Юлия снова пожала плечами.

— Выражать соболезнования — это значит, сожалеть о чьей-то смерти, — объяснила Лаура.

— А мне его не жалко! — возразила Юлия.

— Да, но Паапа жалко, поэтому мы с тобой тоже можем немножечко пожалеть его.

Скрестив руки на груди, Юлия посмотрела на мать. Девочка совсем недавно научилась закатывать глаза.

— Пошли же, Юлия, давай подойдем к нему!

Лауре стало досадно, что она не прошла мимо Паапа. Она подтащила дочь к скамейке, на которой сидел старик, и тихо сказала:

— Я слышала, у вас умер брат.

Паап медленно повернулся к Лауре. Глаза его были огромные и голубые — как у ребенка. С длинными темными ресницами. Он взял Лауру за руку и пожал ее.

— Когда вороны умирают, становится тише, — сказал он.

Кивнув, Лаура улыбнулась ему.

— Становится тише, — повторил Паап.

— Да, — опять кивнула Лаура.

— Когда вороны умирают, становится тише, и человека проще вспомнить, — сказал Паап.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

— Я переехал сюда из-за него.

— Из-за брата?

— Да. Я переехал сюда из-за него.

Паап закрыл лицо руками и всхлипнул.

Лаура похлопала его по плечу.

— Я сожалею, — сказала она, поднимаясь. Слово «сожалею» вылетело у нее изо рта так быстро, словно поезд на всех парах. Взяв Юлию за руку, она пошла прочь. Паап продолжал всхлипывать. Лаура не остановилась.

Когда они отошли подальше, Юлия сказала:

— Паап мерзкий.

— Мерзкий? Это еще почему? — спросила Лаура.

— Потому что! — ответила Юлия.

— Да, но почему? — Лаура испытующе посмотрела на дочь. — Он сделал что-то мерзкое? Или сказал?

— Нет, — ответила Юлия, — он подарил мне браслеты. Они из бусинок, камешков и иногда еще из кусочков шишки. Он все это нанизывает на веревочку. Браслеты красивые. Но Паап мерзкий, так все говорят.

Дело не только в том, что он не сгребает опавшую листву и не подстригает траву. Все понимают, что дело в браслетах. Миккель Скар и Уле-Петтер Крамер говорили Паапу, что жильцы не желают, чтобы тот останавливал маленьких девочек по дороге из школы и дарил им браслеты. Однако Паап не унимался. А девочки не отказывались. Всех детей — в особенности девочек — предупредили, что они не должны разговаривать с Паапом и принимать от него (да и от других посторонних) подарков. Надо коротко поблагодарить и отказаться. Не помогло. Браслеты находили везде — на детских ручках, в портфелях, в тумбочках, в шкатулках, в кукольных домиках, под подушками, в коробках с «Лего», на кукольных шеях, на подоконниках, в карманах брюк, за обогревателями, под матрасами.

Теперь жильцы хотели обсудить, как заставить Папа съехать отсюда. Как избавиться от него. Оказалось, что это невозможно. Двое жильцов кооператива — Андреас Кнудсен и Лине Дисен — были адвокатами. У них были дети и жены. Оба они поразмыслили над этим делом и пришли к выводу, что они не имеют права что-либо предпринимать на законных основаниях. Они сказали, что Паапа отсюда не выкуришь. Против него ничего нет. Он ничего не нарушает. Поэтому жильцы кооператива решили, что Уле-Петтер Крамер (отец трех девочек) поговорит с Паапом еще раз.

Иногда и такое случалось. В тот вечер, когда Лаура выключила свет и улеглась в кровать, Исак постучался к ней в комнату, приоткрыл дверь и тихо прошептал:

— Лаура, ты спишь?

— Нет, не сплю.

— Хочешь, я тебе немного почитаю?

— Ну почитай.

Присев на краешек кровати, Исак принялся листать книгу, которую обычно приносил с собой.

— Вот это! — сказал он, перелистывая страницу. — Нет, это! — Он перелистнул еще пару страниц. — Вот, это очень красивое! Ну что, слушаешь?

— Да, но ты потом не спрашивай, что я думаю.

Исак посмотрел на дочь. Перед сном она расплела косу и расчесала волосы. Теперь они были такими же длинными, как у Розы. Из всех его дочерей у Лауры самые длинные волосы. Лаура лежала, укрывшись одеялом, а ее волосы разметались по подушке.

— Ты вся сияешь, — сказал Исак, погладив ее по щеке.

— Ничего я не сияю, — возразила Лаура.

— Будешь слушать?

— Да.

— А почему ты сказала, чтобы я не спрашивал, что ты думаешь? — спросил Исак.

— Просто я не всегда понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Лаура, — но ничего страшного. Ты все равно хорошо читаешь.

Исак начал читать:

— Это первая строфа, — сказал Исак, — а вот вторая.

Уходит день, с гимном — тихим и светлым, Так утес разбивает песню ветра, Этот день — большой желтобрюхий кит, Что на песке, умирая, лежит.

Взглянув на Лауру, Исак спросил:

— Хочешь, я еще раз прочитаю?

— Нет, — ответила Лаура, — мне надо спать.

Наклонившись, Исак поцеловал ее в лоб:

— Спокойной ночи, Лаура. Приятных тебе снов. — Он встал и направился к двери.

Лаура приподнялась:

— Папа!

Исак открыл дверь и остановился на пороге.

— Что значит «водоворот тьмы»? — спросила Лаура.

— Мне кажется, — ответил Исак, — это когда темнота движется.

— Темнота движется?

— Да… И медленно тянет тебя за собой. Это вовсе не плохо. Однажды этого чувства тебе будет не хватать.

Кого и как наказать, решала Марион с длинными темными волосами. Прежде это делала Эмили, а однажды — Фрида, но Фрида вечно хихикала, поэтому ее наказывали чаще других.

— А ты никогда не решаешь? — спросила Лаура.

— Что именно? — переспросила Эрика.

— Кого наказать.

Лето 1979 года. Лауре двенадцать лет, у нее длинная коса. Лаура идет по дороге в магазин, и ее коса болтается из стороны в сторону. Эрика теперь почти всегда с Марион, Фридой и Эмили. Или с Рагнаром. У Эрики нет времени, чтобы ходить вместе с Лаурой в магазин.

Они разговаривают только по ночам. Иногда к Лауре приходит Молли — она спит в ее кровати, и тогда Эрике места не остается. Однако время от времени Лаура спит вместе с Эрикой, и они болтают до четырех, пяти или шести утра. Роза говорит, что каждый должен спать в своей комнате, но ее никто не слушает. Порой, когда Роза и Исак засыпают, Эрика тайком убегает из дома и спит вместе с Рагнаром в его секретном лесном домике. Она думает, что об этом никто не знает, но Лауре все известно. Эрика даже не представляет, сколько всего знает Лаура.

Эрика сказала:

— Однажды я видела, как наказали Марион.

— Я думала, Марион нельзя наказать.

— Можно. Всех наказывают. Мы там все были — Фрида, Эмили, Пэр, Олле, Фабиан и Рагнар.

— И Рагнар тоже?

— Да, он иногда приходит к нам, но в последнее время редко. Когда вокруг много народу, он совсем дурной делается — прыгает, рожи корчит, напевает что-нибудь писклявым голосом. Просто чтобы привлечь внимание. И он постоянно липнет ко мне, а меня это бесит. Так и хочется ему врезать.

— Тогда почему ты общаешься с ним?

— Когда мы с ним одни, он совсем другой. Кстати, это Рагнар придумал.

— Что придумал?

— Наказание для Марион.

— И какое?

— Она даже разревелась!

— Да какое наказание-то?

Хмыкнув, Эрика прижалась к Лауре и прошептала:

— У Фабиана на заднице сидел клещ. Так вот, мы заставили Марион зубами вытащить его и съесть.

Лаура уставилась в темноте на Эрику. Они лежали так близко, что Лаура чувствовала ее дыхание на своей щеке.

— Фу! — сказала Лаура. — И она съела?

— А что ей еще оставалось делать? Куда ей деваться-то было? Мы торчали у Эмили в саду, а Марион вдруг тряхнула головой и сказала: «И чего мы сидим тут, как придурки? Пошли на море. Мне скучно». А Пэр велел Марион заткнуться.