

Глаза у него были черные, близко посаженные, острые. Когда Митяй смотрел на Ольгу, она чувствовала себя голой. Еще у Митяя была неприятная манера здороваться с ней за руку. Он сжимал Ольгину ладонь холодными, всегда чуть-чуть влажными пальцами и растягивал тонкие губы в усмешечке. Пожимаешь ему руку – и будто жабу трогаешь. Было в этих рукопожатиях, в этих его усмешечках что-то гадкое, скользкое. Долгое время Ольга ни о чем не догадывалась, а потом, в гостях у общих друзей, Митяй прижал ее в уголке. Ольге удалось вывернуться и свести все вроде бы к шутке. Но с тех пор она с мужниным лучшим другом видеться старалась как можно реже. Иногда Митяй заезжал в гости, и Ольга, накрыв на стол, быстро ретировалась, отговариваясь тем, что не хочет мешать «мальчикам» общаться. Стаса это вполне устраивало.

Стас как-то обмолвился, что лет пять назад у Митяя были проблемы. Вроде бы на него наехали местные бандиты. Но Митяй быстренько все разрулил, и те самые бандиты, что на него наезжали, теперь его прикрывают. Да и не бандиты они давно, а сплошь депутаты, чиновники мэрии, уважаемые граждане и родные отцы города. Ольга так и не поняла, что там Митяй разрулил и каким образом. Знала только, что партнера Митяя по бизнесу, с которым они на пару возили из Москвы товар, нашли потом мертвым в лесополосе.

– Спасибо, Митя, мне недалеко, я сама дойду.

Ольга быстро пошла по улице, высоко подняв голову, цокая каблуками – женщина-виденье, такая желанная, такая чужая…

Митяй тронулся с места и поехал вдоль тротуара параллельным курсом. Опустил стекло, посигналил:

– Оль! Садись, говорю!

Она покачала головой и прибавила шагу.

«Глупость какая, – думала Ольга. – Хорошо же это все выглядит со стороны!»

Выглядело действительно странновато. По тротуару идет женщина с сумкой, из сумки торчат перья лука и яблоки, а рядом с ней медленно едет грязный автомобиль с опущенным водительским стеклом. И за рулем, между прочим, – лучший друг ее мужа! Идиотство!

Митяй снова высунулся из окна:

– Ну чего?

– Ничего. – Ольга сердито тряхнула головой и перехватила сумку другой рукой.

– Так и будем передвигаться?

– Так и будем.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Митяй, – давай. Повеселим народ. Мало ему веселья, так хоть мы развлечем.

Ольга остановилась.

– Митя! Я действительно прекрасно дойду до дома сама! Пожалуйста, не надо ставить меня в дурацкое положение.

Митяй усмехнулся, как будто спал и видел, чтобы Ольга оказалась в самом что ни на есть глупом положении.

– Садись. А то так и буду за тобой до дома ехать.

Ольга поняла: так и будет. Что ей оставалось? Она вздохнула и села в машину.

В машине пахло хвойным освежителем и сигаретным дымом. Ольга запах дыма не любила. Стаса она гнала на кухню, когда он пытался закурить в спальне, а летом уговаривала выходить с сигаретой на балкон. Даже купила туда плетеное ротанговое кресло. Правда, Ольге нравилось, как пахнет трубка Григория Матвеевича – чем-то сладким, вишней, что ли. Но у Митяя в машине запах был совсем другой, застоявшийся, горький.

Ольга покосилась на него, поерзала на сиденье, стараясь отодвинуться подальше, покрепче прижала к себе сумку с продуктами.

– Мить, ну что тебе от меня нужно, а?

– Ничего. Просто хочу тебя подвезти. Тебе домой или в контору?

Ольга ниже опустила голову:

– Домой. Мить, я тебя прошу…

– Ну? Проси, – Митяй ухмыльнулся.

Ольге не понравилось, как он усмехается.

– Митя! Вот честное слово, я Стасу пожалуюсь! Я ему все скажу!

– Да ла-адно. Че ты ему скажешь: он меня подвозил? Так, что ли?

– И у дома караулил, и на работу за нами ехал…

Митяй снова ухмыльнулся, дернул уголком рта.

– Оля, не говори глупостей. У нас в городе всего две дороги. Одна прямо, а другая направо. Так все друг за другом по ним и ездят!

Ольга снова опустила голову. Она не любила делать людям больно, не любила говорить неприятные вещи. Но больше ничего не остается.

– Мить, ты извини, – пробормотала она. – Но я тебя видеть не хочу.

Митяй посмотрел на нее долгим, цепким взглядом:

– А я тебя хочу.

Ольга плотнее прихватила блузку у ворота, вся сжалась.

– Митя, останови. Митя! Я тебя прошу, останови машину!

Митяй только бровью дернул.

Ольгу затрясло.

– Останови, говорю!

Она перегнулась и изо всей силы нажала на клаксон. Машина истерически заорала, на них стали оборачиваться редкие прохожие.

Митяй от нее такой прыти, похоже, не ожидал. Он притормозил, и Ольга стремительно выскочила из машины, прижимая к груди свою сумку, зашагала, не разбирая дороги, куда-то во дворы.

Сзади ее дернули за руку – резко, сильно, так хозяин дергает за ошейник собаку.

– Стой!

Ольга обернулась, вырвала руку. Глаза ее горели.

– Стас твой друг, вместе всю армию пропахали, ты у нас свидетелем был, а теперь… теперь ведешь себя, как… как… свинья.

Митяй отпустил ее, пожал плечами. Что-то у него такое было в лице, отчего Ольга не ушла. Привалилась спиной к дереву, выставила вперед сумку, будто щит. Так они и стояли посреди чужого, закиданного мусором двора.