Джеральд вздохнул. Весь пыл покинул его. И при помощи нескольких тщательно выбранных слов он поставил их отношения на более приличную основу.
Сейчас принцесса Эвашерах, та самая прекраснейшая Хозяйка Водного Пространства, лежала точно так же, как и когда Джеральд пришел к ней впервые, как раз после восхода солнца. Она лежала на алебастровом ложе, четыре ножки которого были сделаны из слоновьих бивней. На ложе было покрывало из зеленого атласа, расшитого красным золотом. На покрывале возлежала принцесса Эвашерах в короткой рубашке из шелка абрикосового цвета, а над всем этим нависал шафрановый балдахин, украшенный фиговыми листочками из жемчужин и изумрудов. Кроме того, ложе было покрыто тенью трех пальмовых деревьев, а стояло оно неподалеку от берега реки Дунхэм. И струящиеся потоки этой глубокой реки – как объяснила принцесса Эвашерах вскоре после того, как она и Джеральд достигли полного дружеского взаимопонимания без всякой там неамериканской чепухи – скрывали резиденцию принцессы, в которой они в настоящий момент завтракали.
– Но у меня, – сказал Джеральд немного удрученным тоном, – сейчас совсем нет аппетита.
– Это неважно, – ответила принцесса и рассмеялась безо всякой на то причины.
– А жить под водой, мадам, представляется беспрецедентной разновидностью царственной причуды.
– Ах, я должна поведать тебе, о, князь мира сего и самый упорный отвергатель всех, кто стремится соединиться с тобой, что очень давно, по причине детской влюбленности в одного молодого человека, имя которого я позабыла, я была в пламени низвержена из Дома Небожителей в воды этой реки. Ибо я нанесла оскорбление своему отцу (да святится имя его!), похитив шесть капель другой воды – влаги Океанической Пены.
– Ты имеешь в виду божественную амриту?
– О, сад радости моей и вершина мудрости, – заметила принцесса, – ты учен! Ты обладаешь знанием вещей небесных, ты пересек Девять Пространств. И я думаю, что ты, кто, отягощенный бременем неотзывчивости, странствует по этой дороге богов – тоже замаскированный бог.
– О нет, мадам. Просто каждый, кто занимается магией, подбирает какие-то крупицы сведений. Я – подлинный престолонаследник, и честно не могу сказать о себе ничего более этого. Ныне я держу путь в свое царство, но это, я совершенно уверен, не Царствие Небесное.
Принцессу было не переубедить.
– Нет, мой наставник и мой единственный идол, ты, несомненно, бог, равно совершенный как в красноречии, так и в любезности, соблазн для влюбленных, кажущийся земным раем для жаждущих. Во всяком случае, здесь, в силу крайнего моего уважения к твоим добродетелям и в обмен на эту твою огромную неуклюжую лошадь, в каждой черте которой сквозит ее полнейшая непригодность к соприкосновению с божественными ягодицами, здесь, в этом флаконе, еще остались пять капель...
Джеральд изучал маленькую бутыль с такой же недоверчивостью, с какой принцесса отнеслась к его заявлению, что он не бог.
– По мне, мадам, так это обыкновенная вода.
Она пролила одну каплю на кончик пальца и нарисовала у него на лбу треугольник мужского начала и треугольник женского начала, таким образом, что одна фигура накладывалась на другую, и призвала Монахиэля, Руах, Ахидеса и Дегалиэля. Всякий, кто изучал магию, смог бы признать в ее действиях любопытный, хотя и неканонический вариант Пентакля Венеры.
Затем принцесса Эвашерах весело рассмеялась. – Теперь, о друг мой сердечный, теперь, когда ты пообещал мне эту наипрезренную лошадь, я сорвала с тебя маску. Теперь я вижу, что ты, о мой повелитель, предсказанный в пророчестве Спаситель Антана.
– Довольно, мадам, я уже знаю...
– Короче, – сказала принцесса, – ты – Светловолосый Ху, Помощник и Хранитель, Князь Третьей Истины, Возлюбленный Небожителей, скрытый в человеческой плоти, человеческой забывчивости и в совершенно нечеловеческой холодности. Но вскоре сила амриты возвратит твоим мыслям неиссякаемую живость, и свора воспоминаний вот-вот загонит зайца твоей бесценной славы.
– Хорошо сказано, мадам. Сказано с прекрасным чувством стиля. И хочу также заметить, что, хотя лучшие стилисты обычно забывают об этом ингредиенте, сказанное не лишено смысла... Однако вы намекаете на мои рыжие волосы, но ведь заяц моей бесценной славы, о котором вы также упоминаете, это не волосы, а – если продолжить игру в метафоры – животное. Вкратце, вы утверждаете (по-восточному живописно), что я снова и снова буду припоминать нечто, о чем я позабыл. Но что это, мадам, что, как вы с такой уверенностью ожидаете, я вспомню?
– Мой князь, acme моего счастья, ты вспомнишь ту любовь, что была между нами в пору младенчества сего мира, когда ты не отвращал от меня вдохновляющих взглядов, исполненных нежной страсти. Ибо ты, о светловолосый, сияющий, без сомнения – Возлюбленный Небожителей. Я прекрасно помню тебя, твой вздернутый нос, твой выступающий подбородок и еще одну выдающуюся часть тела, чьи благородные пропорции приводили меня в глубочайший восторг, когда я гостила в твоей райской Дирге, и которая, думаю я, по-прежнему героически не знает поражений.
Джеральд мягко, но решительно взял ее за руку. Ему казалось, что настал подходящий момент.
Тогда прекрасная госпожа Водного Пространства, которая могла бы быть так восхитительна, если бы только все более и более не напоминала Джеральду Эвелин Таунсенд, стала рассказывать о том, чего Джеральд и в самом деле не помнил.
Она говорила о высоком золотом доме Джеральда, в котором, казалось, эта принцесса доверилась Джеральду и отдала ему все. Она рассказывала также о непреодолимом человеколюбии, которое побудило Джеральда покинуть этот благородный дом среди безмятежных лотосовых прудов Вайкантхи, о девяти других случаях и о девяти его замечательных подвигах на пути искупления.
Она рассказывала о том, как Джеральд являлся людям, когда в своем настоящем героическом и элегантном обличьи, когда в виде отвратительного карлика, а в иных случаях – в образе черепахи, кабана, льва или огромной рыбы. Его вкус в одежде был столь же переменчив, сколь постоянной была его щедрость. Ибо многократно, говорила принцесса, проявлялось могущество Джеральда как Помощника и Хранителя, который спас несколько народов и одну-две династии богов от полного истребления демонами, коих Джеральд сам уничтожил. Именно Джеральд, как он узнал сейчас, таким же образом спас Землю от полного опустошения и неведения, когда, во время первого великого потопа Князь Третьей Истины, воплотившись в огромную рыбу, вынес из потопа семь брачных пар и четыре книги, в которых содержались сливки литературы Земли. А позднее, во время еще более страшного потопа, Джеральд взял Землю между своих клыков – это было, конечно же, когда он воплотился в кабана – и, плывя таким образом, уберег оказавшуюся в опасности планету от заплесневения.
А еще Эвашерах рассказала о том, как в то время, когда Джеральд был черепахой, он создал первого слона, первую корову и первую совершенно привлекательную женщину. Тогда же, добавила она, он сотворил Луну, и гигантский алмаз Каустубха, и дерево, именуемое Парьята, которое производила все что пожелаешь, и именно тогда Светловолосый Ху, Возлюбленный Князь Третьей истины, изобрел опьянение. А всего, подвела итог Эвашерах, в то время Джеральд изобрел девятнадцать высочайших и бесценных благ, но она призналась, что не способна по памяти перечислить их все.
– Достаточно, вполне достаточно! – заверил ее Джеральд со всецело дружеским снисхождением, – а не то, мадам, мне придется составить каталог моих скромных добродетелей.
Но Джеральд, хотя и сказал это шутливым тоном, затрепетал от самодовольной гордости за свое прошлое. Разумеется, он не был на самом деле удивлен, поскольку сама логика подсказывала, что правитель Антана, естественно, должен быть божественной личностью с именно таким величественным прошлым. Быть богом казалось ему прекрасной идеей. Итак, он для начала спросил, что означает тот череп, там, на траве. Принцесса разъяснила, что это не ее череп, но один посетитель оставил его там примерно два месяца тому назад. Тогда Джеральд, согласившись с ней в том, что людям следовало бы повнимательней относиться к своей собственности, продолжил говорить о том, что действительно было у него на уме.
