Честно говоря, я даже не сотрудник этого магазина. Зарплату мне выдают в другом месте. Я — представитель охранной фирмы, с которой у магазина уже давно заключен договор. Здесь я работаю почти с самого начала и со всеми хорошо знаком. Мне приходилось охранять разные объекты — и сейчас иногда подрабатываю от случая к случаю, — и до некоторых пор мне казалось, что этот магазин — лучшее место из всех, куда мне удавалось устроиться. Приятно работать там, куда люди приходят с удовольствием.

Магазин наш находится на окраине города — такое огромное здание из металла. Внутри все пространство разделено перегородками на множество секций, открытых в один проход, в которых, будто в комнатах, полностью созданы интерьеры из той мебели, что продается в магазине. Тот же товар в разобранном виде упакован в плоские коробки и уложен на складе в высокие штабеля. Все для удобства покупателей.

На самом деле я понимаю, что я здесь только для вида. Я просто прохаживаюсь по магазину в форме, заложив руки за спину, — и продавцы с покупателями чувствуют себя под защитой, и товар охраняется. Хотя наши товары не из тех, что можно запросто стащить из магазина. Мне вообще не часто приходится вмешиваться.

Последний такой случай произошел в игровой комнате.

В выходные здесь творится просто безумие. Народу столько, что не протолкнуться: все больше пары и молодые семьи. Мы стараемся, чтобы людям у нас было удобно. В магазине есть недорогое кафе и бесплатная парковка, а самая существенная наша услуга — это детские ясли. Они расположены сразу у главного входа, если подняться вверх по лестнице. И рядом с ними, справа, — игровая комната.

Стены игровой комнаты сделаны из оргстекла, чтобы из магазина было видно, что там происходит. Покупатели любят поглазеть на детей: постоянно кто-нибудь стоит снаружи и пялится на них с широкой глуповатой улыбкой. За теми типами, которые не очень-то смахивают на родителей, я приглядываю.

Она не слишком большая, эта игровая комната. Да это и не комната вовсе, просто отгороженное место. Она здесь давно. Там есть замысловатая конструкция из лесенок и перекладин, по которым можно карабкаться, веревочная сетка, в которой можно запутываться, домик Венди и картинки на стенах. И вся она разноцветная. А пол в ней на два фута покрыт слоем ярких пластиковых шариков.

В шарики не больно падать. Детям слой шариков доходит до пояса, и они бродят по комнате, пробираясь сквозь шарики, будто люди во время наводнения. Они сгребают шарики охапками и швыряют ими друг в друга. Шарики сами полые и легкие, каждый размером с теннисный мячик, так что ушибиться ими невозможно. Они легко отскакивают от стен комнаты и голов детей, издавая глухое "пум-пум" и вызывая бурный восторг играющих.

Не понимаю, что вызывает у них такой восторг. И не понимаю, что такого в этих шариках, почему с ними игровая комната становится гораздо привлекательнее, чем без них, но дети обожают приходить туда. Одновременно там разрешено играть только шестерым, и остальные стоят в очереди целую вечность, чтобы войти. А играть в комнате можно только двадцать минут. И видно, что ребятишки готовы все отдать, чтобы им позволили остаться дольше. Иногда, когда наступает пора уходить, они начинают реветь, и, глядя на них, товарищи по играм тоже заходятся плачем.

У меня был перерыв: я лениво листал журнальчик, когда меня вызвали в игровую комнату.

В коридоре из-за поворота слышался чей-то крик и детский плач, и когда я вышел к игровой комнате, то увидел толпу народа, столпившегося у нее. Мужчина сжимал ручонку своего сына и орал на воспитательницу. Рядом стояла администратор магазина. Малышу было около пяти — он едва достиг того возраста, когда начинают пускать в эту комнату. Громко всхлипывая, он цеплялся за отцовскую штанину.

Воспитательница, Сандра, едва сдерживала слезы. Ей самой было всего девятнадцать.

Мужчина кричал, что она не справляется со своими чертовыми обязанностями, что здесь слишком много детей и за ними совершенно никто не следит. Он был вне себя от негодования, яростно размахивая руками, как в немом кино. Не будь сынишки, гирей повисшего у него на ноге, он бы, наверное, забегал взад-вперед.

Администратор старалась сохранять спокойствие. Я остановился у нее за спиной на случай, если ситуация выйдет из-под контроля, но она как ни в чем не бывало продолжала успокаивать мужчину. Она знала свое дело.

— Сэр, я уже сказала вам, что, как только ваш сын ушибся, мы сразу всех вывели из комнаты и поговорили с другими детьми…

— Вы даже не знаете, кто это сделал! Если бы вы присматривали за ними, что, кажется, входит в ваши чертовы обязанности, вы были бы менее… бесполезны!

Казалось, папаша удовлетворился сказанным и наконец начал успокаиваться, как и его сын, который озадаченно и уважительно смотрел на него снизу вверх.

Администратор сказала, что сожалеет о случившемся, и предложила его сыну мороженое. Напряженность спадала, но, уходя, я увидел, что Сандра плачет. Мужчина выглядел немного виновато и теперь пытался извиниться перед ней, но она была слишком расстроена, чтобы отвечать.

Сандра мне рассказала потом, что мальчик играл за лестницей в углу, около домика Венди. Он с головой зарылся в слой шариков, как любят делать некоторые дети. Сандра поглядывала в его сторону, она видела, как подпрыгивают шарики от его движений, и считала поэтому, что с мальчиком все в порядке. Пока он не выскочил наружу уже с воплями.

В магазине полно детей. Малыши, которые только начинают ходить, проводят время в яслях. Те, что постарше — лет восьми — десяти, — обычно ходят по магазину с родителями, сами выбирают себе покрывала и занавески, письменные столики и все такое. Но те, которым около пяти, всегда приходят в игровую комнату.

Они выглядят так забавно, когда старательно карабкаются по лесенкам. В комнате все время звучит их смех. Иногда они обижают друг друга и даже плачут от этих обид, но прекращают реветь они в считаные секунды. Меня всегда умиляет, как ребятишки это делают: вдруг начинают орать что есть мочи, потом внезапно замолкают в растерянности и убегают со счастливым смехом.

Часто они играют все вместе, но всегда найдется ребенок, который играет сам с собой. Абсолютно счастливый, он сыплет шарики друг на друга, бросает их между перекладинами лесенки, ныряет в них, как утка. Ему хорошо одному.

Сандра уволилась. После того случая прошло почти две недели, а она все еще переживала. Мне трудно было в это поверить. Я пытался поговорить с ней, утешить, но каждый раз видел, что ее глаза снова наполняются слезами. Я хотел убедить ее, что мужчина был не в себе, что в том, что случилось, нет ее вины, но она ничего не хотела слушать.

— Ты не понимаешь, — говорила Сандра. — Дело не в нем. Я просто не могу больше там находиться.

Мне было жаль ее, но она принимала все слишком близко к сердцу. Все же так нельзя. Сандра говорила, что с того дня, как тот малыш вдруг расплакался ни с того ни с сего, она находится в постоянном напряжении. Она все время пытается уследить за всеми детьми сразу. Она помешалась на постоянном пересчитывании.

— Все время кажется, что их слишком много, — жаловалась она. — Я считаю — получается шесть, я пересчитываю снова — их снова шесть, но мне все равно кажется, что их больше.

Может быть, Сандре стоило попросить руководство, чтобы ее перевели на работу в ясли, где ее единственной заботой было бы управляться с именными бирочками, регистрируя детей, которые приходят и уходят, и менять кассеты для видеозаписи, но она даже думать об этом не хотела. Детям нравилась игровая комната. Они вечно торчали около нее. Они бы постоянно изводили Сандру, упрашивая пустить их туда.

Это дети, а у детей иногда случаются неприятности. Когда это происходит, кому-то приходится разгребать все шарики, чтобы убрать лужу на полу, а потом отмывать сами шарики в стиральном порошке.