Он взял их, обратив внимание на сложный механизм на обратной стороне.

— Прекрасные часы.

— Открой их, — попросила Кортни. — Поднеси к лампе, чтобы рассмотреть сцену внутри.

Слейд так и сделал. Перед его глазами предстала целая картина.

На крышке часов был изображен одинокий корабль. Судно, казалось, направлялось к маяку, расположенному справа: нет, не направлялось, оно не двигалось. Окруженное тихими морскими волнами, судно как бы застыло во времени на пути к месту своего назначения.

— По словам папы, мама говорила, что он был кораблем, а она — маяком, — пояснила Кортни дрогнувшим голосом. — Вот почему несколько дней назад картина едва заметно изменилась. Маяк засветился, и корабль поплыл к нему, торопясь на его призывный свет, как и папа всегда спешил к маме. Он всюду носил с собой часы, хранил все эти годы, даже после того как она умерла. Так мама всегда была рядом с ним. — Кортни перевела дыхание. — Он отдал мне часы как раз перед тем, как его бросили за борт, сказал, чтобы я хранила их как память о них обоих. Я сжимала их в руке еще долго после того, как этот негодяй запер меня в каюте. Я боялась открыть их, потому что знала, что там увижу. Наконец решилась, желая убедиться, что не права, но все оказалось иначе. Как я и боялась, часы остановились. — Страшная пустота вновь появилась во взгляде Кортни. — Они не пойдут до тех пор, пока папа снова не вернется домой.

— Кортни…

— Не говори, что он умер, — отозвалась она приглушенным шепотом. — Я отказываюсь это признать. — Две слезинки скатились по ее щекам. — Мне трудно объяснить, но в то время как я понимаю умом, — она прикоснулась ко лбу, — невозможность того, о чем говорю, сердцем, — она прижала ладонь к груди, — я верю в это. — Она взяла себя в руки. — Давай не будем говорить об этом, хорошо? Лучше поговорим о чем-нибудь еще.

Безмолвно кивнув, Слейд закрыл часы и положил их на столик.

— Часы восхитительные. У твоей мамы был необыкновенный вкус. — Он немного помолчал. — И необыкновенная дочь.

Щеки Кортни зарделись.

— Спасибо.

— Я действительно так думаю. — Смутившись, Слейд поспешил найти более твердую основу для разговора: — Расскажи, почему ты так ненавидела плавание? У тебя не было возможности побыть одной?

Кортни покачала головой, слизнув языком слезинки:

— Нет, уединения у меня было сколько угодно. По правде говоря, я долгие часы проводила в одиночестве в своей каюте. Только папа навещал меня там. Он строго-настрого приказал другим мужчинам не приближаться к моей каюте.

— Я не виню его за это. Красивая женщина на корабле, полном мужчин? Будь я твоим отцом, то вообще запер бы тебя.

— Да я не подвергалась никакой опасности, — удивилась Кортни. — Мужчины относились ко мне с должным уважением. Ведь мой отец был их капитаном.

— А куда плавал ваш корабль?

— В колонии. Мы доставляли мебель и другие английские товары в Нью-Йорк и Бостон.

— Тебе не нравилось бывать в колониях?

— Да нет, они очень привлекали меня. А что?

— Я просто подумал, что, может, из-за этого тебе не нравилось плавать на «Изабель»?

— Нет.

— Тогда, может, ты питала отвращение к корабельной еде?

Кортни улыбнулась:

— Честно говоря, еда, которую подавали в школе мадам Ла Саль, могла скорее привести к смертельному исходу, чем та, что готовили на «Изабель». И в школе у меня было гораздо меньше уединения, свободы, намного больше отвратительных компаньонок, чем в море. Не это отпугивало меня.

— Тогда я озадачен. Что вызывало у тебя такую ненависть к морским путешествиям?

— Да то, что, едва корабль отплывал из порта, меня охватывал приступ морской болезни. И так продолжалось все путешествие. Вот почему я проводила так много времени в своей каюте. Слишком трудно прогуливаться по палубе, прижимая к себе ночной горшок.

Смех зарокотал в груди у Слейда.

— Мне следовало догадаться.

— Я, правда, надеялась, что со временем болезнь пройдет, — сердито произнесла Кортни. — Но после двадцати лет эта возможность кажется нереальной.

— Двадцать. Столько тебе исполнится в следующем месяце?

— Да. — Все легкомыслие момента исчезло, когда страшные воспоминания, как нож, пронзили сердце Слейда.

— Я был всего на год старше, когда умерли мои родители.

Запрокинув голову, Кортни старалась определить выражение его лица. Затем она осторожно провела пальцами по его подбородку.

— Я не могу представить, как, должно быть, все это было страшно. По крайней мере я хоть видела, как папа… — Она умолкла и судорожно вздохнула.

— Я сам нашел их, — ровным голосом произнес Слейд. — Той ночью я поздно возвратился в Пембурн. Я понял, что что-то случилось, когда обнаружил парадную дверь слегка приоткрытой. Они лежали на полу в библиотеке. Их зарезали мечом. Все вокруг было залито кровью. Сколько бы лет ни прошло, я никогда этого не забуду. Эта картина навсегда отпечаталась в моей памяти.

— Власти так и не нашли убийцу?

— Они постарались как можно быстрее прекратить поиски. По официальной версии, убийство произошло в результате ночной кражи, так как исчезла шкатулка с драгоценностями моей матери. Это было в официальном сообщении. А правда — это совершенно другая история. — Увидев недоуменное выражение лица Кортни, он спокойно пояснил: — Сыщики с Боу-стрит были просто в ужасе. И если твой отец не упоминал об этом, то все остальные верили, точнее, верят, — с горечью поправился Слейд, — что все Хантли осуждены вечно гореть в аду из-за странного проклятия. Это проклятие сопутствует жадности тех, кто стремится заполучить…

— Черный бриллиант.

— Да, черный бриллиант.

— Слейд… — Голос Кортни был тих, пальцы нежно гладили его лицо. — Ты понял и облегчил мою боль. Позволь мне облегчить твою. Раздели ее со мной.

Знакомая стена отчуждения появилась вновь.

— В этом нет необходимости. Мои родители были убиты десять лет назад. Я уже давно справился с этой болью.

— Правда?

Их взгляды встретились — и стена растаяла.

— Мой прадед и Джеффри Бенкрофт были партнерами в одном путешествии. — Слейд был поражен, услышав эту историю из собственных уст. — Они хотели отыскать самый большой в мире черный бриллиант, украденный несколькими столетиями ранее из священного храма в Индии и потерявшийся позднее. Отыскав его, они собирались продать его русскому князю, который предлагал целое состояние в обмен на бриллиант. Сотни искателей приключений безуспешно пытались отыскать камень. Моему прадеду и Морленду повезло, и они решили разделить удачу поровну. Только одно темное пятно омрачало их договор — таинственное проклятие, связанное с камнем, проклятие, которое, согласно легенде, гласило: «Человек с черным сердцем, прикоснувшийся к камню, будет наслаждаться вечным богатством, но он превратится в падаль, которая будет вечно притягивать других».

Кортни содрогнулась.

— Как страшно. Папа не знал точных слов этого проклятия. Он рассказал мне только, что твой прадед однажды вернулся в Англию без Морленда, но с камнем. И с тех пор вся ваша семья страдает от последствий этого проклятия.

— Я не верю в проклятия, — возразил Слейд. — Их повторяют те, кому хочется скрыть за ними свою собственную жадность.

— Ты думаешь, тот, кто убил твоих родителей, хотел получить бриллиант ради богатства, которое он сулил?

— Конечно. Не секрет, что бриллиант оценивался в огромную сумму. И все знали, что мой прадед был последним владельцем этого сокровища и что он так и не продал его русскому князю. Загадка в том, куда он спрятал камень? А этого не знал никто. И вот в течение четырех поколений воры и негодяи всех мастей шли на что угодно, даже на убийство, чтобы найти этот проклятый камень.

— А твой прадед умер, так и не раскрыв никому правды?

— Да. По словам моего отца, он умер через неделю после возвращения в Англию.

— Как? Как он умер? — тихо спросила Кортни.

— Он разбился о скалы недалеко от Дартмута. Кортни замерла, и Слейд предугадал ее следующий вопрос, прежде чем она успела задать его.