Кончилось полным крахом, смеялся Хадж Га-рун. Хлеб слабо подействовал. Людям нужна была зримая защита, а не съедобная, тогда я стал ходить и рисовать фаллосы на стенах. Это немного помогло, по крайней мере, люди стали вновь показываться на улицах. Тогда я стал агитировать их, чтобы они рисовали свои фаллосы, чтобы подбодрить себя, и они послушали, стали рисовать их на лампах и чашках, на всех вещах, носили даже одежду с такими вытканными узорами и кольца с такой гравировкой, браслеты, ожерелья и кулоны. Скоро Иерусалим стал городом десяти миллионов фаллосов. Конечно, не забывай, что все это случилось давно, когда я пользовался кое-каким влиянием, и люди не только слушали меня, но и верили тому, что я говорю.

Джо попытался отклеить рубашку от груди, чтобы там немного проветрилось, но не смог, так она прилипла.

Не забываешь? спросил Хадж Гарун.

Нет-нет, я прекрасно помню.

Вот. А на следующей стадии моего плана мне требовалась помощь менструирующей женщины.

Ясно. А зачем такой необычный оборот?

Потому что в те времена менструация была очень мощным средством. Она эффективно действовала против града и вообще плохой погоды и могла уничтожать вредителей растений, не говоря уже об увядших огурцах и трескающихся орехах.

Очень хорошо.

Я тоже так думал, но оказалось, что ни одну женщину невозможно убедить выставить свои интимные органы на улице во время менструации. Дома, ночью, на ферме, чтобы способствовать урожаю, на это бы они еще пошли, но не на людях в Иерусалиме, хотя они могли так обезопасить город.

Я спорил и ругался с ними на площадях, но они остались непреклонны, говорили, что это повредит их репутации. Нет, ты представляешь? Насколько мелочны могут быть люди, когда всему городу угрожает кризис? Люди бывают очень эгоистичны, вот что я тебе скажу.

Верно.

И равнодушны к общественному благу.

Совершенно верно.

Они способны думать только о себе, даже когда все кругом вот-вот пойдет прахом.

Абсолютно верно.

Хадж Гарун засмеялся.

Ну, раз причина оказалась в этом, то оставалось сделать только одно. Нужно было одно завершающее эффектное действие, чтобы вырваться из тупика, поднять все население города на борьбу с грозной опасностью. Безусловно, мне нужно было самому занять крайне религиозную позицию в битве со сглазом, какой бы она ни показалась непопулярной и вызывающей, личным примером показать людям, что нужно делать, чтобы всех спасти. Другого выбора просто не существовало. Я должен был это сделать, и я это сделал.

Конечно сделал. А что именно?

Хадж Гарун с улыбкой посмотрел на здание напротив.

Я снял набедренную повязку и отправился отважно бродить по улицам, и каждый раз, встречаясь с дурным глазом, я задирал хитон и показывал, гак сказать, товар лицом: ха. Показывал и показывал, и всякий раз, когда я так делал, сглаз, который на нас лежал, ослабевал, и Иерусалим становился ближе к полному выздоровлению.

Джо качнулся обратно к прилавку с фруктовым соком и поспешно заказал еще два стакана гранатового. У него кружилась голова, мелькавшие столетия вызывали жажду, ему представился век ассирийцев и Хадж Гарун, энергичный молодой человек, еще уверенный в себе и влиятельный, все еще пользующийся уважением и доверием в те давние дни, как он дерзко разгуливает по Иерусалиму в 700 году до Рождества Христова, при каждом столкновении со сглазом задирая одежду, чтобы сокрушить его, пустившийся в одиночку сражаться с эпидемией, грозившей опустошить его Священный город, вот он, дерзкий и самоотверженный, презрев себялюбие и пренебрегая возможным ущербом для своей репутации, шагает и исполняет свой долг, каким он ему представляется, Хадж Гарун, бесстрашный религиозный маяк древности.

Меня схватили, сказал старик, посмеиваясь.

Еще бы.

Да, меня арестовала ассирийская полиция за развратное поведение или за непристойное обнажение, а может, еще по какому-то вздорному обвинению. В общем, меня бросили в темницу вон туда и сказали, что будут держать там, пока я не пообещаю исправиться. Но к тому времени моя война с великой эпидемией сглаза уже близилась к победному завершению. Меня вскоре освободили.

Личный триумф, сказал Джо.

Я тоже так думал, но, конечно, славы мне это не прибавило.

Почему?

Коммерция. Как только они вновь получили возможность торговать, они тут же забыли о моей религиозной жертве. Здесь так бывает.

Понимаю.

Они вышли из палатки с соками и опять стали пропихиваться через базарную сутолоку.

Знаешь, кричал Хадж Гарун, иногда мне кажется, что я с детства был стариком и впоследствии мне мало чему пришлось учиться. Когда я хожу здесь, на каждом углу всплывают бесконечные воспоминания. Ты знаешь, что у Цезаря роль сторожевых собак выполняли гуси?

Кря, не знал, гаркнул Джо, а может, у меня от суматохи и толкотни это просто из головы вылетело.

Или что когда городом владели египтяне, у них был обычай сбривать брови, если умирала любимая кошка? Кошек тогда бальзамировали и отправляли хоронить на родину в Бубастис.

Кошачий город, говоришь? У меня, вероятно, уже мозги кипят, такая адская жара. У меня такое ощущение, что нужно хлебнуть крепкого отрезвляющего напитка. Или, как ты однажды сказал, самое время.

Хадж Гарун засмеялся.

Оно навевает воспоминания, вот почему я люблю тут гулять.

Но как тебе удается с ними справляться? крикнул Джо. С этим безостановочным мельканием запахов времени?

Оставаясь в движении.

Это похоже на то, что я делал в горах на родине. Но графство Корк — это местность, по крайней мере, было ей. А что значит оставаться в движении, когда речь идет о тысячелетиях?

Ну, возьмем, к примеру, римскую осаду, проверещал Хадж Гарун.

Хорошо, давай.

Что ты говоришь?

Я говорю, что там случилось во время римской осады?

А, так вот, римляне много недель обстреливали нас из катапульт, везде падали чудовищных размеров камни. Большинство укрылось в подвалах, и многие погибали, когда на них сверху обрушивались дома. А я нет. Я выжил.

Как?

Оставаясь на открытой местности. Я бегал трусцой по улицам. В движущуюся мишень попасть всегда труднее, чем в неподвижную.

Ты прав, подумал Джо, и вот ответ на все вопросы, вот в этой картине. Хадж Гарун, бегущий по Иерусалиму, по вечному городу. Исусе, да, Хадж Гарун — это движущаяся мишень Римской империи и множества других когда-либо существовавших империй. Развевающийся хитон, длинные и тонкие ножки полируют босыми пятками булыжник мостовой, круг за кругом три тысячи лет бегал он от осадных машин армий захватчиков. Круг за кругом, бросая вызов горам оружия, карабкающимся на холм, чтобы его сокрушить. Упрямо бродя по улочкам, протирая булыжную мостовую, пыхтя и хрипя на бегу через тысячелетия, Хадж Гарун, призрачный бегун Священного города, всегда умудрявшийся выжить и уцелеть.

Старик взволнованно схватил Джо за руку. Счастливо смеясь, он крикнул ему в ухо:

Видишь вон ту башню?

Да, крикнул Джо, у нее такой призывный вид, и я готов. В каком мы столетии?