Мы отправились туда без эстонцев, и сделали правильный выбор. Оказывается, ор был поднят из-за какого-то украинца, который потревожил их покой. Мы долго и со смаком поржали над украинцем, потом над украинками, а потом решили, что раз есть один, то и еще два будут кстати. Ира тем временем вела переговоры с украинцем.
— Ты чего сюда пришел? — спросила она.
— Просто так, — ответил он.
Этого фрукта мы раньше не видели. А ничего, симпатичный, хотя, конечно не сравнится с нашими эстонцами. Я сходила за ними. Визг повторился, Подушка на полдороги остановился и попятился.
— О, у нормальных эстонцев — выйти за дверь и ждать, пока девушки оденутся, у нормальных украинцев — встать посреди комнаты и ждать, пока девушки оденутся, — констатировала факт я.
Подушка завис в дверях.
— А еще эстонцы могут зависнуть на полдороге! — проинформировала я все присутствующих.
Подушка подорвался с места и решил бежать, но я поймала его и подергала за руку. Он подъехал ко мне на линолеуме.
— Прикиньте, я дергаю Подушку за руку, и линолеум задирается! — расхохотался я.
Эстонец спохватился и стал переставлять ноги. Украинец с ужасом смотрел на меня и Подушку. Ага, слон и моська! Наверное, со стороны это выглядит смешно! Подушка в итоге по-свойски присел на чью-то кровать. Девушка, которая там была, не возражала: она была поглощена изучением украинца. Тут заглянул Одеяло. Визг повторился в третий раз. Похоже, так приветствовали всех парней, не заморачиваясь по поводу их национальности. А зря! На эстонцев можно было и не орать. У Одеяла проявились чисто эстонские гены. Он завис окончательно и бесповоротно. Видно, Подушка не полностью эстонец! Украинец заерзал.
— Ну что? Так уйдешь, или помочь? — спросила я.
Украинец гордо выпятил грудь и медленно пошел к выходу, запутался в шнурках и рухнул на Одеяло. Тот его поймал, удивленно глядя сверху вниз. Украинец ужаснулся, подхватился и убежал.
— Закройте кто-нибудь дверь! — чеканя каждой слово, попросили девушки.
Ира подошла к Одеялу.
— Пока-пока! — сказала она и закрыла дверь.
Девушки встали и стали переодеваться. Ни фига себе!
— А меня вы выгнать не хотите? — слабо поинтересовался Подушка.
О, бедный, его уже и как парня не воспринимают.
— Какой у нас сердобольный Подушка, сам просит, чтобы его выгнали, — посетовала я. Его впрочем, проигнорировали.
— Пошли!
Ира отвлекла самую ближнюю девушку, а я тем временем укутала Подушку одеялом, распушила волосы и сказала ему пригнуться пониже. Мы с Ирой стояли в сторонке и тихо ржали. То у кого-то лифчик не застегивается, у кого с кофтой проблемы, у кого завязочка на шортах развязалась, и все это было озвучено вслух. А девчонки все продолжали обсуждать вслух одежду, мы на каждом слове буквально загибались со смеху.
— Ирка, ты посмотри, — я потыкала ей пальцем в подушку. Синее одеяло, на нем белые волосы и красно-малиновые уши Подушки.
— Ха-ха-ха! — вслух заржала Ира. Бедный Подушка!
А потом девчонки с нами стали обсуждать какой же украинец нахал, а тот черненький еще больший нахал, застыл в дверях и пялился.
— Ирка… — сквозь смех только и выговорила я.
— Видимо, еще больший нахал! — ответила она, хохоча.
— Нет, черненький еще ничего, — сказала девушка примерно с меня ростом.
— Еще бы, — хихикнула я.
— Ну да, мелковат для меня украинец, мелковат! — кивнула она.
— Для меня тоже, — кивнула я.
Подушка истерически хихикнул.
— Тут вроде бы еще блондинчик гулял, — вспомнила, наконец, та девушка, на кровати которой сидел Подушка.
— Какой? — удивилась я.
— Да тот, которым ты пыталась линолеум в нашей комнате задрать, — ответила она.
Все дружно покатились со смеху, каждый над своим.
— Вроде бы он на мою койку даже садился.
— А ты посмотри, может, все еще там и сидит, — посоветовала с трудом удерживаясь от дикого ржача, пробирающегося наружу.
— Как же, — фыркнула та и обернулась. — Господи, Алин, тебя кто так постриг. Из-за этого, что ли ревешь?
Подушка затрясся сильнее.
— Ты что, Алин?
Вся комната рванула к месту пребывания Подушки, тот, наконец, не выдержал и заржал в голос, вылезая из одеяла.
— А-а-а! — стали медленно набирать воздух девушки.
Не выдержали и мы, но за нами тут же погнались. Мы быстро спрятались за кровать и всласть там рассмеялись — кто сползая по стене, кто помирая стоя.
— Ты что тут делаешь? — наехали они на Подушку.
— Ха… сижу, — еле выговорил он и неожиданно добавил. — Нет, все-таки девчонки не люди!
Девушки стали равномерно покрываться красными пятнами. Мы дружно принялись всем объяснять, что глаза мы ему завязали, и что он мог только слышать. Девушки смутились еще больше. Да, много они наговорили. В итоге Подушка остался.
— Что же, ему уши завязать? — задумались девушки.
— А толку? Он скрипач, — пожала я плечами.
— Тогда поорать, чтобы оглох, — предложил кто-то другой.
— Подушк! — сказала я.
Подушка тут же заткнул уши.
— Ну вот и сам заткнул.
Девушки стали наводить марафет, Подушка, тоже решив навести его перед предстоящей дискотекой, старательно лазил ко всем в косметику. Одна особенно впечатлительная девушка, убрав зеркало и узрев на его месте Подушкино лицо, отшатнулась.
— Я думала, я так накрасилась! — ужаснулась она.
Тут в комнату заглянул Одеяло.
— О, заходи! — позвала его девушка, вооруженная тушью. — Что ты стоишь, как бедный родственник!
Одеяло увидел грозное оружие в руках хрупкой девушки и спрятался за дверь, но вскоре снова вынырнул.
— Да заходи, не будем мы тебя красить, тут уже есть один желающий прихорошиться! — сказали ему.
Подушка в это время уже бегал накрашенный. Но девушки над ним не издевались, они накрасили его весьма прилично и даже красиво. Ой, как Подушка похорошел-то! Прямо не узнать! Он даже сам попробовал себя в роли красильщика. Когда одна из девушек подвела ему глаза, он убежал в другую часть комнаты, где нашел ту, которая никак не могла накрасить ровно.
— Крась, все равно хуже не будет, — согласилась она на его просьбу попробовать накрасить ее самому.
Одеяло тем временем сидел на койке и с ужасом озирался.
— Ты попал в дурдом, ха-ха-ха, — рассмеялась я.
— А ровно накрасил! — похвалила девушка Подушку.
На сие чудо сбежалась посмотреть вся комната.
— Мм… — покивали все, и началась дискуссия на тему, что у девушек все получается несимметрично, поэтому они и практикуются каждый день, а парням это неинтересно — у них и так все симметрично.
Подушка был на седьмом небе от счастья. Тут одна девушка, рисовавшая татушки, подцепила Подушку за руку и усадила рядом разрисовывать ему плечо. Моя щека тем временем уже подсохла.
— Эй, у кого-нибудь есть рассыпчатая пудра? — спохватившись, спросила я.
— Есть, — ответила одна из украинок.
— Подушке не давай, — предостерегла я.
— М? Почему? Почему? — оживился Подушка.
— Ты еще ее понюхай. Будет опять тьфу, пчхи! — я изобразила его же самого, когда он эту пудру и нюхал.
— А, это та гадость! — ужаснулся Подушка, потеряв к ней всякий интерес.
Девушка посмотрела на пудру повнимательнее, постучала по голове, закрыла и положила ее на место. Что взять с диких эстонских парней, которые косметику, видно, в глаза не видали?
Одеяло был в ауте, и тут одна девушка заметила.
— Ба, не накрашенный! — сказала она.
Одеяло боком, боком к двери, но тут ему и перекрыли выход. Но красить его никому не понравилось, слишком он брыкался. Неинтересно. Мы тем временем уже резались в карты с двумя девушками, уже освободившимися от покраски.
— Сколько тебе лет? — спросила я у девушки, с которой играла.
— Семнадцать, а тебе? — ответила она.
— Кхе, кхм, — поперхнулась я. — Угадай.
— Пятнадцать, шестнадцать, — ответила она.
— Ага, двенадцать, — ответила я.
— Что? — не поняла девушка.
