Она подошла. И только ее ноги коснулись фундамента стенки, как снова раздались крики. Теперь, зная источник и причину криков, Келлен должен был бы отреагировать на них спокойно. Но вместо этого он закрыл глаза и рукой вцепился в камень.

— Кел? — испуганно, едва слышно окликнула его Джейми, он едва расслышал ее. — Келлен, что там происходит?

Он открыл глаза и снова посмотрел за стену:

— Павлиний Освенцим.

— Ну хватит уже нести всякую чушь, как твой тупой президент, который уверен, что Освенцим — это марка пива! — возмущенно буркнула Джейми.

— Он и твой президент тоже.

Джейми пыталась втиснуть ногу в расщелину стенки. Он мог бы помочь ей или приказать остаться внизу, но он не сделал ни того ни другого.

— О господи, — выдохнула Джейми, повиснув рядом с ним и погрузившись, как и он, в молчаливое созерцание.

Окрестный вид, открывающийся сверху, больше походил на стоянку цыганского табора, нежели на городские трущобы. Крошечные домишки казались более ветхими, чем хозяйственные строения, что были сооружены из старых покрышек, проволочных цыплячьих клеток и камней. Как и повсюду, здесь тоже ложились тени, и многочисленные оливковые деревья превратились в седовласых, согбенных старцев, скорбно замерших средь руин, подобно плакальщикам на кладбище.

К каждому жилому строению — даже с провалившимися крышами и разрушенными стенами — была пристроена равная с ним по высоте клетка из колючей проволоки, обращенной острыми шипами внутрь. В клетках сидели птицы.

Павлины. По три или даже четыре птицы, включая мертвых. Живые кокетливо расхаживали, волоча длинные хвосты по пыли, по разбросанным останкам своих собратьев, мягкими птичьими лапами утрамбовывая омерзительное покрытие пола. Сомнений и быть не могло, бившая в нос вонь являлась доводом, опровергавшим все сомнения; здесь царили смерть и птичье дерьмо.

В клетке, расположенной ближе всех к подпорной стенке, одна из птиц посмотрела наверх и подняла хвост, словно собиралась его раскрыть, но затем откинула голову назад и пронзительно крикнула.

— Знаете, в Древнем Риме в честь императоров приносили в жертву pavone — павлинов, — сказал Тростник на отличном английском языке с чуть заметным акцентом. Келлен и Джейми вздрогнули. Парень стоял у самой стены и продолжал: — Павлин был символом бессмертия. А на его хвосте — тысяча глаз Бога, этими глазами Бог смотрит на наш мир. Конечно, павлинов приносили в жертву и людям, Larvae.[58]

Медленно, продолжая держаться руками за стенку, Келлен повернул голову. Парень стоял так близко, что он чувствовал его дыхание на своей спине и струйку пота, стекавшую между лопаток. Даже если бы Келлен попытался ударить парня ногой, проку от этого удара не было бы никакого. Джейми застыла в висячем положении, вытаращив глаза, не мигая, она смотрела на птиц.

— Larvae? — переспросил Келлен, не из интереса, а лишь бы только не молчать. Он не знал, что ему делать. — Это что-то вроде червей?

— Нет, это мертвецы. Точнее, демоны, в которых после смерти превращаются злые люди.

— А зачем приносить им жертвы?

— О! — воодушевленно закивал парень и в величественной задумчивости сложил руки. — Вы правы! Это вопрос. Для чего вызывать Larvae? Чтобы натравить их на врагов Рима? Чтобы умилостивить их и тем самым отогнать неудачу и несчастья? Какой ответ соответствует истине? Полагаю, что древние и сами до конца этого не знали. А вы как думаете?

"Думаю, я на краю смерти", — безумная и отчаянная мысль пронеслась в голове Келлена. Он закрыл глаза и кусал губы, чтобы только не закричать, как те несчастные павлины в клетках.

— Римляне взращивали и лелеяли мертвых злодеев?

— И их жертв. И их палачей. Как это делается во всем мире во все века.

Осторожно, в любой момент ожидая удара кинжалом под ребра, Келлен снял локти со стены, опустил на землю одну ногу, затем вторую. Птицы за стеной молчали. Мгновение он стоял лицом к стене, затем повернулся.

Тростник находился от него на расстоянии пятнадцати футов и смотрел в сторону желтой машины, куда он затем медленно направился.

— Джейми, — прошипел Келлен, и Джейми отлепилась от стены и приземлилась рядом с ним.

— О… — пробормотала она, согнув локоть и обнаружив широкую красную полосу на руке.

— Джейми, мы вляпались в неприятную историю.

Джейми посмотрела на него. Такого выражения лица он раньше у нее никогда не видел. Но смысл его он понял сразу, по спине пробежал холодок, как и от рассказа Тростника. Презрение. Он всегда боялся, что рано или поздно она выразит свое презрение. Обязательно выразит.

Не сказав ни слова, Джейми спустилась с пыльной насыпи, прижимая к груди ободранную руку. Подойдя к машине, она начала водить указательным пальцем по пыльному боковому стеклу со стороны водителя.

"Хорошо, — пробормотал про себя Келлен. — Думай. Телефона нет. Кому можно позвонить? Есть ли в Италии служба девятьсот одиннадцать? Может быть, стоит быстрым шагом вернуться к шлагбауму? Встать посреди дороги? Машины будут сигналить. Но так мы, по крайней мере, будем на виду. А пока мы на виду, с нами ничего не может случиться, ведь так?"

Но тут он вспомнил, как итальянцы, помогавшие им выехать на обочину, все как по команде разошлись. И поток мыслей резко развернулся в ином направлении. "Они знали. Вся страна знает. Они все сговорились. Они знали о желтой машине, об этом месте. О птицах. Они знали. Они специально оставили нас здесь. Специально заманили сюда. Даже тот парень на заправочной станции, якобы обслуживая нас, чем он заправил машину?"

Павлины закричали. Хор криков. Последний луч солнца скользнул по земле. Келлен поспешно спустился по пыльной насыпи к машине, к Джейми. Она сидела на корточках и покачивала склоненной вниз головой на длинной загорелой шее.

Взгляд Келлена скользнул по надписи, оставленной Джейми на пыльном стекле автомобиля, и одновременно он увидел двух итальянцев, которые от желтого авто вновь направлялись к ним. Они шли рядом, изящная рука Тростника с длинными пальцами покоилась на плече коренастого.

"Янки-простаки" — вот что написала Джейми.

— Я люблю тебя, — сказал Келлен.

Но Джейми даже головы не подняла.

Пассажиры желтого авто находились сейчас на расстоянии двадцати футов, казалось, они не обращали внимания ни на машины, ни на птичьи крики, вообще ни на что, кроме намеченной жертвы.

"Перепрыгнуть через стену", — промелькнуло в голове Келлена. Но идея спрятаться в вонючих трущобах — даже ногу туда поставить — казалась еще худшим злом, нежели встретиться лицом к лицу с этими двумя. И таким же роковым, как осквернение святынь. Равносильно навязчивой демонстрации камер, ай-подов[59] и мобильных телефонов там, где люди молятся, играют в азартные игры или убивают друг друга.

Так думал Келлен, а итальянцы между тем приближались, и в это время появился эвакуатор. Он просигналил густым, победоносным басом, и в голове стало пусто, все мысли исчезли; заглушив мотор, эвакуатор остановился рядом с ними.

— Мы спасены, — свистящим шепотом вырвалось из груди Келлена, и он упал на колени рядом с первой и единственной девушкой, которую он любил и которая наконец-то подняла голову и посмотрела на него. — Джейми, эвакуатор приехал. Мы спасены.

В мгновение ока из кабины выпрыгнул водитель, он окинул взглядом заглохшее авто и сунул им в руки по толстому куску холодной пиццы. Он тоже не говорил по-английски и изъяснялся жестами, как и все итальянцы, понятно и выразительно. Кабина эвакуатора предназначалась только для водителя и его пиццы. Джейми и Келлен могли ехать в своем авто. Они уселись, и, когда водитель грузовика подцепил их за бампер и начал затаскивать на длинную, высокую площадку кузова, Келлену хотелось посигналить итальянцам из желтого авто, показать, как ловко они улизнули у них из-под самого носа.