— Итак, перед встречей с ответственной комиссией, понимаете ли вы всю серьезность этой беседы? — спросил доктор Кинкэд.

— Да.

— У вас есть жена по имени Дебби и дочь по имени Лори?

— Нет.

— Являетесь ли вы владельцем дома номер сорок восемь по Арройо-роуд?

— Нет.

— Являетесь ли вы вице-президентом "Шепертон Энтерпрайзис"?

— Нет.

— Как вас зовут?

— Я не помню. Знаю, что не Сэм Вентворт, хотя, попав сюда, я считал это имя своим.

— И которым мы сочли возможным пользоваться ввиду того, что не знаем вашего настоящего имени.

— Да.

— Возможно, однажды вы вспомните ваше настоящее имя и ваш подлинный номер социального страхования, и мы сумеем связать вас с вашим прошлым. Но пока лучшее, что мы можем сделать, — это подготовить вас к жизни полезного члена общества. Мы дали вам действующий номер страховки. Мы постарались найти вам место в сфере развития рынка недвижимости, в которой, по вашему утверждению, вы компетентны, но ваше состояние и отсутствие квалификации свели наши усилия к нулю. Однако, поскольку вы продолжаете проводить большую часть времени за чтением, мы предлагаем вам место смотрителя публичной библиотеки Феникса. Мы также выделили вам комнату в общежитии неподалеку от работы. Конечно, вы будете обязаны платить за жилье и продолжать принимать лекарства.

— Конечно.

— Вы понимаете, что будете арестованы, если приблизитесь к Дебби и Лори Волан или их дому номер сорок восемь по Арройо-роуд? Понимаете ли вы также, что будете арестованы, если приблизитесь к Джо Шепертону или "Шепертон Энтерпрайзис"?

— Да.

— Вопросы есть?

— Один.

— Да?

— Что случилось с моим "эксплорером"?

— Поскольку его номерные знаки недействительны, машина была конфискована и продана с аукциона.

— Ясно.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Если "форд" не был моим, я не имею на него прав.

— Верно. Должен похвалить вас за прогресс.

— Спасибо.

"Осторожнее", — подумал Сэм, вылезая из машины. Он поблагодарил водителя, санитара из Центра психического здоровья. Щурясь от солнца, он некоторое время следил, как автомобиль едет по сверкающей улице, после чего свернул к двухэтажному пансиону в испанском стиле. Из дверей выглянул строгий мужчина. Одернув дешевый пиджак, выданный ему социальной службой, Сэм подошел ближе. В последние два года он размышлял только о своей утраченной жизни, о Дебби и Лори, о семье, которую он принимал как должное, считая чем-то незыблемым, об объятиях и поцелуях, о невозможности быть рядом с растущей дочкой, о домашних обедах и фортепианных концертах Лори — о всех тех вещах, на которые у него никогда не хватало времени. Теперь они казались самыми ценными вещами на свете. Всем сердцем он желал кинуться к Дебби и Лори и умолять их помочь ему понять. Он получил свободу, и теперь ему нужно…

"Осторожнее, — снова предостерег он себя. — Полиция и доктор Кинкэд не спустят с тебя глаз. Парень, следящий за этим местом, доложит о каждом твоем движении. Помни, что говорила полиция о наказаниях за вторжение. Ты никогда не узнаешь правду, если загремишь в тюрягу или обратно в психушку".

Мотоцикл, на первый взнос за который он грохнул всю месячную зарплату, стойко переносил тряску, преодолевая ухабы старой дороги рядом с шоссе 1–10. Повторяя маршрут, сломавший ему жизнь, Сэм свернул с автострады у Хильской Балки и теперь направлялся к холму, за которым когда-то нашел Меридиан. Руки напоминающих человеческие фигуры кактусов поникли за два года еще больше, черные пятна так и испещряли растения — болезнь явно прогрессировала. Волны жара катились от камней и песка. Голый холм вырастал. Глядя на дорогу, Сэм с тревогой заметил, что она не огибает курган справа, как в тот вечер. Напротив, проселок сворачивал налево, продолжая идти параллельно 1–10.

Покинув дорогу, взяв правее, объезжая холм справа, виляя меж подгнивших кактусов, Сэм ощущал все больше мучительных толчков. Под очками, защищающими глаза от хлещущего по лицу песка, закипали слезы. Ну разве не символ его отчаяния то, что ему удалось убедить себя в том, что Меридиан будет на месте, когда он вернется? "Возможно, ты действительно сумасшедший, — сказал он себе. — Разве думать о себе в третьем лице, как о чем-то отдельном от тебя, не есть признак шизофрении? Возможно, ты псих, каковым тебя и считают все вокруг. Признай это — что бы ни произошло здесь с тобой, то событие не имеет никакого отношения к месту из тысяча восемьсот восемьдесят второго года, к появляющемуся и исчезающему призрачному — буквально — городу, к зловещей версии Бригадуна.[73] Если ты веришь в это — ты спятил".

Сэм остановил мотоцикл приблизительно там, где в тот вечер припарковал джип. Озираясь, он прикидывал и вспоминал, где располагались конюшня, кузница, магазинчик. "Где ты их воображал, — напомнил он себе. — И перестань называть себя "ты"".

Ресторан с обедом за пятьдесят центов стоял дальше по улице, а салун с вращающейся дверью И вывеской, рекламирующей виски, пиво и сарсапарель (он все еще спотыкался об это слово), должен находиться за ним. Четкая картинка, как живая, маячила перед мысленным взором Сэма.

Но — куда уж очевиднее — города здесь не было. Удрученный, мужчина слез с мотоцикла и опустил подножку. Затем стянул шлем. Горячий сухой ветер тут же взъерошил пропитанные потом волосы. Некоторое время, после выхода из Центра психического здоровья, он подчинялся рекомендациям и принимал лекарства, но таблетки делали его каким-то пьяным, одурманенным, отстраненным от всего, так что, какую пользу они ни должны были бы приносить, результат лечения казался хуже установленной доктором Кинкэдом болезни. Каждый день Сэм принимал все меньше и меньше пилюль, сознание его обретало ясность и чувства обострялись. И каждый день он все больше уверялся в том, что действительно является Сэмом Вентвортом, у которого были жена и дочь и который работал в "Шепертон Энтерпрайзис". Единственная проблема состояла в том, что ни один человек в мире не согласился бы с ним.

"Как могло это все казаться таким реальным? — кричала его душа. — Неужели такова шизофрения? Неужели ты внушил себе, что ложный мир — истина?

Проклятие, прекрати думать о себе во втором лице".

С ноющим сердцем Сэм потащился вдоль несуществующей улицы, которую так отчетливо видела его память. Там и тут он замечал торчащие из песка обгоревшие концы досок, точно такие же, как в тот вечер, когда он очнулся здесь. Один раз Сэм остановился, вытянул обломок и принялся изучать огненные шрамы, затем взгляд его упал на почти не занесенные песком кости какого-то крупного животного. Он представил себе стреляющих друг в друга ковбоев и крепкого мужчину с мешком муки. Загребая ботинками пыль, он шел и шел по пустыне, не являющей ему города.

Здесь. Салун стоял здесь. Вращающиеся двери с дырками наверху и внизу. Бренчание механического пианино. Он шагнул в воображаемый проем, посмотрел налево, туда, где курили и молча играли в карты ковбои, посмотрел направо, туда, где ковбои выпивали, облокотившись на барную стойку. Бутылки с саспа… сарсапарелем стояли где-то тут…

"Вот. Вот где ты проснулся, — подумал он, глядя на песок. Что-то маленькое юркнуло среди камней. — Скорпион? Так реально. Так фальшиво. Ты не должен был возвращаться. Все стало только хуже, ты все испортил". Терзаемый почти осязаемым ужасом, он попятился, будто отступая к вращающимся дверям, и застыл — в песке что-то блеснуло, привлекая внимание мужчины. Солнечный свет от чего-то отразился. Глянцевый камешек, сказал он себе. Железистый колчедан, пирит, золото дураков, или как его там. Сияние словно пронзило глаз. Не успев даже осознать, что делает, он пнул носком ботинка песок, ожидая, что сейчас из кучки выкатится блестящий голыш. Однако нога наткнулась на что-то большое и твердое — достаточно большое и твердое, чтобы воспротивиться толчку.