Сверх ожидания Санька обыграл Наталью, набрав сто одно очко. Теперь у него ноль, у Вики по-прежнему приличный минус, а Наталья медленно, но верно стремится к сотне. Не ее сегодня день, определенно не ее.

Но ведь ей так нужно домой! Можно, конечно, попытаться уговорить Лёшку без всяких фараонских замашек. Она так и сделает, если снова проиграет: садиться за игру в третий раз не станет, время дорого. "Фараон" — игра непредсказуемая, можно отстреляться минут за двадцать, а можно и на полтора часа в ней завязнуть. А время на сей раз играет против Натальи.

И тут вдруг фортуна повернулась к ней прекрасным своим ликом: три шестерки и червонная дама. Минус сорок! В следующем раунде дама-спасительница, правда, на сей раз бубновая, снова была на Натальиной стороне — еще минус двадцать. Шансы уравнивались. Натальины очки стремительно уменьшались, вскоре вышли в минус. Викины, наоборот, росли. Кострица упрямо держался на малых оборотах.

Санька Вику обыграл. У Натальи появился реальный шанс покинуть Мыс уже сегодня.

Финал был молниеносным: при игре один на один в первую очередь важна удача, а она теперь была на Натальиной стороне. Шестерки, семерки, восьмерки, тузы — все коварные карты сыпались ей в руки, не давая возможности Саньке сбросить хотя бы самые крупные. В три захода он умудрился набрать больше сотни очков, и Наталья стала "фараоном".

Наконец-то! Времени ведь у нее осталось совсем чуть — солнце уже конкретно присело за дальними сопками, лишь затылок щетинился колючими лучами, будто на детском рисунке. Скоро окончательно спрячется — что тогда? Темнота и Дружников на мотоцикле — гремучая смесь, "коктейль Молотова". Еще одну ночь цвета ночи Наталья вряд ли выдержит.

— Кострица, отвечаешь за костер: отрабатывай фамилию. Девочки — на вашей совести ужин, — отдала она распоряжения, и посмотрела на Лёшку.

Тот ждал фараоншего каприза, улыбаясь в предвкушении подарка судьбы.

— А ты собирайся, везешь меня обратно.

Мечтательная ухмылка сменилась растерянностью, та в свою очередь откровенным недовольством.

— С каких щей обратно? Веселуха только начинается!

— Разговорчики в строю. Я фараон, парадом командую я. Домой, Лёш. Быстро. Тогда ты еще успеешь вернуться к ужину. А на ужин сегодня водка с огурчиками.

В Викиных глазах плескалось торжество. Наталья посмотрела на нее, и улыбнулась открыто, не тая камня за пазухой: он твой, девочка, держи — я сегодня добрая!

Обратно Лёшка вез ее на Санькином мотоцикле. Причину Наталье не объяснял, но ей почему-то показалось, что во всем виновата все та же неработающая фара, которая "то потухла, то погасла" в ту памятную ночь. С одной стороны — молодец, о ее безопасности печется. С другой — это что же, он столько лет ездит на раздолбанном драндулете, и никак не удосужится его починить?!

Скорее всего, она была несправедлива к нему. Тот мотоцикл, на котором он вез ее сегодня утром, не был похож на старую-престарую раздолбайку, а ведь тому, который из ночи цвета ночи, теперь должно быть лет этак семнадцать-восемнадцать, и это еще по минимуму, учитывая, что уже тогда он явно был перестарком. Мотоцикл, разумеется, не Дружников.

Ехать в коляске оказалось значительно удобнее, чем в седле за водителем. Но намного хуже, чем, наверное, в несчастном "Запорожце" пятьдесят-далекого года выпуска. К тому же неизвестно еще, как аукнется пребывание в коляске на Натальиных светло-голубых брючках от Феретти, которым и без того уже досталось изрядно — может, Санька в люльке картошку перевозил, или еще что-нибудь грязное?

Едва отъехав от Мыса, Лёшка свернул по чуть заметной в начинающихся сумерках дорожке в лес. Спрашивать, куда он ее везет, не имело смысла: мотоцикл рычал так, что уши закладывало даже в шлеме.

Дорожка была узенькая, почти неезженая, скорее даже тропа, а не дорога. Подчас Наталью хлестали ветви кустов. От греха подальше пришлось с головой укрыться дерматиновой попоной. А куда он ее везет, Наталья выяснит позже, когда приедут.

Остановился мотоцикл на небольшой полянке, совсем крохотной. Здесь тропка обрывалась: непонятно, кто ее сюда протоптал-прокатал — кому понадобилась дорога в никуда?

Лёшка снял с себя шлем, положил на решетку позади коляски. Обойдя мотоцикл, приблизился к Наталье и снял шлем с нее, не испрашивая ее на то позволения. Наклонившись, поцеловал.

Мягко говоря, восторга его поцелуй у Натальи не вызвал. Теперь она окончательно убедилась: сны все наврали про Лёшку. Вернее, она к ним не совсем справедлива: Лёшка в ее снах никогда не фигурировал, там присутствовали только Алёша и Алексей, иной раз случался просто Лёша. Все трое были похожи друг на друга, как три капли воды. И в то же время ни один из них, как выяснилось, не имел ничего общего с Лёшкой Дружниковым.

Губы у Лёшки и теперь, миллион лет спустя после детства, остались булатными. То ли всегда такими были, то ли ради Натальи он слишком старался, пытаясь продемонстрировать всю силу своей любви. Но кто же силу в губы вкладывает?! Им уверенность нужна, ласка и нежность. А сила губам как раз ни к чему, разве что какой-то оригинал надумает ими бутылки открывать.

Так ведь Наталья не бутылка! И Лёшка не оригинал. Тогда зачем пытать ее губами? Или это он так любовь свою до нее донести пытается? Словами сказать то ли не умеет, то ли стесняется, а губами, значит, можно?

Оторвать его от себя не было никакой возможности: Дружников, кажется, буквально вонзился в нее собой, губами своими несгибаемыми, в сталелитейном цехе отлитыми. Наталья ухватилась руками за бортики коляски, чтобы он ненароком не засосал ее всю, как удав несчастного кролика.

Увернуться от Лёшки можно было единственным способом: оставив свои губы в его губах. Пришлось покорно смириться с участью, и ждать, когда "удав" насытится.

Чтобы ждать было не так утомительно, Наталья начала размышлять. Если Лёшка до сих пор не научился целоваться — мужику, между прочим, тридцать шестой год! — чего Вика так в него вцепилась? Нужен он ей, такой? А Ольге, бывшей жене, нужен? Ведь, по словам мамы, то сойдутся, то опять разбегутся. Что за удовольствие иметь рядом мужика, не целующего, а пытающего женщину губами-клешнями.

И если он не умеет целоваться — насколько хорошо он делает все остальное? Не картошку чистит, не пылесосит или поломанные краны починяет, а… Ну, то самое. То, из-за чего Наталья в снах в девочку-облако превращалась. Из-за чего все буквы из волшебного своего наборчика теряла. То, из-за чего с ума сошла, свихнувшись на образе облака, превратив его в фетиш.

Проверять это опытным путем она ни за что не станет. Если это ее и интересует, то чисто теоретически. А практически пусть это выясняют Вика, Ольга, и еще черт знает кто. Пусть сами в облака превращаются. Наталье больше не нужны никакие облака. Ей бы от губ своих Лёшку оторвать — большего счастья и представить себе невозможно. Придется новую помаду покупать — она уже много лет пользуется только прозрачной, максимально приближенной к натуральному цвету. Такая не скроет синяки на губах.

Лёшка, наконец, отпустил ее. Не ожидая, пока он снова полезет со своей любовью, или начнет выяснять отношения, Наталья поторопила:

— Поехали! Время. Тебя Вика ждет. И водка с огурцами.

— Нехай.

И снова вцепился в ее губы. Попону, которой Наталья от веток защищалась, откинул, и ручки шаловливые давай под маечку совать. А ручки-то — не Алёшины. И не Алексеевы тем более. Лёшкины. Те, что руки-крюки. Может и не совсем бесполезные, но сказался общий Натальин настрой — после жутких поцелуев не хотелось ничего, кроме покоя. Ей бы губы свои освободить, а он уже большего домогается.

Вырвавшись, она крикнула:

— Хватит! Поехали!

А тот ей вторит:

— Хватит! Никого нет — не нужно ловчиться! Я же раскумекал, ты это насочинила, чтобы от остальных отчуриться. Так здесь мы одни, расслабься.

Его неправильная речь всегда ее раздражала. Удивительно, как она забыла об этой его особенности, когда позволила обманным снам убедить себя в любви к Лёшке. Иной раз этот его говорок мог показаться пикантным, но не сейчас. Сейчас хотелось как можно быстрее избавиться от Лёшкиного присутствия. Избавиться навсегда. Даже не вспоминать о нем.